Что могло происходить в салоне самолёта, где летел известный толстомордый Огого вместе с охраной, пачкой ручных волкодавов и уймой партнёров, шестёрок и родственников? Разумеется, только одно – веселье, разврат и беспредел.

Компания известного капиталиста пьянствовала, травила анекдоты, неприлично ржала и задирала персонал самолёта, который, стойко снося невзгоды, натужно сохранял улыбку и продолжал неукоснительно выполнять свои обязанности. Конфликтовать с толстомордым олигархом было опасно и для здоровья, и по множеству других причин. А на случай, если кто-нибудь об этом подзабыл, периодически случались различного вида напоминания.

– Эй, урод! – окрикнул нетрезвый Огого одного из официантов, хватая его за штаны. – Ещё банзайского пива!

– Банзайское кончилось-с... – виновато ответстовал официант. – Не желаете столичного-с?

– Чтоо?! – завопил капиталист, охаживая ослушника ботинком по мордасам. – Ты кто такой, чтобы мне перечить? Требую банзайского – значит, мне нужно банзайское, и никаких разговоров! Ну-ка, быра принёс!

– Откуда я его возьму без посадки-с? – убито загнусавил пришибленный.

– А где хошь, там и бери – но шоб было, блин!!! – гаркнул Огого, отвешивая несчастному официанту огромный пинок.

– Сделаю всё возможное-с... – отозвался тот, пролетая через салон и впечатываясь в стену.

Охранники, находившиеся на пути пролёта, пригнулись вниз, дождались мелодичного шмякающего звука и вернулись в исходные позы. Поскольку летун за нынешний рейс был далеко не первый, сие движение успело отточиться до уровня рефлекса, и охрана даже не прерывала на его время своей профессионально-досужей беседы.

– Так вот, я ему и говорю... – говорил один из мордоворотов, помогая себе жестами в те моменты, когда истощался небогатый словарный запас. – А он мне и говорит...

Коллеги сопровождали рассказ озабоченными кивками и в нужные моменты разражались мастодонтским хохотом.

Вытирая манжеткой разгваздавшееся по униформе содержимое подноса, официант вышел в тамбур – единственное место, где, никем не видимые, члены экипажа могли дать волю обуревавшим их чувствам. Тамбур с самого вылета практически не пустовал – сейчас там был второй пилот и две стюардессы, злобно курившие по две сигареты сразу.

– С-сволочь... – процедил кто-то из них. Из-за густого дыма не было видно, кто именно – кажется, пилот.

– Семёныч, ну траваните вы его – страна спасибо скажет! – взмолилась одна из стюардесс.

– Траванёшь его, как же, – пробурчал официант, тоже доставая две сигареты. – В аэропорту такой досмотр учинили – даже крахмал с рубашек повытряхивали... Да даже если и пронести чего бы удалось – у него же пузо, как у свиньи! Всё переварит, всё впрок пойдёт...

Одна из стюардесс, затоптав сигареты, натянула дежурную улыбку и снова направилась на экзекуцию. Освободившееся место пустовало недолго: переборка содрогнулась от нового шмяка, и через пару минут в тамбур вползла очередная жертва крутого нрава экономического светила.

– А может, Палыч, вы самолёт немножечко того? – предложил официант. – Нам всем, всё одно, терять нечего – чем такая жизнь, уж лучше никакой; невиновных пассажиров, слава жадности засранца, на борту нет...

– А ты, Семёныч, считаешь, об этом не думал никто? – возразил пилот. – Думали, и ещё как... Но видишь, какая засада – самолёты, они сами по себе просто так не падают. Будет разбор полёта – что, да почему; вскроется, что виноват экипаж – спровоцировал катастрофу по мотивам личной мести... Ну ладно, нам-то к тому времени пофиг будет – а семьи наши-то как? После нас – они крайние...

– Да-а, блин, – досадливо сплюнул официант, меняя сигаретную пару. – Засада...

– Вот если бы на самолёт террорист какой проник, – продолжал пилот, мечтательно выпуская дым из ноздрей, – тогда б совсем другое дело. Тогда можно было бы инцидент на теракт списать, и на службу безопасности стрелки перевести... Да только откуда у нас ему взяться, при таком-то досмотре?

– Так что же, нас только чудо спасёт? – спросил расстроенный официант.

– Чудес не бывает, Семёныч, – вздохнул пилот. – Отдыхай, пока отдыхается...

Поглощённые своими печалями, курящие не сразу обратили внимание, что из-под пола доносится гулкий стук.

– Ой! – воскликнула стюардесса, подбирая юбку и отодвигаясь от скромного, неприметного люка.

– Что там такое, Тамарочка? – Пилот, сняв фуражку, попытался разогнать висящий в воздухе дым, заслонявший от него всё самое интересное, а официант с любопытством сколнился над крышкой.

– Так-так-так... – произнёс он. – Поправьте меня, если ошибаюсь, но по-моему, там грузовой отсек.

– Не, Семёныч, не ошибаешься, – подтвердил пилот, продираясь сквозь дым к загадочной крышке. – И, предвидя твой следующий вопрос – нет мы туда ничего такого не грузим.

Официант почесал затылок.

– Предлагаю его открыть.

– Не надо!! – запротестовала стюардесса.

– Что, Тамарочка? – Пилот понимающе глянул на ней. – Боишься, инопланетный монстр оттуда вылезет? Не бойся. Самый страшный монстр – он, вон, у нас в салоне сидит. После него нас ничем уже не испугаешь... Ну-ка, Семёныч, давай с той стороны!..

Крышка люка, нехотя покинув привычное место, обнажила зловещий тёмный проход в недра самолёта, из коего не замедлила высунуться не менее зловещая фигура. Её, пожалуй, вполне можно было бы назвать внушительной. Нет, не из-за габаритов – как раз по этим параметрам фигура не имела ничего выдающегося; скорее, даже наоборот – представлялась весьма субтильной. Однако боевая осанка, выдававшая сосредоточение огромной внутренней энергии, боевая раскраска (или просто слой пыли?), покрывавшая фигуру так густо, что не представлялось возможным определить, где кончается лицо и начинается одежда, злобный оскал, коему позавидовали бы самые кровожадные папуасы – всё это доказывало, что малыми габаритами нового действующего лица обольщаться ни в коей мере не следовало.

– Здрасте, – сказал официант несколько озадаченно.

Раскрасневшиеся буркала нового действующего лица, повращавшись в различных направлениях, скользнули по тамбуру и зафиксировались на двери салона.

– Где Огого? – хрипло вопросила фигура.

– Там, – подтвердил пилот. – Э... товарищ... а вы, собственно говоря, кто такой будете?

– Я – тот, кто стараниями толстомордого Огого прошёл через все круги ада и вернулся оттуда, чтобы отомстить, – прохрипел товарищ. – Восемь часов провёл я в багажном отсеке, закаляя тело и дух в нещадных тренировках, и теперь моё время пришло. Я, йуный дрокон Дро-Йук, принёс возмездие во имя Истенного Яйца. И нииффёт...

Поудобнее перехватив огромные, устрашающего вида, грабли, он направился к салону.

Экипаж ничего не понял, но смотрел на героя с неподдельным восхищением.

– Товарищ... А вы, часом, не террорист? – с надеждой в голосе спросил официант. Ответом ему стало молчание – очевидно, знак немногословного согласия.

– А я – секите фишку! – ему и говорю... – успело донестись из салона, после чего там воцарилось гробовое молчание. Герой, поправив висящий на поясе топорик, аккуратно прикрыл за собой дверь, оставив экипаж наедине с полутьмой тамбура.

– Значит, не бывает чудес, Палыч? – вопросил официант, с трудом переводя дух от внезапно нахлынувших чувств.

– Не бывает, – кивнул пилот, не менее впечатлённый увиденным. – Но сегодня, Семёныч, для нас сделали исключение...

***

Появление замызганного мстителя повергло салон в такое смятение, что воцарившееся молчание длилось не менее полуминуты. Вошедшему этого вполне хватило, чтобы толкнуть заготовленную речь.

– Толстомордый Огого! Я, Дро-Йук, воин и странник, посланец далёкого мира, посланный с миссией, пришёл, чтобы от имени всех оскорблённых и униженных, покарать твою жирную задницу. Час расплаты настал! Но, прежде чем подвергнуться возмездию, отдай мне то, что тебе не принадлежит. Отдай флакон Волшебного Клея!

Подобрав упавшую челюсть, Огого инстинктивным движением спрятал левую руку с флаконом за спину, а правой простёр указующий перст в сторону вошедшего и возмущённо заорал:

– Это что такое, ааАА?!!

Охрана деловито поднималась с мест, намереваясь разобраться с наглецом, посмевшим испортить отдых боссу, но набитые пивом и лососями пуза не позволяли осуществить замысел с должной степенью расторопности. Грозно рычали ручные буржуйские волкодавы, готовые растерзать непрошенного гостя, но медлили – по причине, примерно аналогичной затруднениям охраны.

– Это террорист-с! – ответствовал официант, появляясь из тамбура.

– Па-а-ачему в самолёте террорист? – вопил Огого, притягивая его к себе загребущей рукой и в очередной раз отхаживая ботинком по мордасам. – Куда вы смотрели, сволочи?!

– Не извольте волноваться-с, – суетился бедолага, прорываясь к пилотской кабине. – Незамедлительно примем меры-с!

Между тем, среди охраны и ручных волкодавов появились первые жертвы. Дро-Йука они пока не достигли, но кое-кто уже успел поскользнуться на объедках и закувыркаться под стол, увлекая за собой нескольких коллег. От резкого смещения центра масс самолёт накренило.

– Мочи его! – дружно вопили партнёры, шестёрки и родственники, но больше из спортивного интереса. Умом, сколь скуден бы он ни был, они начинали понимать, что охрана находится не в форме, и придётся делать всё самостоятельно. Забряцали извлекаемые на свет ножи, кастеты и пистолеты. Кто-то вытащил гранату, но, к счастью, здравомыслящие соседи быстро отобрали сие оружие у не в меру ретивого товарища и вразумляюще дали по затылку: салон самолёта – не чисто поле, от гранаты в закрытом пространстве мало не покажется!

– Бух! Бух! Бу-бух! – прогремели выстрелы из различных орудий; просвистело и воткнулось в стены несколько уверенно запущенных ножей. Увы, неудачно подвернувшийся под руку перекос самолёта безнадёжно сбил стрелкам весь прицел, результатом чего стало несколько дыр в самых неподходящих местах, включая потолок и пару иллюминаторов. Радостно засвистел устремившийся на свободу воздух; залетали бумажки, стаканы и более тяжёлые предметы – например, один из ручных волкодавов, который, рискуя собой, заткнул внушительной тушей один из очагов разгерметизации. Судя по малодушному повизгиванию собачки, в героической роли она оказалась в силу обстоятельств и помимо своей воли.

Всё это время Дро-Йук не пошевелил ни единой мышцей – живое воплощение непобедимого эпического героя, который всё видит, ничего не боится и не тратит ни грамма лишних усилий раньше времени, зная, что победил задолго до начала схватки. Хотя не исключено, что имел место обыкновенный ступор, как следствие запоздалой оценки несоответствия между соотношением сил и бесекомпромиссным пафосом только что произнесённой речи... Трудно сказать, какой именно из этих двух вариантов соответствовал действительности: события разворачивались слишком стремительно, чтобы у кого-то осталось время удариться в схоластические рассуждения.

– Хрена вы в самолёте распалились?! – надсаживался кто-то. – Руками! Руками его душите!

На Дро-Йука бросились несколько мордоворотов, но тот, умело пользуясь разницей в габаритах и проистекающим отсюда преимуществом в манёвре, уклонился от атаки, предоставив нападающим самостоятельно вариться в возникшей каше, и даже изловчился оттяпать граблями часть вражеских штанов. По салону пронеслось исключительно глумливое хихиканье – один из мощных разозлительно-деморализаторских приёмов в арсенале подлых дворников, которые йуный дрокон особо тщательно репитировал на генеральной тренировке.

– Где он? – вопили с разных сторон.

– Да вон, на столе табуретку поставил, а сам, гад, на неё залез!

– Выдергивайте табуретку!

– А он граблями отмахивается!

– Валите весь стол!

– Не подпускает, засранец!

– Снизу подползите!

Между тем, не терял времени даром и экипаж. Официанты, стюардессы и прочий персонал, аккуратно огибая места с повышенной концентрацией массы и насилия, деловито сновали в окрестностях салона, дёргая различные пимпочки и доставая из-за стёкол какие-то инструменты. Заверещала сирена, обеспокоенно загнусил автоматический голос: "Опасно. Опасно. На борту террорист. Опасно. Опасно. На борту террорист..."

Первый пилот – многоопытный командор, убелённый первыми сединами – самолично выглянул из кабины, вооружённый заплесневелым пулемётом времён первой мировой войны.

– Господа пассажиры, на борту террорист! – взволнованно объявил он. – Именно здесь, на нашем борту, именно сейчас, в этом рейсе, и именно мы столкнулись с одним из самых гнусных и дерзких вызовов нашего времени. Не буду лукавить, утверждая, будто ситуация под контролем – но, сообща усилия, мы сможем дать отпор противоправному элементу и одержать победу. Ключ успеха борьбы с терроризмом – в двух непременных условиях. Первое – отсутствие паники, дисциплина и решительность. Второе – чёткий план действий. На наличие первого с вашей стороны я всецело полагаюсь, а второе у меня уже есть. План следующий: мы направляем самолёт вниз, чем создаём террористу жёсткие временнЫе рамки для осуществления его замысла. Будучи поставленным в условия крайнего цейтнота, он растеряется, наделает тактических ошибок, и тут-то вы его и поймаете. Экипаж займёт позицию в тамбуре и будет охранять с той стороны, чтобы злодей не отступил через хвостовую часть. Дерзайте, граждане пассажиры! Я знаю, вы справитесь – правда на нашей стороне! Семёныч, работаем.

Второй пилот, запершись в кабине на пару с начальством, интенсивно заработал, а остальные члены экипажа, бряцая топорами, газовыми баллонами и прочими предметами различной степени убойности, организованно передислоцировались в тамбур и тоже зачем-то заперлись.

– Где мерзавец? – вопил толстомордый Огого, стряхивая налепившуюся мимолётом газету, колотя себя в грудь и воинственно размахивая кастетом. – Подайте его мне, я его сам пор-решу!!!

Из-под соседнего стола на ковровую дорожку вероломно вывалились грабли, на которые воинственный пассажир наступил в следующую же секунду. Инструмет не имел длины, позволявшей его концу достигнуть лба отожранного экономического светила, но этого и не требовалось – для удара ниже пояса вполне доставало и половины от означенного расстояния...

Огого с воплем согнулся пополам, держась за уязвлённую часть тела, но заветного флакона из рук не выпустил.

– Сдавайся, буржуй проклятый! – прошипел Дро-Йук сзади, перехватывая грабли и захватывая ими ухо капиталиста.

– Ни... ког... дааа!!.. – прохрипел Огого и на некоторое время освободился – зловредный мститель отвлёкся на очередной манёвр, уклоняясь от пары нацелившихся на него телохранителей. Кто-то из них, промахнувшись в броске, уткнулся прямо в зад боссу, чем вызвал немалое возмущение.

– Ты куда пристроился, выродок!! – гаркнул Огого, разворачиваясь и хряпая по морде невольно обнаглевшего приспешника.

– Виноват, босс, – проскулил провинившийся и, потирая ушибленное мурло, с удвоенным рвением кинулся продолжать исполнение служебных обязанностей.

Волкодав, затыкавший собой один из очагов разгерметизации, постепенно выдавливался наружу, а несколько шестёрок, слишком малодушных для участия в общем мероприятии, смотрели на вынужденно-геройствующего пса с безопасного расстояния и голосили, беспомощно простирая в его сторону тощие руки. Бледность сих попыток оказания моральной поддержки совершенно не способствовала подъятию в волкодаве бойцовского духа. Страдалец меланхолично поблёвывал: сечение дыры представлялось слишком узким, чтобы пропустить в себя сытный обед, недавно принятый собачьим пузом, и питательное вещество выходило наружу единственным путём, остающимся в его распоряжении. По упомянутой причине несчастный друг человека молчал в течение практически всей процедуры, и лишь за мгновение до окончательного своего истечения, когда источник обеденных масс опустел, издал короткий прощательно-разочарованный гав, исполненный обиды на жадный и негостеприимный мир.

Ах, если бы в этот печальный момент оказался рядом хозяин! Уж он-то бы, несомненно, нашёл пару тёплых слов, способных облегчить душевный дискомфорт страждущего питомца! "Мужайся, Бобик, – сказал бы он, например, потрепав по стремительно высасываемому атмосферой загривку, удерживаясь другой рукой за что-нибудь солидное, дабы не высосаться следом. – Не одному тебе сейчас трудно..." Несбыточные мечты... Если бы хозяин каким-нибудь чудом и случился поблизости (а это в принципе исключалось, поскольку он участвовал в отлове Дро-Йука в противоположном конце салона), вряд ли у него выдалась хотя бы одна свободная секунда на вышеупомянутые слова поддержки: в этот чёрный день суровая, но справедливая реальность пристально следила за тем, чтобы у каждой живой души ни единой секунды не наблюдалось недостатка проблем (борьба с которыми, как известно, и придаёт смысл загадочному феномену жизни). Едва успела утратить актуальность тема злополучного волкодава, как приключилась новая напасть – самолёт завалился в глубокое пике. По корпусу прошёл грозный скрежет, и многочисленное движимое имущество с грохотом устремилось по наклонному полу, сметая всё на своём пути. Дерзкий, тщательно подготовленный план окружения излавливаемого засранца под прикрытием столов и канделябров, грубо и непоправимо сорвался.

– Какая сволочь?! – возопил толстомордый Огого, оглядываясь в поисках подходящей мишени для ботинка, а шестёрки, провожавшие волкодава, переметнулись к выходу в тамбур и с воем заколошматили по запертой двери.

– Всё в порядке, босс! – ободряюще отозвался один из подручных мордоворотов, откидывая с лица шевелюру, упорно развиваемую разгерметизационным ветром. – Лётчики против террориста манёвр делают!

– Что?! – вне себя от бешенства, разорялся капиталист. – Какой нахрен манёвр?! Нас слили, дебил!!

Мордоворот почти успел возразить, как вдруг за иллюминатором величественно проплыли оба пилота, поправляя рюкзаки с парашютами, глумливо улыбаясь и салютуя оставшимся в салоне исключительно неприличными жестами.

Во взгляде соратника Огого, провожавшем бравых навигаторов, сквозило недоумение, плавно переходящее в глубокую, бескорыстную, почти что детскую обиду. Ещё бы! Вот-вот намеревалась родиться на свет мощнейшая речь, подлинная жемчужина пафоса и логики, призванная не только рассеять подозрительность босса, но и явить удивлённому миру недюжинный талант автора в сочинении полемических реплик – и вот нате, пришлось так и оставить её невысказанной...

Межту тем, по самолёту пробежал очередной зловещий скрежет, и хвостовая часть, вместе с переборкой и дверью в тамбур, начисто отвалилась. Завывающие шестёрки, пытвашиеся штурмовать вышеупомянутую преграду, высыпались наружу, за ними последовало ещё несколько неосторожных пассажиров, а пред глазами более удачливых, догадавшихся ухватиться за подручные закреплённые предметы, расстелилась исключительно феерическая картина. Хвост самолёта плавно удалялся в голубую даль, а вокруг него беспорядочным салютом рассыпалась различная мелочь – животные, мордовороты и прочие табуретки с подсвечниками. Чуть выше, покачивая куполами парашютов, парили члены экипажа, образуя на небесном фоне красивые геометрические фигуры: сказывалась многолетняя десантно-спортивная подготовка. Рассеялись последние сомнения в засчитанности слива.

– У-у-у!.. – дрыгая ногами и хватаясь за шею, сипел охранник, зацепившийся за поручень галстуком и оттого похожий на привязной стратостат.

– Предатели-и-и!.. – вопил другой, остервенело паля из автомата вслед негодяям.

– Так вот ты какая, невесомость!.. – восхищался третий, отличавшийся особо придурковатым выражением лица – расставив руки, он восторженно парил в пространстве, мня себя не иначе, как космонавтом-первопроходцем. Соседи по несчастью бросали на него крайне мрачные взгляды, из которых следовало, что никто не будет скорбеть, ежели увлёкшийся космонавт ненароком уплывёт в мировое пространство. Увы, придурковатый первопроходец не забыл привязаться шнурками к антресолям...

Дро-Йук, держа в зубах грабли, подполз к Огого.

– Офтавись тоффо фы и а, ввовеы! – невнятно, но от того не менее грозно заявил он. – Овваваы фвафон!

(Если следовать канонам жанра, сия фраза означала не что иное, как констатацию столкновения злодея с героем лицом к лицу, в совокупности с призывом отдать Флакон Волшебного Клея.)

Капиталист, погладив заветный артефакт, прижал его к груди.

– Ни за что! – бросил он в лицо мстителю. – Тебе, маленькому засранцу, просто покойницки повезло. Но ты рано радуешься! Этот мир – лишь клетка на великой шахматной доске, а ты – примитивная пешка, у которой маловато ума, чтобы выиграть всю партию! Прощай, недоносок! Мы встретимся в другом месте и в других ролях – и обстоятельства нашей встречи будут совсем, совсем другими!..

И толстомордый Огого, раскинув руки, выпрыгнул в хвостовую дыру.

– Ты не уйдёшь от меня! – воскликнул ретивый дрокон, перехватывая выплюнутые грабли и устремляясь вслед супостату.

– Хрену тебе, а не Волшебный Клей! – злобно хохотал Огого, замечая, что даже в состоянии свободного падения доблестный мститель никак не может догнать его на расстояние вытянутых граблей. Но судьба подбросила жирному капиталисту западло: крышку флакона вдруг сорвало ветром, и магическая субстанция устремилась назад густым дымящимся следом.

– Что? Что?! Нет! Нет!! НЕ-Е-ЕТ!!.. – в отчаянии завопило незадачливое светило экономики, тщетно пытаясь каким-нибудь образом заткнуть безудержно опустошающийся сосуд. Увы, получались лишь неуклюжие, невыразительные телодвижения.

А йуный дрокон, торжествующе ухмыляясь, подманеврировал к клеедымному следу и принялся жадно впитывать носом вожделенные испарения, несущиеся на него вместе с яростным встречным ветром.

По мере усвоения чудодейственного вещества размывалось изображение, расплывались звуки, ослабевала гравитация, и сама реальность растворялась в блаженном ощущении Истены, превращаясь в нечто другое...

***

Герр Цугундер резко остановился, мрачно уставившись на загадочный компасообразный прибор, по которому он вёл поисковую команду через заросли.

– Что такое? – нетерпеливо вопросил ковылявший следом Лысый Череп. – Почему встали?

– Посланец только что переместился, – мрачно заявил проводник.

Дэзи Андреевна досадливо сплюнула.

– Как далеко? – спросил шеф-повар.

– Дальше, чем нам хотелось бы. Разумными средствами туда не добраться. Только разве что ему...

Герр Цугундер оглянулся на машиниста. Приложенный ломом мордоворот до сих пор пребывал в отключке – Шурик и Тузик волокли его на носилках.

– Я не намерен оставлять засранца в покое, – заявил шеф-повар. – Думай, командир, думай!

– А что думать-то? – развёл руками проводник. – Стандартная процедура. Отодвигаемся назад в Причинное Место и ждём, когда кто-нибудь с конечного пункта не активизирует Следственный Коридор.

– Вероятность успеха и время ожидания? – спросил Лысый Череп.

– Девяносто девять процентов, от часа до десяти лет, – ответствовал Шурик, посчитав что-то на калькуляторе.

Шеф-повар яростно врезал кулаком по встречному дубу, взвыл от боли и принялся зализывать травму.

– Проклятье! Я не намерен ждать неизвестно сколько, чтобы получить неизвестно что! Я хочу этого мерзавца здесь и сейчас!

Герр Цугундер хмыкнул.

– В любом случае, преследовать посланца придётся только мне... И, пожалуй, Эдику, – добавил он, снова кивнув на машиниста. – Условия слишком специфичны. Вы переходите в непосредственное подчинение вышестоящему начальству и следуете его указаниям – скорее всего, вас направят на какую-нибудь позицию для возможного подстраховочного перехвата.

Лысый Череп взорвался приступом гнева.

– Я шёл на это задание по личным соображениям, и не могу допустить, чтобы вопрос решился без моего присутствия! Мы специально оговаривали это в контракте! Что за нафик? Почему вы и этот дебил можете, а я должен приплясывать на подпевках?

– В контракте предусматривалась и возможность коррекции при форс-мажорных обстоятельствах, – напомнил герр Цугундер. – А у нас очень форс-мажорное обстоятельство. Следственным Коридором в то место может воспользоваться только один. Почему я? Смею напомнить, что миссия поручена именно мне. Эдику можно по сугубо органическим соображениям – вес его умственной сущности настолько незначителен, что трансгрессивная скорость, развитая ей от полученного удара, достаточно велика для достижения конечного пункта без спецухищрений. Остальным придётся действовать согласно распорядка.

Лысый Череп топнул ногой.

– Я не согласен!

Дэзи Андреевна взяла шеф-повара за локоть, но разгневанный сотрудник, вывернувшись, отбежал в сторону.

– Не трогайте меня! – завопил он. – Я не собираюсь заниматься всякой хренотенью вместо реального дела! Я поклялся разобраться с посланником – и я это сделаю! Если потребуется, я буду действовать в частном порядке!

Подняв с земли шишку, Лысый Череп принялся лихорадочно поджигать её спичкой с зелёным пламенем. Коллеги смотрели на него с бесстрастным служебным сочувствием, но остановить не пытались.

– Коллега, не делай этого, – сделал герр Цугундер последнюю попытку пробудить здравый смысл ослеплённого ненавистью шеф-повара. – Тебе же хуже будет.

– А вы мне не указ! – заявил Лысый Череп, засовывая шишку в рот. Придерживая её одной рукой, а другой зажимая нос, он глубоко затянулся и, скосив глаза к переносице, рухнул под дуб.

Экипаж неодобрительно посмотрел на обратившегося в недвижимость шеф-повара.

– Он долетит? – сдержанно спросила Дэзи Андреевна.

– Слишком далеко, – покачал головой герр Цугундер. – Разве только частично... Посмотрим, удастся ли что-нибудь сделать.

– Сам виноват, – заметил Тузик.

Присыпав Лысого Черепа листьями и почтив безрассудное мужество минутой молчания, они продолжили путь, слегка изменив направление. Новый курс отличался от предыдущего примерно на тридцать градусов.

***

...Постепенно возвращались первые признаки разума и осознания. Мир встречал героя смутным дыханием сюрреализма.

Дро-Йук обнаружил, что сидит на корточках в обнимку с огромным волосатым животным и отчего-то проникновенно рыдает. Перед ним маячил светлый проём, через который в отдалении виднелась высокая башня. В голове крутилась совершенно нелогичная и бессмысленная мысль: "Прямо хоть к психу иди..."

Животное, судя по ряду косвенных признаков (вроде запаха), имело склонность к плотоядству...

Непроизвольно вскрикнув, Дро-Йук поспешил отстраниться от хищника. Хищник, в свою очередь, отпрянул подальше от странного придурковатого типа и уставился печальным, понимающим взглядом. Оказалось, что не такой уж он и огромный, как казалось вблизи, и вовсе даже не страшный, а совсем наоборот – симпатишный иссиня-фиолетовый пёс с вытянутой мордочкой и выразительными глазами.

– Ничего, ничего, – успокаивающе сказал йуный герой, ощутив укол совести за возможную психологическую травму, нанесённую безобидному существу необдуманным поступком.

С непосредственным окружением более-менее прояснилось, можно было со спокойной совестью приступать к обследованию местности.

– Что у нас тут? – бормотал Дро-Йук, рассеянно шаря вокруг ладонью и нащупывая нечто протяжённое. – Плинтус... А тут угол... – продолжал он, следуя вдоль нащупанного объекта и утыкаясь в другой. – Так, надо подумать... Если есть плинтус – значит, есть пол. Если есть угол – значит, есть стены. Если есть пол и стены – скорее всего, есть и потолок...

Взгляд вверх блестяще подтвердил правильность гениального умозаключения.

– Это помещение! – радостно воскликнул Дро-Йук, торжествующе глядя на иссиня-фиолетового пса.

Пёс смотрел на героя с печалью и сочувствием.

Вдохновлённый первыми успехами, Дро-Йук хотел продолжить географические исследования, но тут возникла мысль, что со стороны его деятельность выглядит довольно-таки дебильным образом. Устыдившись, первооткрыватель приостановил процесс эмпирического познания действительности, уселся в углу и попытался дать волю взвешенному, неторопливому размышлению...

...Итак, новый мир. Всё ещё не его родной, но уже ближе. Помимо потомков Кинг-Конгов, здесь водятся и дроконы, но в пренебрежимо мизерном количестве... Нынешнее воплощение Дро-Йука, к сожалению, в число дроконов не входило. Тем не менее, по сравнению с предыдущим миром, наблюдался заметный прогресс. Во-первых, в собственной памяти теперь копошились не только детали миссии по обнаружению Истенных Йайтс, но и отрывочные фрагменты настоящей биографии йуного дрокона. Во-вторых, нынешнее воплощение имело более сходные с первооригиналом черты характера, и даже носило имя Бармале-Йук, совпадающее с изначальным, как минимум, наполовину. Поразмыслив над данным обстоятельством, йуный дрокон решил, что будет для удобства называть себя уменьшительным именем – просто Йук.

Бармале-Йук представлял собой существо примерно одинаковых с Вовой лет – впрочем, в этом суровом мире дети взрослели рано, так что вопросом возраста допускалось пренебречь. Здесь у него имелась семья: старший родственник, по молчаливой конвенции считавшийся отцом семейства, домашний пёс по кличке Гексоген (которым, кстати говоря, и являлось пресловутое иссиня-фиолетовое животное), а также неразлучный брат-близнец по имени Калумп. С каковым братом не так давно приключилась страшная беда...

Йук почесал затылок, собрался с силами и поднапряг бармалейскую память, вспомниная, как это произошло...

***

Преодолев последние метры, воровато осмотрев округу в поисках возможной опасности и не обнаружив оной, братья сделали последнюю ритуальную переглядку перед таинством. Из карманов дружно появилось по отвёртке и гаечному ключу.

Жизнь в прибрежном городке Бир-Манат протекала скучно и размеренно, не балуя разнообразием событий и зрелищ. Практически вся активность, вносившая оживление в унылый городской быт, происходила в порту: и денно, и нощно плавали в его окрестностях корабли – одни причаливали, другие отчаливали, а случались и такие, что просто проходили мимо.

Однако, несмотря на свою единственность, сей источник зрелищ отличался обилием и неистощимым разнообразием. Порт Бир-Манат был не абы какой, а стратегический, поэтому корабли через него сновали в большом количестве и со всех областей ойкумены, начиная от сравнительно соседних и заканчивая отдалённейшими рубежами, местоположение которых принято характеризовать универсальной координатой "хрен знает где". И четырёхтрубные пароходы из Титаники, и полупарусно-полумоторные баркасы пиратовидных выходцев с Южной Вафляндии, и галеры богатой Пиндии (пиндусы славились редкостным жлобством и отчаянно экономили на топливе), и мрачные, без опозновательных знаков, подводные лодки Откуда Надо, и даже экзотические суда на велосипедной тяге с Края Державы – ничто не было в диковинку для бир-манатцев.

Немудрено, что городской народец отличался оседлостью и консерватизмом.

– Фигли нам ездить по всему свету? – любили говаривать они. – Весь свет сам к нам ездит!

И сомневаться в их правоте не приходилось.

Счастливейшие из людей, портовые работники, подходили к пенсии с богатейшими знаниями о мире и неисчерпаемым материалом для баек, ни разу в жизни не высунув носу с родного пирса – всего-то и требовалось развешивать уши на кабацкие россказни заезжих, да водить разговоры с корабельным начальством, каковые и так полагались по долгу службы... Прочие горожане такой должностной возможности не имели, а потому латентно завидовали "сухопутным матросам" (как их жаргонно называли в народе). Но в эпоху несокрушимой свободы и железобетнной гласности возможность приобщиться к высокому имелась у каждого: улучить свободную минутку, да наведаться в порт на экскурсию.

Чем и занимались многие туземные подростки, равно как и лица постарше, не обременённые более серьёзными занятиями.

Само собой разумеется, одним глазением на портовые достопримечательности дело не ограничивалось. В эпоху диалектического материализма и воинствующей бездуховности личные впечатления представлялись чересчур эфемерной субстанцией. Если человек куда-то сходил и не вынес оттуда ничего, кроме светлых воспоминаний – считалось, что с таким же успехом он мог бы и не ходить туда вовсе: движение в ногу со временем требовало материальных доказательств. Отставать от времени не хотел никто, и считалось дурным тоном, побывав в порту, вернуться без единого сувенира.

Самые правильные посетители пробовали выпрашивать сувениры у заезжих мореходов, и иногда преуспевали – но гораздо чаще в ответ на выклянчивание "чего-нть на память" прилетала не желанная безделушка, а подзатыльник (или, того хуже, суровый матросский ботинок), сопровождаемый сухим непечатным комментарием. Поэтому в основном добытчики полагались на собственные силы.

Наиболее простой и излюбленный метод приобретения сувенира заключался в отвинчивании винтика-другого от обшивки приглянувшегося судна. Винтиков, гвоздей и заклёпок там всё равно тыщи, рассуждали добытчики – а значит, ничего страшного не случится; в самом худшем случае – заметят недочёт на очередном техосмотре, спишут на издержки мореплавания, да и засунут новый... Единственная трудность состояла в том, чтобы не попалиться в процессе отвинчивания: ответственные лица почему-то считали отвинчивание памятных винтиков исключительной степенью вредительства и с застуканными нимало не церемонились. Но суровость наказания не останавливала охотников за сувенирами, а напротив, воодушевляла, поскольку наличие опасности для здоровья создавало дополнительный азарт. Заполучить винтик от воинственного торговца с неспокойных Берегов Страуса – само по себе невидаль, но если при этом тебя выслеживает разъярённый охранник, нетерпеливо полируя увесистую дубину... Впечатление такое, словно бы ты сам крадёшься по горячим пескам Берегов, с минуты на минуту ожидая атаки вооружённых папуасов. А это, друзья мои, совсем не банальное выслушивание пьяных россказней того же самого торговца, в которых соотношение правды и вранья не поддаётся никакому прогнозированию – о, это куда более высокая ступень восприятия!..

В оправдание злобных ответственных лиц надо сказать, что расчёты сувениродобывателей недоучитывали некоторых важных деталей. Доморощенные вредители принимали во внимание только себя, но напрочь забывали о неисчислимых полчищах коллег по ремеслу: из-за их совокупных и независимых усилий счёт утерянных деталей шёл не на единицы, а на многие сотни, что уже представляло ощутимую опасность для судоходства.

Власти города прекрасно сознавали масштабы ущерба, наносимого глобальной экономике шаловливыми ручонками несознательными граждан, и неоднократно предпринимали решительные, но тщетные меры по пресечению безобразия. Не менее двух раз с вандализмом пытались бороться законодательно: вышел указ, в котором отвинчивание винтиков от иностранных судов... нет, не запрещалось (ибо в те либеральные годы органам самоуправления предписвалось во всех своих постановлениях делать скидку на просветительский принцип непритеснения свободы), но устанавливался максимум – 32 сувенира с одного корабля, и превышение данного лимита строго каралось. Надо ли говорить, что сие постановление ровным счётом ничего не изменило в ситуации? И даже не по причине неуважения граждан к правилам и установлениям. Ни в коем случае, и даже наоборот! Отдельно взятый гражданин честно отвинчивал 32 винтика и уходил, не смея давать своим абмициям дальнейшего развития, но ему на смену приходил другой, не менее законопослушный гражданин, которые тоже отвинчивал не более 32 винтиков; за ним приходил третий, и... Словом, ситуация развивалась одновременно и в привычном русле, и в строгом соответствии с буквой закона.

Скрежеща зубами от бессилия, власти города дрючили полицию за неусердие. Но полковник Фотце, начальник полиции и ярковыраженный холерик (в смысле, порядочная холера), исправно отбрыкивался от наседающих властей стандартным аргументом – хронической нехваткой человекоресурсов. Тема нехватки человекоресурсов являлась любимым коньком полковника, и при изложении её на очередном собрании нередко доходило до нешуточных страстей.

– В то время, как мои парни пашут за мизерное жалованье, выявляя и пресекая многочисленные угрозы благополучию нашего города, – громыхал полковник, тыкая обличительно указующим перстом в различные высокопоставленные лица города, – зажравшиеся чинуши, вместо того, чтобы проявить понимание и поддержку, неблагодарно бухтят и требуют от нас вообще лечь костьми! Нет, нет и ещё раз нет! Повторяю который раз – нам и на текущую-то работу едва людей хватает! А для одной только портовой охраны, чисто чтоб вы знали, потребуется в два раза больше людей, чем весь мой штат. И немудрено! Сейчас к нам пойдёт служить только умалишённый. На такие-то условия!.. Скромный полковник четвёртый год не может себе коттедж достроить – это, по-вашему, нормально? А в вашей конторе, господин начальник порта, одна только неутаиваемая прибыль в три раза больше всего полицейского бюджета! Так что барахтайтесь сами! Работнички ваши, что ли, даром хлеб едят? У них и оружие есть, и все необходимые полномочия – пусть и возьмут на себя пару лишних обязанностей! Чай, не перетрудятся!

Но портовые работники, несмотря на наличие оружия и полномочий, в проблему предпочитали не вмешиваться. Среди вандалов частенько фигурировали детишки авторитетных жителей города, и попадание их под действия по уставу грозило навлечением на себя не менее авторитетного гнева. Да, разумеется, благодарность судовладельцев, подкреплённая в денежной форме – вещь хорошая, но благодарные судовладельцы уплывут в неведомые дали, а отблагодарённые работники останутся, и защитить их от разгневанных авторитетов будет некому...

Исходя из всего вышесказанного, капитанам и прочим ответственным лицам приходилось присматривать за своими корытами самостоятельно. Что они и делали – каждый в меру своей злобности, изобретательности и материальных возможностей.

В частности, на судне, облюбованном Йуком и Калумпом для сегодняшнего акта сувениродобычи, дежурил чрезвычайно грозный квадратный мужик с волосатыми руками, облачённый в зеленоватую фуражку набекрень и вооружённый чем-то средним между гранатомётом и многоствольным пулемётом. Но грозность его вида нисколько не смущала братьев – и не таких брали. Единственная трудность состояла в том, чтобы правильно подобрать укрытия и подгадать моменты для переползания между ними, пока командир посудины не смотрит в их сторону... С этой частью задачи справились без затруднений.

– Ну что, брат, – произнёс Йук ритуальную фразу, с которой они всегда начинали ответственное мероприятие, – выясним, в чём сила?

– Выясним! – ответствовал Калумп.

И только после этого приступили к основной части.

Откручиваемые винтики противно поскрипывали. Это нервировало, вызывая подсознательные опасения на тему: "Вдруг услышат?"

– Буржуи проклятые, даже ржавчину соскрести руки не доходят... – бормотал Йук, пытаясь звуком собственного слова заглушить глупые страхи, наползающие из глубин психики. В чём они с братом несомненно походили друг на друга – в такие вот нервные моменты их всегда тянуло на бессмысленные разговоры, не преследующие никакой практической цели – просто чтобы отвлечь мысли и морально продержаться против предательски подкрадывающейся измены. Яркая индивидуальность и личностная неповторимость всплывала в другом – в выборе тем для бессмысленного разговора. Йук предпочитал материи приземлённые и прагматические, Калумп же, напротив, проявлял интерес к глобальному, вечному и романтическому.

– А знаешь, брат, что земля круглая?

– Тсс! Не ори так громко, этот услышит... – Йук многозначительно ткнул пальцем туда, где, скрытый от них корпусом судна, дежурил грозный капитан с многоствольным пулегранатомётом.

– Этот-то? – беспечно отозвался Калумп. – Не бздо, брат, он глухой. Мне пацаны рассказывали. Хотел как-то этот хрен открыть короткий морской путь в Пиндию, но сарацины его перехватили, сделали тумба-юмбу через уши и прочистили бананом. До сих пор часть того банана у него в ухе...

Глаза брата затуманились привычной пеленой, а на губах сама собой возникла мечтательная улыбка – так случалось всегда, когда он предавался мечтам о романтике путешествий и лёгкой зависти мореходам, живущим такой интересной жизнью, полной опасностей и захватывающих приключений... В детстве Калумп хотел пойти в матросы, но оттуда его сразу завернули: к здоровью работников палубы предъявлялись высокие требования, и младенческий энурез, прошедший только на седьмом году жизни, закрывал дорогу в море столь же надёжно, как склонность к морской болезни. Любовь к морю осталась неразделённой.

– Подумаешь, банан... – ворчал Йук, возясь с особо неподатливым винтиком. – Некоторые без всяких бананов до ручки себя доводят... Вот, например, ты, брат. Почему от тя клеем несёт в последнее время?

– Я книжку надыбал по моделированию кораблей, – похвалился Калумп. – Делаю модели!

– Модели... ну-ну... Ты смотри, моделировщик, а то некоторые так и снюхиваются во цвете лет...

– А земля-то, говорю, круглая, – повторил Калумп, пропуская замечание мимо ушей. Его определённо занимала какая-то новая идея.

– Невелико открытие, – пожал плечами Йук, не отрываясь от злобного винтика. – Об этом даже псих знает.

Психом в городе называли астронома, алхимика и психолога, обитавшего неподалёку. Обособившись в личной башне, он продвигал науку в тихих, спокойных условиях провинциального пригорода, но со зловещей периодичностью выходил оттуда в народ, популяризируя накопленные знания. Особо нетерпеливая до прогресса часть народа не дожидалась очередной популяризации и ходила к нему сама (злые языки поговаривали, что возвращались обратно не все), другая же, поуравновешеннее, старалась психа избегать, опасаясь шарлатанства и антинаучной профанации. По этой причине лекции, даваемые психом, напоминали затяжную охоту за разбегающейся публикой, где проигравшим и пойманным цепкими лапами великого мыслителя выпадала горькая участь просидеть несколько часов в ближайшей лекционной аудитории и едва-едва дотянуть до буфета...

– Брат, ты не понимаешь, что это значит! – продолжал Калумп, всё более и более воодушевляясь. – Меня сегодня как осенило. Смотри – выходим из порта... плывём на запад... а земля круглая, так? Значит – что? Значит – приплываем на восток! Причём – с востока! КаковО?

Йук вполглаза следил за братом, готовый не пропустить и вмешаться в тот опасный момент, когда первооткрывательский экстаз превысит чувство осторожности.

– И это ведь значит, что не придётся через китайский фронт плыть! Можно тихо, спокойно себе проплыть из восточного полушария и обратно. Можно даже Омерегу открыть!

В мире, куда неведомая игра судьбы забросила спасателя Истенных Йайтс, сложилась скучная, но в то же время занимательная геополитическая обстановка. На планете наблюдалось две супердержавы, по одной штуке на каждый из двух материков, разделённых узкой и прерывистой полоской воды с изобилием островов и перешейков.

Первая супердержава (в которой, кроме всего прочего, находился и стратегический порт Бир-Манат) располагалась на западе, носила имя Граматар, управлялась королём Килжидианом ХЗК (сим загадочным числительным, расшифровывающимся как "Хрен Знает Какой", принято было нумеровать всех единоимённых самодержцев с порядковым номером выше 20-го) и олицетворяла собой оплот свободы, прогресса, либеральных ценностей и экономического могущества. Восточная держава называлась более бесхитростно – Килограматар, но в народе предпочитали слово "Китай" (по названию популярной в творчестве местных художественных сочинителей вымышленной страны, заруливавшей всех не умением, но количеством и дешевизной рабочей силы). Как и положено всякой уважающей себя супердержаве, Китай находился в состоянии пермаментного соперничества с Граматаром, и большинство граматарцев не знало об нём практически ничего, за исключением ряда подзалежалых пропагандистских штампов. Символом непримиримой конфронтации служил Фронт Всеобщего Освобождения, пролегавший аккурат по пограничному прерывистому проливу – условная линия, к которой мрачные вооружённые солдаты не подпускали никого, кроме Особо Уполномоченных Лиц, и вдоль которой, если верить вышеупомянутым штампам, ежедневно протекали жестокие, кровопролитные и бескомпромиссные бои за свободу, независимость и свержение мракобесия. И действительно, граждане, обитавшие достаточно близко к фронту, имели возможность наблюдать в отдалении стену дыма – густого, чёрного и не истощавшегося вот уже многие годы, каждодневно подпитываемого неугасающим пламенем конфликта.

И, наконец, помимо двух материков, в океане, разделявшем их с другой стороны, затерялся островок под названием Омерега. Остров сей имел площадь порядка пары гектар, никаких полезных ресурсов на себе не имел, располагался на значительном удалении от каких бы то ни было маршрутов, и посему на хрен никому не сдался. Его и обнаружили-то не во времена великих географических путешествий прошлого, а в последние годы, методом спутниковой съёмки... Тем не менее, поскольку традиция предписывала считать Изведанными Землями только те, на которые ступила нога первооткрывателя, Омерега формально оставалась неоткрытой, и обе супердержавы до сих пор имели возможность посоперничать за право первооткрытия данного клочка суши. Преуспеяние в этом направлении дало бы чисто символический (а оттого особенно приятный) повод позлорадствовать над конкурентом: даже, дескать, в открытии Омереги опередили вас, остолопов! Белое пятно оставалось на картах мира по одной-единственной причине – до сих пор не нашлось ни одного достаточно целеустремлённого долбодятла, имеющего достаточно праздного времени, которое не жалко потратить на столь бесполезную и бессмысленную хренотень. "Уж лучше бы ты Омерегу открыл," – повелось говорить в народе, буде возникала необходимость указать кому-либо на абсолютную бездарность времяпрепровождения.

– Угу... – бормотал Йук, по-прежнему не отвлекаясь от работы, но начиная понемногу оглядываться. Отточенные практикой биологические часы подсказывали, что процедура подзатянулась. – Тебе, брат, только б Омереги открывать... ага... Работай давай, а то дооткрываешься... что даже у этого... банан высохнуть успе... мляяя!

Бросив чисто случайный взгляд вверх, он обнаружил, что обладатель внутриушного банана, хищно ухмыляясь, уже давно наблюдает за художествами братьев.

– Ма-ма!! – хрипло воскликнул Йук, хватая размечтавшегося брата за рукав и отступая в сторону ближайшего строения, более-менее похожего на блиндаж.

– Стоять, сцуки! – прорычал капитан. Жуткое многоствольное орудие нацелилось в сторону беглецов.

– Направо, брат! – воскликнул Калумп, дёрнул Йука за шиворот и увлекая к группе увесистых бочек.

– Ты что, брат? Они же деревянные! Разнесёт и не поморщится!

– Пусть попробует, – пакостно улыбнулся Калумп. – Вояки его вместе с корытом разберут. Это же для крейсера бухло!

При всей своей мечтательности и оторванности от реальной жизни, брат Йука иногда выдавал незаурядные шедевры тактического мышления.

Капитан просёк замысел засранцев, отбросил бесполезный гранатомёт и, злобно крякнув, схватил с палубы один из увесистых тюков.

– Ни хрена себе, метатель ядра хренов!

Бегло оглянувшись, Йук заметил, что злобный моряк раскручивает снаряд над головой. Батюшки, и откуда у людей такая силища берётся?! Рассекаемый тюком воздух натужно загудел... Становилось поистине жутко.

– В сторону, брат! В сторону!! В сто... А-а-а!!

Судя по всему, у бананового капитана в роду не обошлось без артиллеристов. Филигранный расчёт углов и начального ускорения, точное упреждение с поправками на ветер, аэродинамику снаряда и проницательно предугаданные оборонительные манёвры... Калумпа поразило аккурат в кумпол.

– Брат!!! – неистово воскликнул Йук, подхватывая на руки пошатнувшегося брата и героически вытаскивая из-под обстрела.

Капитан зверски хохотал.

– Ну что, срань сопливая, получили? – глумился он, самодовольно колотя волосатым кулаком по своей могучей груди и поправляя фуражку.

Проверив наличие в Калумпе признаков жизни и убедившись в его глубокой отключке, Йук спрятал полубездыханное тело в тени какого-то лабаза и выбежал на передовую. Лицо несчастного исказила своеобразная гримаса, являвшая собой смесь отчаяния, решительного вызова и непоколебимой жажды справедливого возмездия.

– Слышь, ты! – Подросток закатал рукава и демонстративно выдвинулся на самое открытое место. – За наезд ответишь, урод! Щас я тебе задницу-то надеру! Слабак! Недоносок!

Капитан хохотал пуще прежнего.

– И ни фига ты не тральщик! Правда ведь, люди? – обратился Йук за поддержкой к воображаемым зрителям (а зрители, надо сказать, начинали понемногу собираться). – На таком корыте даже мины разгребать не возьмут! Только в ассенизаторы, да и то по блату! Да и в ассенизаторы не возьмут – такого самогО ассенизировать надо!

Капитан заткнулся, изумлённо вылупившись на беснующегося нахала.

– Точно! Посмотрите на него – форменное говнище! И корабль у него под стать – ночной горшок с якорем, да и только! Такому говну только горшком и командовать!

Медленно багровеющая морда обидчика подсказывала Йуку, что направление взято правильно. Воодушевлённый мститель развивал успех.

– Да-да, тебе говорю, молокосос! Тощая пиписька!

Количество зрителей плавно перевалило за десяток.

– А ну-ка, поди сюда!!! – заорал капитан. Только сейчас Йук заметил, насколько огромны эти волосатые лапищи. Казалось, рассвирепевший моряк может дотянуться до него прямо оттуда, где стоит... К счастью, порт был ещё огромнее, и подросток, на всякий случай отбежав подальше, разразился серией контрольных выстрелов:

– Ну, ты, говноплаватель! Жертва сарацинов!

Под рукой очень кстати валялся тюк, пришибивший Калумпа. Йук подхватил его, поднял повыше и, вспоров отвёрткой, как можно демонстративнее вогнал в прореху средний палец, оттопыренный в характерном жесте.

В рёве взбесившегося капитана не оставалось ничего человеческого.

Начисто позабыв о здравом смысле и осторожности, мореход попытался одним исполинским прыжком преодолеть расстояние, отделявшее его от негодяя, но суровая реальность внесла коррективы в смелый замысел – не долетев до пристани пары метров, незадачливый прыгун бултыхнулся в воду. Море на мгновение вскипело, далее последовала пара секунд зловещей тишины, и, наконец, донёсся характерный звук (а вслед за ним – и запах): капитан, не в силах удержать себя в руках пред лицом бессильной всепоглощающей злобы, окончательно протух. Проходившие мимо дамочки брезгливо заткнули носики.

– Я же и говорю – говно! – бросил Йук и презрительно плюнул в бурлящий участок стихии.

Публика, в числе которой к тому времени накопилась даже пара полицейских, шумно оценила победу героя и, удовлетворённая учинённым зрелищем, начала расходиться.

Теперь можно было заняться пострадавшим.

Пульс присутствовал, признаков черепно-мозговой травмы, к величайшему счастью взволнованного брата, не обнаружилось, но возвращаться к нормальной жизнедеятельности Калумп всё-таки не спешил. Учитывая масштаб контузии, следовало радоваться и такому итогу – собственно говоря, Йук и радовался, но, не будучи искушённым в медицинских делах, решительно не представлял, что делать дальше. Мучительная неопределённость зудела и нервировала.

– Брат, что с тобой? Очнись, брат!

Он пробовал достучаться до Калумпа шлепками по лицу, пробовал массажи и сгибания-разгибания конечностей, давал понюхать разные пакости, оказавшиеся под рукой – не помогало. Наилучшее приближение к подобию успеха дала попытка сделать искусственное дыхание: брат отреагировал мощной отрыжкой и даже хихикнул, но в сознание не пришёл.

"Может, отнести домой? – роились лихорадочные мысли. – Нет, нельзя, вдруг его двигать опасно... Сбегать за флаконом, дать понюхать? Нет, тоже нельзя – обобрать успеют... Ё-моё, что же делать-то?!"

Минут через пять нешуточного мозгового напряжения родилась первая осмысленная идея – добраться до ближайшего телефона и вызвать неотложку. Но гениальный замысел так и не успел воплотиться в жизнь: Калумп начал оклёмываться без посторонней помощи. Пошевелил сначала правой рукой, потом левой, затем поворочался, перешёл в сидячее положение, почесал макушку...

– Брат, ты в порядке? – встревоженно спросил Йук. Вопрос вполне себе риторический. Поза, движения, выражение лица, пронзительный взгляд, исполненный нездоровой целеустремлённости – всё говорило о том, что брат не в порядке.

– Я должен открыть Омерегу! – произнёс Калумп тоном, от которого мгновенно стало не по себе. – Брат, я просто обязан открыть Омерегу и получить за это Высшую Королевскую Награду! Вот зачем я появился на свет, вот каков мой смысл в этой жизни!.. Мой путь ясен. Моё предназначение ждёт меня!..

Прежде, чем Йук успел что-либо предпринять, травмированный вскочил с совершенно несвойственной ему ранее резвостью и ломанулся в непонятном направлении. Путь преграждали горы ящиков, лодки, товарные лотки и стены, но ничто не останавливало первооткрывателя, внезапно обретшего смысл жизни. Незначительные препятствия сокрушались под напором энергии вдохновлённого организма. Об преграды посолиднее Калумп стукался лбом и опрокидывался навзничь, но через пару секунд вставал, пробовал другие пути преодоления, и максимум с двух попыток барьер оказывался взятым.

– Подожди-и!.. – вопил Йук, пытаясь угнаться, но быстро оставил бесперспективное занятие: энергия, руководившая братом, казалась сверхчеловеческой, и соперничать с ней было решительно невозможно.

Опечаленный близнец потащился домой, втайне надеясь, что помрачение рассудка постепенно рассосётся, и Калумп вернётся сам по себе.

Жертва помрачения действительно вернулась, но не сама. Мужики притащили поленообразное, эпилептически подёргивающееся тельце и уложили на пол, пояснив, что задержали несчастного, когда тот отдирал доски с крыши кабака и пытался соорудить из них плот.

– Искусал четверых и лягался больно, – поведал лодочник Дупек, известный кладезь жизненного опыта, ёжась при каждом взгляде в сторону доставленного. – Ужас просто. Щас чуть успокоился вроде... Но вы всё равно за ним присматривайте.

Остальные мужики согласились – да, мол, форменный ужас, никогда раньше такого не видели! – наспех отведали гостеприимно предложенного пойла и отчалили, явно не намереваясь задерживаться в одном доме с бесноватым субъектом.

Обострение благополучно миновало, но с тех пор Калумп неузнаваемо изменился. Даже ночью можно было слышать не прекращающееся ни на секунду бормотание: "Я просто обязан открыть Омерегу и получить Высшую Королевскую Награду!" В порт, да и в прочие злачные места он больше не ходил – даже на приём пищи Йуку приходилось вытаскивать брата едва ли не силой. Но зато модели корабликов, которые Калумп, уединяясь в своей комнате, мастерил из неведомо откуда берущегося хлама, стали появляться на свет такими ударными темпами, что министерство судоходства застрелилось бы в полном составе от зависти. Йук как-то имел неосторожность присмотреться к братскому творчеству повнимательнее, и увиденное повергло его в неописуемый экзистенциальный ужас. Модели отличались абсолютным совершенством исполнения – от одного их вида умишко начинал плыть, погружаясь в иллюзию наблюдения за реальным флотом с умопомрачительной высоты – и все до единой стояли, повернутые носами на запад с точностью до угловой секунды. Да и сам Калумп, стоило отвести от него неусыпный взгляд, тотчас скашивал глаза в западном направлении, и рассеянно-целеустремлённое выражение его лица начинало опасно обостряться.

Мир реагировал на происходящее лениво и предсказуемо. Соседи молачливо сочувствовали и иногда давали глупые советы. Участковый полицейский зачастил с визитами, пытаясь не пропустить момент, когда молодой человек созреет для изоляции от общества. Светила медицины широко разводили руками, то ли расписываясь в собственном бессилии, то ли намекая на толщину мешка с деньгами, которые придётся отвалить на излечение страдальца. Словом, жизнь текла своим чередом, и до лишений маленьких людей ей не было никакого дела...

Сознание собственного бессилия жутко угнетало. В один прекрасный день, не вытерпев, Йук даже спросил у родственника, считавшегося по конвенции отцом семейства:

– Слышь, папец, что нам с Калумпом делать?

Нелишне упомянуть, что конвенциональный папаша пребывал в не менее плачевном состоянии, нежели Калумп, только более давно и по другой причине. Ещё в те времена, когда братья сидели на горшках, медицина подвела под своими многолетними мучениями над пациентом жирный вердикт: "Не лечится." Для папы в доме отводилось специальное помещение, где он, напялив тёмные очки и наушники от плеера, круглый день невозможно крутил конечностями и кидал пальцы под различные композиции в стиле рэпа. Склонить жертву негритянского фольклора к какому-либо другому времяпрепровождению не представлялось возможным. Пробовали многие – отступить без потерь удалось лишь единицам, а добиться победы не сумел вообще никто. Понимаете теперь, до какой степени отчаялся Йук, раз подступился с вопросом даже к папе?

Старший родственник как раз слушал плеер и... в общем, если вы помните предыдущий абзац – ничего нового в папином поведении не появилось, поэтому повторяться не будем. Сыну он ответил в стиле любимого песенного жанра:

– Вотчтомальчикмойтебеящасзадвину. Всёэтофигнянепарьмозгитанцуйивеселись. Ловикайфпокамолодой!

Йук понял, что на этом диалог желательно прервать. Он на цыпочках вышел из спецпомещения, стараясь не задевать разбросанные по полу кассеты, аккуратно прикрыл за собой дверь и покрутил пальцем у виска.

– Мало было в семье одного блаженного... – проворчал Йук неизвестно кому, присел на корточки и нежданным движением воли привлёк к себе проходившего мимо Гексогена. – Один ты у меня и остался.

Гексоген понимающе лизнул хозяина в щёку.

– И что нам теперь делать, а? – вздохнул Йук, лаская пса, и в ощущении почти полного одиночества уставился в распахнутое окно, на самую высокую точку в городе, а именно – башню психа.

"Прямо хоть к психу иди..." – всплыла нелогичная и бессвязная мысль...

...и в этом самом месте Бармале-Йук плавно переходил в Дро-Йука, как он есть.

Оценив, как непринуждённо и изящно склеились две личности, Йук впал в неконтролируемый восторг. Случилось маленькое психологическое чудо – да пожалуй, что и совсем не маленькое, если подумать! Да, на такое поистине способен только Волшебный Клей. Пронизать пространство, найти в разных мирах два мозга, объединённые общим состоянием, и...

Догадка сверкнула молнией практически впритык: ещё буквально секунду – и стало бы поздно!

– Ну-ка, пёсик, пошли на улицу, – скомандовал йуный герой и, пошатываясь, выволок озадаченного Гексогена на спасительный воздух. Немного постоял, опираясь на стену и приходя в себя, потом кинулся распахивать окна...

Каким же остолопом он оказался, не подумал раньше! И раньше-то, когда Калумп просто мастерил свои кораблики, клеем несло будь здоров. А теперь, когда он клепает их в промышленных количествах... А Йук, паникёр и самобичеватель, так упивался семейной трагедией, что напрочь забыл о проветривании – немудрено, что в конце концов накопилась критическая масса благоухающего аромата...

– Брат! – срывающимся голосом полусипел-полувопил Йук, продвигаясь к Калумповской комнате и стараясь пригибаться от мощных струй клейкого пара, бьющих из оконных проёмов. – Брат, ты там? Отзовись, брат! Где ты? Вылезай! Немедленно вылезай, чёрт тебя дери!

За старшего родственника он не волновался – многолетняя история напрасного лечения доказала, что папку ничем не прошибёшь. А вот брательник, молодой развивающийся организм, может и не вынести...

– А, брат, это ты? – донёсся рассеянно-беспечный голос совсем с другой стороны. Обернувшись, Йук увидел Калумпа, вприпрыжку возвращающегося с охапкой свежего хламосырья для своих корабликов и с новым ведром клея. – А я вот к открытию Омереги готовлюсь – моделирую помаленьку...

– Брат, у нас проветривается, – сообщил Йук. – Помоделируй пока снаружи.

– Нет проблем, брат, – отозвался Калумп и, усевшись там, где стоял, немедленно приступил к делу. Минуту спустя, перед ним уже обрастал подробностями каркас очередного кораблика. Нос будущей модели смотрел – куда, как вы думаете? – правильно, на запад.

Не имея ни малейшего желания созерцать душераздирающее зрелище, Йук пристегнул к Гексогену поводок и направился выгуливать питомца по улицам города. Проветриваться будет долго, скоротать вынужденный досуг всё равно больше нечем...

– Бармалейка, почему у тебя братик дурачком стал? – издевалась с безопасного расстояния малолетняя шпана. Какие же злобные существа эти дети! Особенно, если их мало пороли... Йук метко запустил в одну из подворотен кирпичом. Послышался характерный звук соприкосновения камня с черепом, чей-то сдавленный вопль, дразнильщики замолкли, и настроение слегка выправилось: теперь и у них одним братиком-дурачком больше, пусть поразмыслят над данным явлением.

Справа рос большой дуб, в стволе его располагалось дупло, а из дупла таращились два глаза.

"Дятел", – решил Йук, мимоходом бросая на дерево беглый взгляд.

– Сам ты дятел! – огрызнулись из дупла тонким, но хриплым голоском. Примерно таким, наверное, разговаривают прокуренные лилипуты.

– А кто же ты тогда? – растерянно спросил йуный герой.

– Кто-кто... – брюзгливо отозвался недятел. – Не понятно разве? Кукушка я. Вещая птица, нах!

***

Йук остановился и раскрыл рот, охваченный безмерным удивлением. "Ни фига се! – повторял, всё больше офигевая, внутренний голос. – Говорящая кукушка!"

– Продолжительность жизни не спрашивать, – сразу предупредила кукушка. – Время тоже.

– Почему?

– Потому что достали нах! Сидишь тут круглые сутки, а всякие кретины мимо шляются, праздным любопытством страдают... И добро бы нормально спрашивали – дык нет ведь, подковырнуть норовят! Намедни один тут такой фигурировал... как бишь его... с фамилией какой-то иностранной... Маклауд, во. Спрашивал, придурок, сколько ему ещё жить, мол? Типа прикололся, ага. Гы-гы-гы, я ему из принципа пол-раза кукукнула – пущай репу почешет, подумает, что в жизни сделал не так...

– Тяжёлая у вас работа, – посочувствовал Йук.

– А то! И, главное, словами ведь не сказать, не послать – конспирация ведь, блин! Пока не передам сообщения Избранному, должна оставаться на посту. А пока на посту – палиться, ясен пень, не имею права. Не то ведь, сам понимаешь – говорящая кукушка, как так? надо разобраться! – моментом извлекут – и в поликлинику, на опыты...

Йук хлопнул себя по лбу.

– Это что же получается, я тут с вами говорю и всю явку обламываю?

– Ну, типа того, ыгы, – гыгыкнула кукушка.

– Извините, не хотел. Совсем, понимаете, забегался... – Йук покачал головой и неопределённо покрутил перед мордой раскрытой ладонью. – Такие несчастья у меня творятся... Ладно, пойду, не буду вас с Избранным подставлять. Приятного дня!

Он развернулся и продолжил было маршрут.

– Стоять! – скомандовала кукушка.

Йук остановился и испуганно поднял руки. Гексоген ничего не понял, но на всякий случай тоже поднял передние лапы, облокотившись на задние.

– Я никому не скажу, честное слово!

– Ох, что за молодёжь пошла... Мальчик, пораскинь мозгами-то! Вот я – ответственный типа розведчег, да? – сижу на посту, вижу перед собой какого-то невнятного остолопа, каких за день мимо тыщу проходит, и ни с того ни с сего беру да и обозначаю перед ним своё присутствие. Так, что ли? И где логика?

– Да, – поразмыслив, согласился Йук, и даже слегка удивился, как это он сразу не просёк. – Логики действительно нет.

– Правильно. А что из этого следует?

Йук задумался ещё крепче.

– Мальчик, ты ни разу не математик, – констатировала кукушка тоном учителя, оглашающего результаты контрольной работы. – Давай, опускай грабли (а то и в натуре нас попалишь), принимай сообщение и расписывайся в получении.

– Ааа, – наконец-то допёр йуный герой. – Это, значит, я и есть Избранный?

– Тебе бы в танкисты, а не в Избранные, – заметила кукушка. – Но что поделать, кого назначили – с тем и работаем... Значит, так, Избранный, передать мне тебе велели следующее. Помнишь, ты к психу пойти подумал?

– Да, было такое что-то, – покопавшись в скудных воспоминаниях утра, признал Йук.

– Дык вот, это ты правильно подумал. Засим предписание – азимут на башню, и полный вперёд до самого упора. Как прибудешь на место, получишь дополнительные инструкции. Это всё.

– Начинать прямо сейчас? – тупо спросил Йук.

– Когда хошь, тогда и начинай, – либерально отозвалась кукушка. – Но, сам понимаешь, лучше не затягивать.

– Тогда я тут передохну немного. Столько всего сразу и в один день... сами понимаете... надо переварить.

Йуный герой осторожно присел на камень перед деревом, меланхолично уставившись на полуденные окрестности. В окрестностях действительно шлялись крайне сомнительные личности, которым лично он сам бы и время-то говорить постеснялся. Да, у агентурной кукушки действительно адская работа...

Гексоген с некоторым запозданием сообразил, что опасность более не угрожает, опустил лапы и уселся рядом с хозяином.

– Собака – лучший друг танкиста, – прокомментировала кукушка. Из дупла выплеснулась струйка дыма: похоже, агентурная вещая птица и впрямь покуривала.

– Да вот, слишком много всего случилось, – попытался оправдаться Йук. – Несчастья... Ой, про несчастья я говорил уже... С братом, опять же, беда...

– Лана, не лепи отмазы. Я разве ж тебя осуждаю? Тут и куда более клинических случаев полно.

– Правда?

– Ещё какая. Концентрация тормозов на улицах просто неприличная. А пол-города натурально из-под крыши выезжает...

– "Наш слабый разум не поспевает за бешеным ритмом жизни" (с), – вздохнул Йук.

– Какой нах слабый разум? Натурально, говорю, из-под крыш выезжают. Из города бегут!

– Да ну?!

– Ходят слухи, что скоро откроют Тотунгсмашину, и тогда придёт полный цугундер. Фигли ты от народа после такого хочешь? Ясен перец, все бояцца!

– Поубивал бы этих паникёров, – проскрипел зубами Йук. Он никогда не любил лжепророков, стяжавших себе известность методом кликушествования о грядущих бедствиях.

– Если б только паникёры, то и проблемы бы не стояло, – хмыкнула кукушка. – Фишка в том, что действительно ведь откроют. И действительно придёт... Но не сцы, на то ты у нас и Избранный. Как только будет какая-нть пакость – сразу все резко начинаем на тебя надеяться.

– Спасибо, обнадёжили, – кисло ответил йуный герой. Здравый смысл подсказывал, что назначение Избранным в преддверии грозных и непонятных событий не сулит особой халявы.

– Всегда на здоровье, танкист. Кстати, и на танке ты тоже покатаешься – помяни моё слово. Тут даже прорицательницей быть не надо, невооружённым глазом видно – мальчик рождён, чтобы сидеть в танке... Гы-гы.

– А что это за Тотунгсмашина?

– Слушай, оно тебе надо, такую хрень раньше времени знать? Давай лучше к психу звиздуй, а то он там, поди, на мыло изождался.

...Если хорошо вдуматься, то существовала, как минимум, одна дополнительная причина действительно заглянуть на консультацию к психу. Он был одним из тех самых немногочисленных дроконов, существовавших в этом мире. А значит, даже если весь остальной визит не принесёт пользы, удастся впервые за последнее время увидеть хоть какую-то живую физиономию, напоминающую о далёком родном мире...

Рассуждая так, Йук дошёл до башни и постучался в дверь.

Представший перед ними субъект произвёл крайне неоднозначное впечатление. Гексоген, так тот вообще выпучил глаза, обескураженно всхрапнул и спрятался за дверной косяк. Йук оказался покрепче духом и сумел заставить себя не делать лишних телодвижений. Тем не менее...

С одной стороны, физиономия субъекта действительно принадлежала дрокону и, тем самым, напоминала о далёком Дро-Йуковском мире. С другой же стороны – не зря первым, что спросил йуный герой по выходу из ступора, было:

– Дяденька, а вы трансвестит, да?

– Сам ты трансвестит, воин! – обиделся псих. – Я – аватара Оррэйры!

– Даже так, – пробормотал Йук и окончательно растерялся.

– Хотелось бы, конечно, кого-нибудь подобающего мне пола, – сказала псих-Оррэйра, приглаживая волосы, – но дроконов тут слишком мало, ближе никого нет – пришлось выбирать из того, что есть... Ладно, пошли – буду делиться мудростью.

– Пошли, что ли, Гексоген, – предложил йуный герой озадаченному псу. – Ахтунга здесь нет.

Немного поколебавшись, Гексоген вслед за хозяином заполз в башню, а псих-Оррэйра, убедившись в отсутствии поблизости подозрительных элементов, закрыла дверь и заперла на десяток разнообразных замков.

– Первый урок ты только что получил, – рассказывала она, провожая гостей в кабинет, к столу, на котором неторопливо переливался энергиями шарлатанский гадательный шар. – Не пугайся – нормальное следствие происходящего возмущения миров. В этом мире начался второй раунд вселенской игры, и некоторые из местных обитателей могут теперь оказаться аватарами различных сил, знакомых тебе по мирам предыдущим, включая враждебные. Причём оказаться они могут и среди таких, кого твой собственный нынешний аватар знал или помнит по жизни. Как, например, я. Будь готов столкнуться с такой ситуацией – не пугайся, а действуй расчётливо и хладнокровно. Старайся до последнего момента держать морду топором и вести себя так, будто ничего не случилось – если повезёт, тебя опознают не сразу.

– Угу, – кивнул Йук, поглощённый разглядыванием всевозможных цветных пузырьков, кипящих реторт, схем и умных книжек. Чего тут только нет! Может статься, есть даже какая-нть микстура, способная одним махом исцелить Калумпа... На табуретке в углу кабинета пыхтел замысловатый агрегат – судя по всему, тут разводилась очередная алхимия, опережающая своё время по смелости антинаучной мысли.

– Садись вот сюда, – пригласила псих-Оррэйра, пододвигая стул. – Руками ничего не трогай. К нашему разговору тут почти ни одна вещь не относится, а навредить при неосторожном обращении может любая – нам это ни к чему... Про брата можешь ничего не рассказывать, я всё знаю. И, кстати, лекарства дать не могу.

– Эх! – вырвался у Йука раздосадованный возглас.

Оррэйра говорила медленно, тщательно обдумывая каждое слово и предваряя его многозначительными пассами над шарлатанским шаром. Шар отзывался мутными беспокойными всполохами.

– Дело в том, воин, что брата твоего постигла не случайная болезнь. Это – одно из звеньев цепи великого действа, вплетающегося в ткань миров. От наших усилий зависит, протянется ли линия судьбы благоприятно, или же возьмёт курс на очень нежелательное для нас развитие событий... Полная картина чересчур грандиозна и неподвластна нашему пониманию, но нам полной и не нужно. С твоей стороны требуется знать следующее: излечить твоего брата может только открытие Омереги и получение Высшей Королевской Награды в количестве не менее одной штуки. Как только это случится – во-первых, он вылечится, а во-вторых, победа в раунде останется за нами, и ты сможешь продвинуться ещё на один шаг на пути домой.

Йук ёрзал. Провидица почему-то ни слова не сказала об Истеных Йайтсах, и это вызывало натужные подозрения...

– Про Йайтса поминать всуе не следует, – предостерегла псих-Оррэйра. – Слишком великая энергия заключена даже в упоминании об этих артефактах, и слишком многие силы, вовлечённые в проект, следят за астралом, пытаясь выследить неосторожного по опрометчивым словам и мыслям. Чтобы не навлечь на себя лишние бедствия, и ты поменьше об этом думай. Но, дабы обнадёжить тебя, скажу так: существует вероятность, что ты столкнёшься с Йайтсами уже в этом мире.

– Правда? – немедленно заинтересовался Йук.

– Правда. Но всего лишь вероятность. Поэтому задача твоя на ближайшее время – сделать всё необходимое для излечения брата. Ну и, понятное дело, уберечь его от разных напастей, чтобы осталось, кого лечить. В этом мире он – своего рода талисман, который тебе нужно пронести через все испытания и доставить на положенное место. Не убережёшь брата – случится великая беда!

Йук задумался. Открыть Омерегу и получить Высшую Королевскую Награду – это вам не фунт изюму...

– А с чего начать?

– Начнём с того, что я дам тебе карту океяна. Не из тех дешёвых подделок, которые рисуют в атласах для детишек и ортодоксальной профессуры. Настоящую, реальную карту!

– Подделок? – Йук недоумённо поворошил память своего аватара, вспоминая уроки местной географии.

– Не то, чтобы совсем подделки, но для твоей задачи они не подойдут – самые интересные места замалёваны чёрными квадратами. Якобы слишком психоаналитично выглядят. Происки местной правящей клики, трясущейся над грязными политическими секретами... так, стоп, отвлеклась. Карту я рисовала собственноручно. Чтобы не возникло проблем с этой грёбаной цензурой, пришлось кое-где приврать, но в той части, которая касается местоположения Омереги и пути до неё – тут всё соблюдено досконально.

Йуный герой, наклонившись над столом, внимательно уставился на предложенную ему бумагу. Все необходимые компоненты присутствовали: и готический шрифт, и восточный орнамент, и рукописные линии, и искусственно состаренный пергамент – словом, стандартный набор нарочито бездарных потуг представить изделие наследием забытой древности.

– Есть два оптимальных пути, – продолжала псих-Оррэйра, переключая одну из рук с шарлатанских надшарных пассов на взятие циркуля и простирая сей геометрический инструмент над картой. – Какой из них пользовать – разницы, в принципе, нет. Но стоит помнить, что, как только откроют Тотунгсмашину, задача твоя сильно усложнится...

– Да что же это за машина такая? – не вытерпел Йук.

– Хотела бы я сама знать, воин... Сейчас попробую выяснить.

Йуный герой нетерпеливо ёрзал, внимательно всматриваясь в пассы провидицы.

– Ну что? – спрашивал он через каждые полминуты.

– Потерпи... – терпеливо отвечала псих-Оррэйра, а один раз неожиданно добавила: – Да, и кстати – особенно бойся Аццкого Пингвинятки. Он есть потомок Лысого Черепа, произведённый на свет противоестественным путём. Паче остальных горя желанием догнать посланца, улизнувшего в другой мир, он попытался последовать за ним посредством обычного мухомора. Но столь значительные расстояния поддаются безвозбранному преодолению только лишь с помощью особо мощных артефактов, вроде Волшебного Клея... Словом, в здешний мир от лысого неудачника долетело немногое. Но из того, что осталось, сумели слепить франкенштейна, сохранившего в себе от первоисточника столь же немногое, но злобу и ненависть – в полном объёме, и даже сверх того... Воин, ты понимаешь, что я говорю?

– Да, – кивнул потрясённый Йук. Память о бессменном шеф-поваре пятого класса и его обедах, пронесённая его желудком из мира Вовы через трудновообразимое время и пространство, ничуть не ослабела с тех злополучных времён. Неужели злыдень тоже здесь? Перспектива вновь пересечься с шеф-поваром, пусть и в неполной комплектации, отнюдь не воодушевляла.

– Это хорошо, – облегчённо вздохнула псих-Оррэйра, вытирая со лба обильный пот. – А то я уж испугалась, что у меня глюки пошли. Запрашиваю-запрашиваю, а мне в ответ такое выплывает – в здравом уме не придумаешь... Знал бы ты, как тяжело работать экстрасенсом!

В самый разгар усиленного пассования над шаром их внимание отвлёк странный чавкающий звук, доносящийся откуда-то из угла.

– Э! – воскликнула провидица, и глаза её от ужаса сделались размером с коллекционную монету в 10 тугриков.

"Уже нашли??!!" – метнулась паническая мысль в голове Йука. Трепеща, он оглянулся в угол, и одна паническая мысль уступила место другой, материализовавшейся в виде возгласа:

– Мляя!

Но злобные астральные силы оказались ни при чём – просто любопытный Гексоген, оставленный без присмотра, попробовал отхлебнуть странной жидкости, налитой в соблазнительно низко стоящую пиалу. Вкус ему понравился, и пёс, недолго раздумывая, взялся за зелье всерьёз.

– Гексоген, стой! – завопил йуный герой, прорываясь к питомцу и оттаскивая его от сосуда, но было поздно. Гексоген икал – оглушительно, раскатисто, совсем не собачьим голосом – и никак не мог остановиться.

– Вот блин! – расстроился Йук. – Осталось в семье последнее нормальное животное – и то испоганили!..

– А я предупреждала, – вздохнула псих-Оррэйра. – Подожди, сейчас попробую исправить.

Взяв пристыженно икающего Гексогена за шкирку, она унесла его в другой угол и заставила отпить из квадратного аквариума.

– Ну как? – сгорал от нетерпения хозяин незадачливого животного.

– Щас узнаем...

Гексоген поморгал, посмотрел на присутствовавших глубокомысленным взглядом, и его тело начала сотрясать мощная, басистая отрыжка. Настолько мощная, что первые два раза пёс, не подготовленный к подобному обороту событий, сделал против своей воли сальто-мортале через затылок.

– Тьфу ты, – сконфуженно произнесла псих-Оррэйра, метнулась к шкафчику и, притащив оттуда некий флакончик, насильно влила его содержимое в Гексогена.

Несчастный пёс промолчал примерно две секунды, после чего икота вернулась. Отрыжка, что характерно, сохранилась. В результате, животное издавало комбинированные звуки, вполне могущие сойти за удачную эстрадную находку.

– Не лечится? – угрюмо спросил Йук.

– Ничего-ничего, – нервно бросила псих-Оррэйра, копаясь в другом шкафчике. – Одна из шестнадцати эссенций должна помочь. Правда, нельзя заранее сказать, какая именно. Придётся поэкспериментировать...

Затравленно икающе-рыгающий Гексоген отодвинулся подальше от двуногих, недвусмысленно давая понять, что не желает более экспериментов над своей персоной.

– Пёсик, это совсем не больно, – уговаривала провидица, подкрадываясь с откупоренной пробиркой.

Гексоген, икнув, помотал головой и вскарабкался на стеллаж, уставленный различными мешочками. Йук и псих-Оррэйра, собравшись у подножия конструкции, выжидательно смотрели на строптивое животное.

– Гексоген, слезай! – потребовал Йук. – Не хватало оставлять тебя в таком состоянии!

Пёс снова помотал головой, ни на секунду не прекращая производимой распоясавшимся организмом рулады.

– Так... – произнесла псих-Оррэйра с прорезавшимися в голосе нотками жёсткости. – Воин, заходи справа. На счёт "три" опрокидываем эту хреновину вон туда. Раз!.. Два!.. Три!..

Гексоген затравленно посмотрел на раскачивающих стеллаж доброжелателей, затем бросил невыразимо печальный взгляд в небо и, всхлипнув, взялся зубами за пакетик с надписью: "Йад".

– Что он там задумал? – забеспокоился Йук.

– Не хочет попасть живым в руки целителя, – приглядевшись, поняла псих-Оррэйра. – Быстрее, воин, не то мы его потеряем! Раз-два-три! Раз-два-три!!

Опрокинуть стеллаж удалось в самый последний момент, и именно этого момента им не хватило: когда к Гексогену подскочили, он уже досыпал себе в пасть последние крупинки.

Псих-Оррэйра застыла в беспомощной позе, более решительный Йук закатывал рукава, приготовляясь голыми руками извлекать отраву из желудка питомца – и вдруг произошла удивительная вещь. Во-первых, уши пса самопроизвольно завязались узлом, и точно так же самопроизвольно развязались обратно. Во-вторых, его глаза скосились до такой степени, что поменялись местами. А в-третьих, Гексоген в последний раз оглушительно икнул, перекувырнулся через голову и... остался жив. И, мало того, излечился.

– Ну что ж, – задумчиво изрекла Оррэйра, почесывая подбородок, – такое тоже бывает. Возможно, нам следовало довериться интуиции животного, которая иногда ведёт их к нужному лекарственному веществу...

– Не было никакой интуиции, – ко всеобщему удивлению, произнёс пёс человеческим голосом. – Честное слово, оно само получилось.

– Что ж ты не сказал, что он говорить умеет? – восхищённо всплеснула руками псих-Оррэйра. – Какое великолепное животное!

– Не умеет он говорить, – сообщил не менее ошарашенный Йук. – Точнее, не умел до сих пор...

– Я умею говорить? – прозвучал голос Гексогена в повисшей тишине всеобщего недоумения. – Раз-раз, проверка. Колбаса. Грибочки. Тет-ра-кан-на-би-ол. Топчись они конём, проклятые воль-терь-ян-цы... А что, мне нравится!

– Пожалуй, хватит с нас на сегодня, – решил йуный герой, пристёгивая питомца на поводок. – Пойду-ка, пока вы его ещё до чего-нибудь не долечили...

– Да, пожалуй, идите, – согласилась псих-Оррэйра. – Разволновали вы меня порядочно – в таком состоянии шаман из меня нулевой, никакой бубен не поможет. Отдохнём, успокоимся, потом соберёмся снова и обсудим более подробно... Карту-то возьми!

– Да-да, конечно, – спохватился Йук, сворачивая карту и засовывая в карман. В следующую минуту он быстрым шагом удалялся от башни, уводя себя и чудесно обретшего дар речи Гексогена от греха подальше.

Итак, начало положено.

– Ну что, первый шаг за нами, – сказал йуный герой, поворачиваясь к семенящему за ним Гексогену. – Здорово, правда?

– А то, хозяин! – подтвердил пёс.

С Йуком случился секундный ступор.

– Что с вами, хозяин?

– Не, ничего. Всё никак не привыкну, что теперь ты разговаривать умеешь...

– У меня ещё и пальцы растут, – похвастался Гексоген, поднимая переднюю лапу и шевеля пятернёй, анатомия которой на глазах видоизменялась в антропоморфную сторону. – Теперь сморкаться могу...

Приложив два пальца к носу, он показал, как может теперь делать.

– Ой! – передёрнулся Йук. – Гексогенчик, не делай так, пожалуйста. Хотя бы первое время.

– Как скажете, хозяин, – послушно отозвался пёс, опуская лапу. – А что?

– Не учили нас в школе, что бывают говорящие собаки, умеющие сморкаться в лапу, – с некоторым стыдом признался Йук. – Смотрю на тебя – и возникает когнитивный диссонанс...

– А и не бывает, – с гордостью подтвердил Гексоген. – Я – единственный!

Йук, собрав в кулак всю силу воли, боролся с назойливо пытающимся возникнуть кризисом мировоззрения. "В сущности, что такого удивительного? – рассуждал он. – Ну, говорящая собака. Ну, сморкаться умеет. Ну и что? Встречаются в мире вещи и поудивительнее..."

Но, как назло, по пути им не встречалось ничего удивительного – всё больше заурядное и прозаическое. Например, молодецкого вида торговец, подскочивший с выгодным предложением:

– Уважаемый, распродажа кирпичей в связи с надвигающимся цугундером! Не желаете приобрести штучку?

– А в какую цену? – простодушно спросил Гексоген, избавив хозяина от мучительных раздумий на предмет оптимальной стратегии поведения в сложившейся ситуации.

– А-а-а!!! Говорящая собака!!! – изменившись в лице, заорал торговец и торопливо смылся.

– Видите, хозяин, не вам одному непривычно, – заметил Гексоген, поразмыслив над данным обстоятельством.

"Ладно, согласен: говорящая собака – это всё-таки очень странно, – сдался Йук. – Может быть, оно и к лучшему."

И когнитивный диссонанс перестал беспокоить.

Тем временем пёс переживал о сорвавшейся сделке.

– Смотрите, хозяин, – аргументировал он, считая на пальцах. – Кирпич – одна десятитысячная деталь дома. Дом стОит 100 тысяч тугриков – значит, у нас, как минимум, 10 тугриков на руках. Недвижимость дорожает на 30% в год – это ещё 3 тугрика прибыли...

– Гексоген, это был обыкновенный гопник, – прервал Йук радужные расчёты питомца.

– Как так? – ошеломлённо моргнул пёс. – Средь бела дня, на центральной улице города?

– То-то вот и оно... Интересно, где полиция?

Тщательно оглядевшись, признаков охраны правопорядка Йук не заметил. И одним этим странности не исчерпывались. На улице творилось вообще чёрт знает что: пространство изобиловало жителями, которые суетились, толкались, волокли туда-сюда нагруженные тачки, тележки и просто тюки, и при всём при этом старательно делали вид, будто друг друга не узнают и не замечают. Кроме загруженных, наблюдалась и другая категория жителей – эти спокойно заседали на лавках, деревьях и в подворотнях, глумливо высмеивая суетящихся и иногда поплёвывая по ним плодово-ягодными косточками. Йук провёл прикидочный подсчёт и установил, что численность обеих групп примерно одинакова.

– Не сбрехала кукушка, – заключил йуный герой. – Половина города драпает!

На этом заключении их и застал подошедший лодочник Дупек, известный социалист.

– Да кто драпает-то? – спросил он. – Кто во всякие россказни верит и трясётся на каждый пук? Богатеи, тормоза да мещанство. А пролетарий занят производственным трудом и чужд суеверий. Так что у нас, Бармалейка, в кварталах победнее – всё, как обычно. Повезло тебе, что рядом с нормальными людьми живёшь!

"Вот именно, что "рядом", а не "среди", – угрюмо подумалось Йуку. – Нарочно, что ли, издевается, гад?"

Но мысли он попридержал при себе, а вслух напустил на лицо приветственное выражение, предусмотрительно пихнул Гексогена (чтобы не вздумал заговорить) и произнёс:

– Дарова, лодочник! Чего возбудился?

– Дык не каждый день такое происходит! – объяснился Дупек. – Отцы-основатели в своё время столько лет убили, считая, сколько нужно танков, чтобы буржуев выгнать с хором и раздать жилищный фонд рабочим и крестьянам – а оказалось, всего-то и достаточно пары антинаучных слухов. Мракобесие врага – великая сила!

– По-моему, не решение, – усомнился Йук. – Отсидятся, вернутся и будут отбирать обратно...

– Флаг им в руки. Даже если поднатужатся и сумеют – всё равно как следует повеселимся. – Дупек в предвкушении потёр руки. – А ты, что ли, к психу ходил?

– Что, так сильно заметно? – расстроился йуный герой.

– Не без этого, да... Но, слушай, я ж тебя не за этим ищу! – Дупек хлопнул себя по лбу. – Ё-моё, совсем на радостях из башки вылетело!.. Брательник-то твой опять спятил!

– Что?! – Йук аж подпрыгнул. – Когда?!

– Лодку спёр, хочет в Омерегу плыть. Буянит, всех игнорирует... Беги скорее – может, хоть тебя послушает!

***

Йук, Дупек и Гексоген выбежали к набережной, где перед их глазами предстала до крайности жуткая картина. Моторно-лодочная станция, принадлежавшая местному рыболовству, пребывала в разграбленном и раскуроченном состоянии, а Калумп, сидя в субтильной шлюпке, уже на порядочном удалении от берега, загребал ладонями в направлении запада. Увидев Йука, он глупо улыбнулся и помахал рукой.

– До свиданья, брат! – донёсся экзальтированный голос. – Я поплыл открывать Омерегу!

Гексоген уселся на месте, глупо раскинув задние лапы. Дупек застыл, как вкопанный, бормоча:

– Ух ты ж блин... Ёксель твой моксель...

Йук, вне себя от отчаяния, бежал по берегу, размахивал руками и кричал:

– Вернись, брат! Ты слишком молод и слишком дорог всем нам (и, в частности, мне)!

– Чего? – Калумп приложил одну руку к уху. – Не слышу, брат! Кричи громче!

– Сто-о-ой!!! – вопил Йук.

Мимо продефилировали несколько сосредоточенных рыбаков.

– Помогите же, мужики!.. – с отчаянием в голосе обратился к ним йуный герой, на что получил обнадёживающий ответ:

– А мы, по-твоему, чем занимаемся?

Рыбаки скрылись в раскуроченной станции, пару минут поковырялись там, вышвыривая из окон и проломов различный хлам, и вскоре рванули вслед Калумпу на убогом, но быстроходном катере, свистя и выкрикивая: "Стой, придурок!"

Калумп, заметив погоню, принялся загребать с удвоенной скоростью.

– Стойте, хозяин!! – выл Гексоген, но Калумп грёл дальше. Против ожиданий, оказалось, что его нелегко догнать и на катере.

Между тем, появилось новое усугубляющее обстоятельство. Да ещё какое! Мимо проходил грузовой корабль, на котором руководил не кто иной, как недоброй памяти капитан, чья намётанная тюкометательная рука несла прямую ответственность за нынешнее состояние многострадального брата. Учитывая то феерическое унижение, которым закончился их предыдущий поединок, не требовалась особой проницательности, чтобы прикинуть размер предъявы, затаённой жертвой сарацинов, и было крайне наивно надеяться на восторжествование в разуме этой обезьяны идей всепрощения (или, на худой конец, удачного склероза).

– А-а-а, это ты!!! – раскатился над морем торжествующий рёв, не оставлявший сомнений – злобный капитан заметил и опознал Калумпа. Грузопёр резко повернул и ринулся наперерез шлюпке, грозя разнести её в щепки.

– Брат, поворачивай!!! – не своим голосом завопил Йук, рвя на себе волосы от бессилия.

Неожиданная догадка пронзила его: мстительный мореход неудержимо напоминал памятного ещё по предыдущему миру машиниста, которого смог остановить только хорошо поставленный удар ломом... Неужели одна из тех аватар, о которых предупреждала Оррэйра?

Словно прочитав мысли йуного героя, капитан разразился ужасающе злобным хохотом, исполненным ненависти, корни которой уходили в непостижимую уму глубину за пределы этого мира...

Столкновение грузопёра со шлюпкой казалось неотвратимым.

Йук понял, что не сможет смотреть на предстоящую развязку, и закрыл глаза. В уши ворвался грохот и скрежет, отчаянный вопль Гексогена... Звуки казались низкими, словно с замедленной магнитофонной плёнки... Собственный, показавшийся вдруг незнакомым, голос, пророкотал:

– Я СПАСУ ТЕБЯ, БРАТ!

Йуный герой даже не успел понять, когда и как к нему вернулось зрение. Перед глазами стояла беспокойная морская гладь, отступая вниз – но лишь затем, чтобы через пару бесконечно долгих мгновений отступление сменилось неумолимым приближением. Кажется, он с разбегу сиганул в воду... УДАР!

Привкус солёной воды, просачивающейся в ноздри, заливающейся в уши...

И реальность вернулась.

Яростно отплёвываясь, Йук высунулся из-под воды и попытался оценить обстановку.

Гексоген по-прежнему стоял на берегу, поднявшись на задние лапы, и верещал таким дурным голосом, что имелись основания опасаться за его рассудок. А как у нас обстоит с морем? Почему лежим, распластавшись на дне, и одновременно умудряемся дышать воздухом?

До Йука постепенно дошло, что он попытался нырнуть на очень и очень мелком месте. И получилось, вообще говоря, довольно-таки больно...

С другой стороны, наличие психических и телесных травм никак не отменяло необходимости спасать Калумпа (или хотя бы того, что от него осталось).

– Держись, брат! – пробулькал Йук, пытаясь превозмогать сковывающую боль и ползти по дну методом Пластунского.

Как-то некстати вспомнилось, что на месте, где он в последний раз видел Калумпа, воды ненамного больше – где-то примерно по пояс. Как и ещё примерно на пару километров. Благодаря недетской удаче, которая улыбается, пожалуй, только круглым идиотам, первооткрыватель избрал для своего отплытия участок с весьма продолжительным мелководьем...

А отсюда, в свою очередь, следовало, что и таранный манёвр, задуманный злобным капитаном-машинистом, был обречён изначально и независимо от желания автора. Йук на всякий случай скосил глаз в сторону вражеского судна – да, так и есть, грузопёр с размаху сел на мель метрах в трёхстах от намеченной цели (отчего, собственно, и случился шум). Немного пострадал и Калумп – волной, образовавшейся вследствие эффектного крушения неприятеля, шлюпку перевернуло. И хотя брат, не теряя присутствия духа, пытался продолжить открытие Омереги врукопашную, преимущество в скорости теперь было на стороне рыбацкой моторки, и спасение неблагоразумного стало лишь вопросом времени.

От бессмысленности происходящего Йука охватила экзистенциалистическая депрессия и нежелание жить.

Дальнейшее он помнил отрывочно. Сотрудники порта, вязавшие наглого капитана за вопиющее нарушение правил судовождения по мелким водам. Калумп, которого рыбаки откачивали примерно там же (капитан-машинист всё рвался в сторону откачиваемого и вопил: "Погоди, доберусь до тебя мерзавца – доломаю всё, что не успел!", но ему это ни в малейшей степени не помогало). И лодочник Дупек, известный оптимист, вставший над ним со словами:

– Ну что же ты, спасатель? Встать сам можешь?

– Неее... – простонал Йук, безуспешно попытавшись пошевелить конечностями.

Вскоре они с Калумпом, перебинтованные вусмерть, лежали в одной палате родной клиники. Помимо них, присутствовал ещё один страдалец – этот пребывал в счастливом забытьи под капельницей, и суета сего мира обходила его стороной. "Счастливый человек!" – не без зависти подумал йуный герой, а вслух сказал брату, стараясь придать голосу максимальную назидательность:

– Видишь, брат, что значит открывать Омерегу в одиночку, не подготовившись!

– Но, брат, я просто обязан это сделать! – возразил Калумп. Голос его звучал, словно не от мира сего. – А там – Высшая Королевская...

– Брат, заткнись, пожалуйста, – страдальчески вопросил Йук. – Дай хоть полечиться спокойно!

Открылась дверь, и в неё вошла блондинистая медсестра с весьма симпатичным личиком и обаятельной фигурой. К сожалению, к неземной красоте прилагался исключительно мерзкий голосок, слушая который, хотелось выть – и не столько от печали, сколько от желания перекричать, заглушить и не слышать этого невыносимого скрежета.

– Как наши инвалидики поживают? – спросила она. – А тут к вам посетители пришли...

Заявились папаша и Гексоген. Для надёжности их сопровождало несколько суровых санитаров.

– Как вы, хозяин? – спросил пёс, обращаясь, очевидно, и к Калумпу, и к Йуку в равной степени.

– А-а-а!!! Говорящая собака!!! – завопила поражённая до глубины души медсестра.

– Ых, – вырвалось из Йука через непроизвольно сжавшиеся зубы – звук медсестринского вопля резал не хуже ножа. Очевидно, он оказался не одинок: Калумпа как-то странно заколбасило, да и стены разошлись угрожающей вибрацией...

К счастью, санитары вовремя спасли положение, выкинув Гексогена за окно и подперев оное табуреткой. Не имея перед глазами предмета изумления, служительница медицины вскоре забыла об увиденном и успокоилась.

– Поговорите с детьми – может, им полегче станет, – предложил один санитар папаше и легонько подтолкнул в направлении коек с детьми.

Зря, конечно, он это сделал.

Папка до сих пор пребывал в динамическом равновесии суставов и торжестве сухожилий, но сие донельзя хрупкое состояние держалось лишь каким-то чудом и моментально нарушилось после толчка. Предок завертелся и зарэповал по палате, кидая повсюду пальцы и выбрасывая коленца. Посыпались задеваемые неуклюжим танцором пузырьки и бутылки. Третий страдалец вернулся в сознание, обратил к врачам грозную синюю физиономию, повелительно захрипел и закрутил руками, выражая недовольство по поводу опрокинутой капельницы.

Санитары попытались подступиться к родителю через веер бурной распальцовки, но понесённые потери в виде трёх потыканных глаз и одной разорванной ноздри вынудили их отступить на оборонительные позиции.

– Кайфсплошнойувастуткакявижупацаны! – тарабанил родитель, только что не ходя на ушах. – СпиртшприцыколёсанахалявучтоещёнужнО?

Синий страдалец растерянно глядел на медсестру, та – на санитаров, а санитары, в свою очередь, на Йука с Калумпом. Стало понятно, что мир ждёт от Избранного разрешения возникшей проблемы.

– Глянь, па, Энимен на потолке нарисован! – воскликнул йуный герой с натужным простодушием, простирая руку вверх. Данный подвиг стоил жуткой боли в рёбрах, но мир был успешно спасён: папка, как и ожидалось, на мгновение замер, растерянно разглядывая потолок, и санитары воспользовались шансом – буйный посетитель мгновенно оказался в смирительной рубашке.

– Фух, упаковали, – вытер трудовой пот один из санитаров.

Папка не оставлял энергичных подёргиваний и в упакованном состоянии – смирительная рубашка угрожающе потрескивала по швам.

– Кажись, ненадолго, – встревоженно отметил другой санитар, и все опять растерянно посмотрели на братьев.

– Отнесите домой и положите туда, откуда взяли, – посоветовал Йук. – Он у нас такой... нервный.

Схватившись со всех сторон за папашу и приспособив медсестру для открывания встречных дверей и разгона зевак, санитары поволокли батю на место.

Братьям оставалось наслаждаться тишиной. Недоволен остался, пожалуй, только третий палатный сосед-страдалец – убедившись, что никто не собирается водворять капельницу на место, он плюнул и затих в протестной позе, всем своим видом осуждая безалаберность медицинского персонала.

Когда наслаждение тишиной наскучило, Йук принялся читать висящее над койкой объявление о правилах поведения в больнице, а Калумп мечтательно улыбнулся и произнёс:

– Вот открою Омерегу...

– Не боись, брат, – пообещал йуный герой. – Как только выйдем – вплотную займёмся лечением!

А сам, вспоминая об Высшей Королевской Награде и загадочной Тотунгсмашине, долженствующей открыться в неподходящий момент, с горечью понимал – лечение предстоит долгое и, скорее всего, кровопролитное.

Через некоторое время братьев, как налечившихся на отведённый законодательством медицинско-страховой мизер, с почётом спровадили домой. Йук незамедлительно и со всей ответственностью приступил к проведению в жизнь своего обещания: отныне он надолго отличался из дома в непонятном направлении, а Калумпа на время своего отсутствия привязывал к стулу, мотивируя сие соображениями безопасности больного братика. Поначалу возникали опасения, не попал ли бедолага под влияние какой-нть тлетворной компании, но мужики, периодически забредавшие проведать соседей, рассказывали, что пару раз его видели посещающим башню психа. Данное обстоятельство напрочь исключало гипотезу тлетворных компаний: от людей, по доброй воле наведывающихся к психу, всегда старались держаться подальше (как и от любых других личностей, позволяющих себе странные поступки – мало ли, что могут придумать в следующий раз...). Тогда возникли другие опасения: учитывая весьма плотный график работы психа с населением, он просто физически не мог проводить с Йуком столько времени, сколько тот отсутствовал дома. На что последний нетравмированный сын семьи тратил остальные часы, можно было лишь гадать.

Всё это выглядело настолько загадочным, что один раз даже папка – слыханное ли дело?! – по собственной инициативе вылез из своего спецпомещения, отыскал в недрах жилища Калумпа и спросил:

– Мальчикмойскажикачтозахренотеньтворится? Гдежебратиктвойтакдолгопропадает?

– Не знаю, – мечтательно произнёс Калумп, не спуская романтической улыбки с лица и затуманенного взгляда с западного направления. – Ничего, вот открою Омерегу...

Будущий открыватель Омереги привычно сделал несколько робких телодвижений, отражающих скорее желание, чем попытку освободиться от привязки к стулу, и на этом краткий семейный разговор окончился.

Не казался озадаченным только Гексоген, но пёс о своих соображениях молчал, поскольку его никто и не спрашивал. Да и кому придёт в голову спрашивать с животного, которому, по всем канонам природы, полагается быть бессловестным?

А посему сомнительные похождения Йука так и оставались тайной – вплоть до одного прекрасного дня, когда он, непривычно сияя, заявился домой с охапкой бумаг, свалил их в угол и подманил пальцем Калумпа.

– Что, брат? – спросил Калумп, делая попытку подойти. Безуспешную, к сожалению.

– Тьфу, извини, зарапортовался совсем... – Йук поспешил исправить свою ошибку, отвязав Калумпа от стула. А в процессе развязывания, между делом, излагал свежие новости.

– Не ты ли, брат, всё Омерегу рвался открыть, за Высшую Королевскую Награду? Так вот, брат, всё готово. Собирай манатки – ща поедем к королю!

– Правда?! – не веря в своё счастье, воскликнул Калумп, издал индейский возглас и совершил вместе со стулом такой замысловатый прыжок, что Йук едва успел увернуться, и даже на мгновение усомнился в принципиальной возможности лечения столь запущенного случая.

– Правда. Только не забудь прихватить папу – там лица, не достигшие совершеннолетия, допускаются только в сопровождении старших. Так, что ещё... Оденься поприличнее... – Йук на пару секунд заглянул в спецпомещение, оценивая общую обстановку. – Нда... Папке бы, по-хорошему, эти затычки из ушей вынуть – да он тогда совсем управляемость потеряет... ну это ладно, волосами прикроем... Вот. Всё вроде. Да, и кстати: когда придём – не пердеть, не сморкаться, яйца не чесать, смеяться только одновременно с королём. Там, понимаешь, высокий придворный этикет – за этим следят очень строго! Давай, собирайся.

– Конечно, брат, уже иду! – Воодушевлённый Калумп не то что бегал – летал. Хотя не забыл мимоходом проявить праздное любопытство, показав на охапку бумаг. – А это что?

– Прошения и поручительства от разных графьёв и баронов. Не обращай внимания, – махнул рукой Йук. – Только не спрашивай, кто мне их рисовал.

Калумп отправился переодевать папашу, а йуный герой принялся аккуратно упаковывать прошения с поручительствами в специально подготовленный для сего случая чемодан.

...Через некоторое время они в полном семейном составе прибыли к королевскому дворцу.

Вокруг дворца было людно. По двору шлялись долговязые лохматые хипари с косяками. У фонтанов и фонарей тусовались аляповато разнаряженные меньшинства. Язычники водили ритуальные песни и хороводы вокруг хтонических статуй. Под королевскими окнами скандировали и гневно размахивали плакатами молодчики в зелёных майках с надписями: "Люби природу, мать твою!", а под самым большим и самым главным окном разлёгся маргинальный элемент в лохмотьях. Вокруг него чинно летали мухи. Из укромных уголков, прикрытых тенью и архитектурными излишествами, доносились возгласы, наводящие на мысли о творящемся там разврате. Мимо всего этого безобразия ходили охранники, приглядывая за порядком – любые попытки проявления нетолерантности и устроения дискриминации по отношению к меньшинствам нещадно пресекались.

Как и полагается королю свободной и прогрессивной державы, Его Величество Килжидиан ХЗК придерживался идей просвещённого либерализма и продвигал оные идеи в народ методом личного примера.

– Гексоген, держись поближе к нам, – посоветовал Йук. – А то, чего доброго, зоофилы украдут...

Ко входу во дворец, вдоль усаженной кактусами аллеи, выстроилась пёстрая очередь и длинная петиционеров. Контингент их был скорее стандартен, чем нет: отвергнутые изобретатели с шарлатанскими наружностями морд, представители экзотических народностей с требованиями пенсиона за этническую уникальность, продажные журналисты с жалобами на недостаток свободы слова, и прочие персонажи, не менее характерные для свободной прогрессивной державы. Ожидая своего часа, петиционеры зевали и изнемогали на солнцепёке, но мужественно терпели. Ошивавшиеся вокруг меньшинства задирали клиентов, те аккуратно отмахивались, а охрана бдительно следила, чтобы в отмашках не проявилось пещерного фашизма. Время от времени иной недостаточно выдержанный соискатель королевской аудиенции распускал руки чуть энергичнее, нежели дозволялось – таких незамедлительно брали под микитки и провожали в кутузку, к вящей радости последователей по очереди.

– Сколько же нам тут стоять? – сник Калумп, заметив, сколь велика конкуренция за сеанс августейшего внимания.

– Спокуха, брат.

Йук, сделав ободряющий жест, скромно отошёл на фланг очереди и тщательно отрепетированным дикторским голосом провозгласил:

– Уважаемые подданные! Обращаем ваше внимание на то, что с другой стороны дворца открылся второй пункт королевского приёма. Большая просьба не создавать ажиотажа, не толпиться и уважать соседей по очереди. Обслужим всех!

Словно сорвавшись с цепи, петиционеры рванули за дворец, отчаянно галдя и отталкивая друг друга. Подступы к королевской приёмной моментально опустели.

– Но это некрасиво, хозяин! – укорял Гексоген. – Вдруг кто-нибудь принёс важный проект, способный решить проблемы экологии, остановить насилие и осчастливить человечество?

– Да ну, брось, – ответил Йук, ведя семью к заветному входу. – В том и смысл очереди, чтобы отосортировать претендентов по степени полезности. Первыми примут тех, кто встал раньше – у них есть хватка, оперативность и интуиция. Потом другие, у кого хватило терпения достоять до конца – у них есть упорство, тоже хорошее качество. Последними идут те, у кого не хватает духа дневать и ночевать в очереди, но кто раз за разом возвращается в неё, ведомые неисправимой надежной на лучшее – качество, в общем, хорошее, но как раз на тот случай, если закончились более достойные соискатели. А если человек лох – ему королевская аудиенция и вовсе ни к чему!

– Следующий! – послышалось из глубины дворца, и навстречу семейству Йука прошествовал предыдущий соискатель – чрезвычайно наглый и самодовольный тип с откормленной рожей, в брезентовом мундире, тюбетейке и при сабле. Тип явно не отличался манерами и не упустил случая задеть пузом, якобы нечаянно, встречных соискателей.

Йук едва сдержался, чтобы не закричать и сохранить на физиономии лица кирпично-спокойное выражение – ему не составило труда опознать в нахальном типе толстомордого Огого собственной персонной.

Примерно секунду казалось, что вот сейчас жирный капиталист – очевидно, не последняя шишка в этом месте – уставится своими злобными свиными глазками, признает врага и завопит: "Стража!!! Немедленно взять этого негодяя!!!" Но Йук мужественно сдерживал в себе проявления малодушия. "Спокойно, Избранный! – говорил он себе. – Здесь у тебя другое лицо и другая роль. Если бы этот урод заметил тебя сразу, то давно уже отреагировал бы. Но видишь – ничего нет. Значит, или не узнал, или не присмотрелся. А значит, и не выделяйся."

Постаравшись сделаться как можно незаметнее на фоне родственников, йуный герой мужественно пережил те несколько секунд, пока толстомордый, презрительно скользнув по встречным уголками глаз, надменно продефилировал на улицу.

– Сам великий Петруччо Огогастес, – послышался благоговейный шёпот Калумпа. – Знаменитый исследователь и первооткрыватель!..

– Конкурент, стало быть. – Йук проводил спину великого Петруччо Огогастеса испепеляющим взглядом. В общем и целом, неудивительно: говнюк – он в любом мире останется говнюком, как ни поверни.

Вход в королевский зал преграждался роскошными воротами, укомплектованными холуйского вида охранником.

– Братья Бармале-Йук и Калумп? – напыщенно произнёс холуй. – Его Величество ждёт вас. Но сначала раскройте-ка все ваши вонючие варежки...

От неожиданности соискатели разинули рты, и туда тотчас попшикали какой-то субстанцией с приятным запахом, но исключительно противным вкусом. Гексоген поперхнулся, а Йук с Калумпом мучительно скривились. Разве только папка воспринял произошедшее со свойственным ему пофигизмом.

Холуй внимательно оглядел и обнюхал результаты своих усилий, и на лоснящейся физиономии воцарилась самодурская ухмылка.

– А то не годится, когда бархатный мёд льстивых слов переплетается с запахами рыбного базара, – пояснил он. – Ну и заодно бациллы вредоносные поубивать, кои из ваших нечищенных ртов на свободу прорваться могут.

– А если бы нас стошнило? – злобно прохрипел Йук.

– Так это и хорошо! – заверил холуй. – Августейшие уши предназначены для добрых речей, важных вестей и тонких искусств – их там и изливайте, а всё гнусное и неподобающее, ежели принесли – извольте вывалить здесь. Заодно и посмотрим, насколько постыдно оно и достойно порицания. Разве годится входить к Его Величеству, затаив безобразие в глубине своего существа? Случайно ли, а может, умышленно – как знать? Время нынче смутное, у державы нашей много недоброжелателей, и зело изобретательны они есть. Вполне могут догадаться придти под видом соискателя, да и изрыгнуть флюиды из своей накачанной ядом утробы прямо на королевское лико...

Йук с Калумпом, подавляя в себе желание отплеваться, прошли в раскрытые ворота. Следом вполз Гексоген, прижимая передними лапами перекосившуюся после дезинфекции морду, а завершал процессию папаша. Руки его, в целях предотвращения непроизвольного травматизма и вандализма, предусмотрительно связали за спиной, так что поведение старшего родственника было примерно наполовину приличнее, нежели обычно. Йук был бы рад ограничить и ноги, но тогда пришлось бы волочить папку на руках, на что хилых подростковых сил пока недоставало. Пришлось, скрепя сердце, оставить папины нижние конечности на свободе, и родитель предоставленной степенью свободы сполна пользовался, передвигаясь крайне несообразными ужимками с выкидыванием коленец. Перед воротами он окончательно учудил, отклонившись от маршрута и дав пару кругов гопака вокруг холуйствующего охранника. Холуй от удивления разинул рот, и тут папка доказал, что не так-то прост.

– Мирлюбовьвселюдибратья! – оттарабанил он, заходя спереди. – Поделитьсячемтовкуснымястобоюбратхочу!

И неожиданно присосался к холуйской морде в глубоком французском поцелуе. Приятнопахнущая субстанция во мгновение ока перекочевала из папашиного рта в охранницкую пасть.

Доблестный страж, никак не ожидавший подобной наглости, стоял с очень глупым лицом, таращил глаза и икал, плотно сжав губы.

– Клёваяштукенциянуправдажечувак? – маячил перед ним отец семейства, чрезвычайно довольный своей выходкой.

– Папа, пойдём! Нас же ждут, блин! – Йук, заметив образовавшуюся задержку, вернулся и нетерпеливо потянул старшего родственника за рукав.

Папка наконец-то отстал от охранника и прохиповал дальше, а тот остался стоять, не спуская с лица глупого выражения. Перед холуём встала сложная дилемма: или наблевать прямо на ценный привратный ковёр (чем вопиюще нарушить высокий придворный этикет), или же сбегать за этим в подобающее место, но оставить пост (чем не менее вопиюще нарушить служебный устав). Единственный спасительный вариант – позвать кого-нибудь подежурить на время его отсутствия – категорически не подходил: любая попытка раскрыть рот неумолимо сводила ситуацию к первому варианту дилеммы, а выбежать на видное место и молча посигналить руками – ко второму...

Королевское помещение оказалось на удивление попсовым. Несмотря на обстановку, сделанную с явным претензием на качество и богатство убранства, не отпускало неуловимое ощущение, будто посетитель находится не в государственном дворце, а примерно этак в трактире, декорированном под означенный дворец. Вон те позолоченные безделушки даже позолотить как следует не потрудились. А вон занавесочки – так и просится на них сакраментальный штамп "КГАМ" (коий является сокращением от названия великой державы Килограматара, гордо сообщая потребителю о факте фабрикации данного товара дешёвой рабочей силой сего края). Поди, даже и стоял бы, кабы не полыхала непримиримая война со страной-производителем... Обои и потолки глумливо отклеивались на самых видных местах, хотя кое-где делались попытки скрыть безобразие картинами, статуями и прочими оригинальными дизайнерскими находками. Находки, пожалуй, могли бы удостоиться звания вполне удачных, не будь они воплощены в жизнь с такой откровенной халтурой: картины висели косо, статуи подпирались друг другом, различными швабрами и иногда специальными слугами, делавшими вид, будто не подпирают, а реставрируют произведения искусства. В углу скромно примостился ночной столик, размещавший на себе пачку сигарет, печать, графин с пурпурно-коричневым суслом, пару свечек и чёрную шкатулку с надписью на крышке.

Впрочем, рассудил Йук, дело свободы и прогресса накладно по определению – немудрено, что у просвещённого монарха не оставалось средств на бессмысленную роскошь.

На самом видном месте зала стоял подзаляпанного вида трон, а на нём восседал дородный детина в тапочках, с жидкой бородкой и скромной золотой короной на макушке, слегка съехавшей набекрень. На лице обладателя короны присутствовало выражение, в котором простота и недалёкость органично сочеталась со злопамятной мстительностью и самолюбием – словом, полный набор качеств, необходимых для преуспевающего политика сверхдержавы. Вполне очевидно, это и были Его Величество Килжидиан ХЗК собственной персоной.

По бокам от трона (и, соответственно, Его Величества) располагалось двое концептуально разодетых мужчинок: расшитые халаты, квадратные шляпы с помпончиками, транспортиры из карманов – всё, как полагается. Телосложением они напоминали ботаников, а физиономиями – трудно сказать... наверное, зубастых грифов, беспрестанно улыбающихся своими хищными непропорциональными зубьями? Да нет, вроде, грифы не носят очков... Скорее, слесарей. Этаких консервативных, хитрых и халтуристых, но при всём при том обладающих достаточно подвешенным языком, чтобы уметь объяснить разъярённому клиенту, почему заказ до сих пор не исполнен, и почему в таковом неисполнении он, клиент, сам же и виноват. Очевидно, это были персоны поменьше рангом – простые и скромные королевские учёные. С первого взгляда становилось ясно, что эти чмыри новых идей не одобряют. Йук бросил на консервативно-слесарские морды короткий неприязненный взгляд. Королевские учёные сделали вид, будто не заметили недружественного жеста.

– Значится, ты и есть тот самый Калумп? – спросили Его Величество, прикладывая к носу лорнет. Голос у короля оказался наглый и развязный. К тому же, он всё время запускал свободную руку в карман мантии и жевал оттуда семечки, а кожуру сплёвывал в висящий на шее поднос.

– Он самый, – подтвердил Йук, сделал церемонное приседание и незаметно пихнул локтем Гексогена с Калумпом, чтоб последовали его примеру. – Точнее, он – это вот он, а я его брат Бармале-Йук, соучредитель и распорядитель.

– Понятно... – сказали Его Величество, откладывая лорнет, вставая с трона и проходясь вокруг соискателей походкой смотрителя базарной инспекции. Освободившаяся от лорнета рука порывалась совершать непроизвольные движения, характерные для заматерелого взяточника. Для предотвращения сего Килжидиан занял руку поскрёбыванием подбородка.

– А это что за плесень?

– Это папа наш, – объяснил Йук. Ему вдруг невыносимо захотелось съездить по наглой королевской роже чем-нибудь тяжёлым.

– Папа, значит? Понятно... – Король некоторое время поинспектировал отца семейства, не отрываясь от подбородкочесания и поглощения семечек. – Папа, вы отойдите-ка вон туда, а то пейзаж портите...

Папка отпрыгал в указанную сторону, а Его Величество вернулись на трон, закинули одну ногу на другую и задали главный вопрос:

– Итак, зачем пожаловали?

Йук кратко изложил необходимые факты.

– Эх, гражданин Калумп! – вздохнул король и вдруг рассмеялся весьма мерзким смешком придавленной гиены, надышавшейся гелием. – Омерега нам абсолютно не нужна. Видите ли, у нас сейчас другие заботы: требуется застолбить нейтральные золотоносные регионы Пиндии поперёк килограматарцев. Вот на это сейчас и направлены все государственные помыслы. Так что, когда придумаете чего-нибудь поинтереснее – милости просим, а пока – прошу вон.

Монарх красноречиво указал на дверь.

– Пропала Омерега... – заныл Калумп, но заткнулся, получив очередной локтевой толчок от брата.

Если бы подготовка Йука к королевской аудиенции исчерпывалась рисованием липовых прошений и поручительств, грош цена была бы ему, как организатору, и Оррэйре, как консультанту. Но, к счастью, разработка плана велась куда более тщательно и обстоятельно. И уж, конечно, такая мелочь, как возможная незаинтересованность Его Величества в открытии Омереги не осталась непредусмотренной. Йуный герой достал карту океяна и, решительно подступив к королю, принялся что-то ему объяснять – тихо, но очень энергично, сопровождая слова рукомаханием и всё время что-то показывая на карте.

Его Величество пристально смотрело на карту, следя за объяснениями Йука, и выражение королевского лица на глазах видоизменялось. Когда представление доводов закончились, Килжидиан очень внимательно посмотрел на храброго подростка и совершенно серьёзно спросил:

– Ты уверен?

Йук сделал красноречивый жест, сопроводив его не менее красноречивым звуком, а для пущей убедительности вручил Его Величеству предварительно заготовленную копию карты. Король остался впечатлён.

– В таком случае, попрошу на время покинуть помещение и обождать за дверью. Мы детально обсудим ваше, хе-хе, предложение.

Церемонно поклонившись, Йук направился к выходу. Прочие члены семьи остались стоять, где стояли.

– Это что такое? – возмутился йуный герой. – Разве не слышали, что Их Величество сказали?!

Он принялся выпроваживать родных и близких за ворота. Калумп и Гексоген прошли сравнительно легко, папка же сопротивлялся, и с ним пришлось повозиться.

– Итак, с нетерпением ждём! – сказал напоследок Йук и аккуратно прикрывая за собой створку ворот.

***

Его Величество довольно долго сидели в задумчивости, продолжая поглощать семечки и скрести подбородок.

Запас семечек в королевском кармане вскоре подошёл к концу. Это побудило Килжидиана выйти из глубокомыслия и наконец-то повернуться к слесарям-ботаникам, то бишь королевским учёным. Королевские учёные, в полном соответствии с высоким придворным этикетом, вели себя исключительно тактично – всё это время они не шевелились и помалкивали. При недостаточной наблюдательности их даже можно было спутать с какими-нибудь манекенами. Только, в отличие от манекенов, ботанико-слесари иногда покашливали и помаргивали.

– Ну, господа королевские учёные и советники... – внушительно произнёс Килжидиан, поправляя пузо. Мощное начало пошатнуло неподготовленный королевский организм: Его Величеству поперхнулись, вследствие чего им пришлось сходить к ночному столику и отхлебнуть сусла из графина.

– Итак, господа королевские учёные, – вновь пафосно начал король, – нам на обсуждение поступил вот такой вот проект. Не-без-ыз-вестный нам по только что прошедшему визиту гражданин Калумп, он же Бармале-Йук... так, стоять, почему "он же"? Их же два, и они разные... Тьфу, блин.

Очевидно, сообразив, что ляпнул чего-то не того, Килжидиан на минуту умолк, застыв в глубокомысленной позе и усиленно начёсывая многострадальный подбородок. По помещению почти осязаемо разносился размеренный скрип королевских мозгов.

– Итак, сей вышеуказанный тип пришёл к нам с чрез-вы-чайно пре-ин-тересным проектом...

Здесь монаршеское красноречие иссякло, и для возрождения оного Его Величеству пришлось, во-первых, шумно вдохнуть побольше воздуха, а во-вторых, извлечь книжку по высокому придворному этикету и свериться, всё ли правильно он говорит и делает.

– Так вот, господа, и сие превесьма интересное предложение, понимаете ли, вот, значит, как, заключается в следующем: он, то есть означенный Калумп, собирается на бобро... э-э-э... добро... вобло... тьфу, нет, всё-таки добро... э-э-э-э... до-бро-вольных (добровольных, во!) началах и без насильственного принуждения, исключительно из соображений патриотической целесообразности и, в общем, всяческого престижа государства, возглавить э... э-э-э-э-э... эк-спе-ди-ци-ю поиска нового, доселе никем не изведанного...

На мгновение Килжидиан даже удивился собственному ораторскому мастерству, но, отвлёкшись на удивление, моментально утратил подхваченную нить толкаемой речи. Этикетная книжка подверглась ещё паре минут усиленного пролистывания, после чего была откинута в сторону.

– Хрен с ним, с высоким придворным этикетом, – махнул рукой король. – Здесь у нас всё равно все свои, стесняться некого. Разве же не так ли, господа советники?

Господа советники и королевские учёные выдержанно молчали, по-прежнему изредка моргая и покашливая. По правилам только что посланного на хрен этикета, молчание следовало расценивать, как всестороннее согласие со словами монарха.

– Вот и хорошо, – одобрил Килжидиан. – Короче, так. Этот прыщ предлагают нам открыть нашу золотоносную часть Пиндии, подъехав туда нетрадиционным морским путём, а по дороге не исключает также открытия Омереги. Путь у него, понимаете ли, вырисовывает хитрую такую загогулину и проходит точно возле Омереги – вот и надеются заодно её открыть. Не понимаю, на кой хрен она им сдалась, но раз открывают для нас золотоносный путь в Пиндию – пущай и Омерегу тоже заодно откроют, мне не жалко.

Ворота немного раскрылись, и в них просунулась физиономия Йука.

– Ну что, обсудили?

– Вот людей ввожу в курс дела. Не видишь, что ли? – не очень-то любезно отозвался король.

– Мы тут уже три часа ждём, вообще-то, – напомнил Йук, сверяясь по часам.

– А ты чего хочешь? Важные государственные вопросы быстро не решаются! – сказал король ещё нелюбезнее. – Иди отсюда, мальчик, не мешай. Давай, с собачкой погуляй, за папой присмотри... Не мешай, короче!

Энергично спровадив Йука, Его Величество вернулись к пока что одностороннему разговору с королевскими учёными.

– Итак, господа советники и королевские учёные, что вы на сей счёт скажете?

Эту фразу Килжидиан произнёс на удивление доброжелательным голоском, расцветя лучезарной, и даже в чём-то подхалимской, улыбочкой.

Слесари-ботаники моментально ожили. Наперебой отталкивая друг друга в стремлении приблизиться к королю, простирая в сторону монарха цепкие ручонки с растопыренными крючковатыми пальцами, непрерывно перебивая друг друга и одновременно стараясь зажать рот противоположной стороне, они галдели на пару, в результате чего понять учёную речь не представлялось возможным. Хотя иногда нет-нет, да и проскальзывали членораздельные фразы:

– Ваше Величество!..

– Ни в коем случае!..

– Наука протестует!..

– Не допустите антисанитарного воздействия на молодёжь!..

– Немедленно пресечь!..

– А ещё нам до сих пор не выдали зарплату за де...

– ЦЫЦ! – рявкнул побагровевший король. Ботаники-слесари, так и не докончив какого-то слова, моментально успокоились, вернувшись в состояние молчаливо моргающих истуканов. Его Величество, со своей стороны, вновь расцвели любезностью и лучезарно-подхалимской улыбочкой. – А теперь подробно, доступно и без нервов.

– Ваше Величество!.. – начал первый учёный советник, но второй его перебил:

– Ни в коем случае!.. – но его перебил первый.

– Наука протестует!.. – но второй опять его перебил, попытвашись зажать конкурентский рот ладонью:

– Не допустите антисанитарного...

– А покороче нельзя?! – перебил их обоих король.

– Ну, если покороче... – опять начал первый.

– Значит, так, – опять перебил второй.

– Наши тонкие научные расчёты показывают, что подобное путешествие решительно невозможно и нерентабельно! – неожиданно слаженно и в один голос заявили оба.

– Не верю своим ушам – мои королевские учёные и советники выразили совместное научное мнение! – удивился король. – Ну, молодцы, что сказать. Ловите!..

Его Величество бросило по конфетке, которые ботаники-слесари ловко поймали ртами.

– Ну что, закончили, наконец? – нетерпеливо заглянул Йук.

– Видишь, дебаты в самом разгаре, – пояснил Килжидиан. – Мальчик, ну не мешай, сколько раз тебе повторять! Сходи, мороженого покушай...

– Мы уже счёт времени потеряли! – недовольно сказал йуный герой, показывая дымящиеся часы. – Всё мороженое в окрестных ларьках скупили. Сколько можно, ё-моё?

– Мороженое кончилось? Ну пургенчику купите, в туалете посидите, – раздражённо отмахнулся король. – Или достаньте картишки, в дурачка перекиньтесь, в конце концов... Так трудно себе занятие найти? Король, блин, в поте лица работает, а они, чернь неблагодарная, ещё и подгоняют... Короче, фить отседа! Когда обсудим – сами позовём!

Вторично выпроводив Йука, Его Величество возобновили дебаты.

– Итак, господа королевские советники и учёные, вы утверждаете, что низзя, – продолжили они. – Но, в таком случае, что вы скажете насчёт вот этого?

И король извлёк копию карты океяна.

Слесари-ботаники долго рассматривали карту, по мере сил стараясь подступиться с более удобной для наблюдения стороны и отпихнуть оттуда настырного коллегу. По изучении документа галдёж возобновился.

– Ерунда!..

– Профанация!..

– Позор джунглей!..

– Такого не бывает!..

– Да и ваще!..

– ЦЫ-ЫЦ!!! – рявкнул король, и учёные снова успокоились.

– А теперь спокойно и без нервов... Пожалуйста, – добавил Килжидиан, немного подумав.

– По почерку и прочим признакам видно, что эту карту рисовал псих, – опять на удивление слаженно и в один голос произнесли ботаники. – Вы ему не верьте – он проходимец и шарлатан!

– Благодарю вас, господа королевские и учёные советники, – поблагодарил король. – Думаю, свою зарплату вы честно отработали. Ловите!..

Слесари поймали по брошенной им пачке купюр, переглянулись и рванули на улицу, а оттуда взяли курс в направлении ближайшего кабака.

– Вот теперь – заходите! – любезно разрешил король.

Йук, Калумп, папаша и Гексоген зашли в зал, с трудом приводя в порядок свой внешний вид и семейный строй. И то, и другое понесло некоторый ущерб, столкнувшись с неожиданным и всепроламывающим вихрем из получивших зарплату королевских учёных советников.

– Обсудили мы, короче, ваше предложение... – сообщили Его Величество, улыбаясь скорее мерзко, чем снисходительно.

– Да-да, я слышал пару фраз, – холодно заметил Йук. – Мне показалось, или по поводу нашего гениального проекта здесь действительно высказали некоторый скепсис?

– Вы про этих недоучек? – пожал плечами король. – Не обращайте на них внимания. Всё равно ни хрена полезного не делают, только добро королевское по кабакам пропивают. Из трактира, понимаете ли, в науку податься решили! С другой стороны, и выгнать нельзя – по традиции, положено иметь при короле учёных советников, испрашивать их мнения по поводу разных проектов, и окончательное королевское решение принимать как бы на основании ихнего учёного заключения. Но с такими советничками, сами понимаете... Всерьёз прислушиваться к мнению таких прохиндеев – это надо быть круглым идиотом. А разве моё величество похожи на идиота?

И он, чрезвычайно довольный собственным остроумием, снова засмеялся своим специфическим мерзким смешком придавленной гиены, надышавшейся гелием.

– И что же? – просветлев, спросил Йук.

– Решение моё таково, – собравшись и напустив на лицо подобающий пафос, заявил король. – Проект ваш приемлем – но, но, но... Всё очень и очень будет зависеть от ваших, так сказать, аппетитов. Иными словами, что вам, взамен на это маленькое путешествие, угодно получить от державы. Разумеется, торг уместен. Итак, слушаю.

И вот тут случилось нечто ужасное и непредвиденное. Калумп, внезапно выдвинувшись вперёд и бесцеремонно отстраняя едва-едва раскрывшего рот брата, взял слово.

– Что нам надо? – спросил он внеземным голосом, идиотски закатывая глаза. – О-о... О-о-о!.. Высшей... Королевской... Награды...

Физиономия короля приобрела необыкновенно каменное выражение, а потом начала медленно зеленеть.

– Н-да, – озадаченно констатировал Йук.

– Ой, хозяин, щас будет плохо, – тревожно шепнул Гексоген, чей тонкий собачий нюх безошибочно определил сгущающиеся грозовые тучи. Впрочем, ситуация была настолько очевидной, что для этого и нюха-то не требовалось.

– Ты прав, – согласился йуный герой. – Нам лучше отсюда уйти.

– Как? – опешил Калумп. – Брат, мы же ещё не...

– Брат, ты что, не понял? – прошипел Йук, применяя к нему борцовский захват. – Переговоры провалились. Наше присутствие более не желательно. А ну пошли!..

– Куда?! – Король постепенно оправился от психической контузии, нанесённого невероятной наглостью посетителей, и вновь обрёл дар речи. – Стоять!!!

Он чрезвычайно грязно выругался, запустил об дверь подвернувшейся табуреткой и ткнул куда-то пальцем.

– Вон!!!

Но посетители и так уже успели покинуть зал.

– Калумп, ты идиот! – распекал брата йуный герой. – Ну на хрена ты рот раскрыл? Видишь же, я переговоры веду – ну не мешай, блин, не лезь! Нет, блин, дёрнул тебя ч0рт за лопату – всё на хрен испортил! И что теперь делать? Я не представляю...

Втайне он опасался, что придётся встретиться с толпой разъярённых обманом петиционеров, но на улице по-прежнему было пусто. Видимо, соискатели сочли, что во второй приёмный вход успел пролезть кто-то более расторопный, и терпеливо ожидали, пока счастливец выйдет оттуда, освободив Его Величество для очередной аудиенции. Ну что ж, пусть подождут – приятно будет осознавать, что не одного тебя сегодня постигла неудача... Правда, один экземпляр оказался-таки достаточно сообразительным: навстречу Йуку прошёл маргинальный элемент, наподобие возлежавшего под королевским окном (и как бы даже не тот самый). Размахивая бумажкой, он бормотал: "Как долго я ждал этого момента!" – и проводил неудачных просителей необыкновенно злорадным взглядом. Йук не удержался и отвесил маргиналу внушительный пинок. Тот поскакал быстрее, держась за ушибленный зад и злобно оглядываясь на обидчика.

Неприятности, ожидавшие их на улице, оказались другого рода: к папке подошли два полицейских, взяли под белы руки и куда-то потащили.

– Э! – возмутился Йук, кидаясь следом. – По какому праву?!

– Пшёл, сопляк, – грубо отпихнули его. – Поступила жалоба – наезд на служебное лицо при исполнении обязанностей. Готовьтесь носить передачи.

– Какое ещё на хрен лицо? – возмущённо вопил Йук, тряся кулаками. – За кого вы меня держите? Да я вас по судам затаскаю!

– Таскай на здоровье, – отмахнулись полицейские. – Имеем личное распоряжение от министра. Так что – флаг в руки!

– Ничего-ничего, – процедил Йук, бессильно глядя вслед уводимому папаше. – Вы меня ещё не знаете. Вы у меня ещё попляшете!..

Каким именно образом заставить плясать грозную репрессивную машину государственной полиции, он не знал, но точно знал, что не успокоится, пока не выяснит. "А то ведь какой ты Избранный, если даже с произволом властей справиться не можешь?" – сказал внутренний голос, почему-то голосом короля, и мерзко хихикнул королевским же смешком.

– Пошли домой, – буркнул йуный герой и повёл Калумпа с Гексогеном домой.

– Брат, я хотел, как лучше, – пытался оправдываться Калумп.

– Ото молчи, когда старшие разговаривают! Первооткрыватель, блин...

Но дома их ждал ещё больший облом.

На двери родной хаты красовались три огромных печати, периметр огораживался жёлтой лентой с суровыми надписями, а на страже всего этого дела, поигрывая дубинкой, стоял памятный по дворцу холуйский охранник. Судя по предельно довольной морде, он и был тем самым служебным лицом, подавшим жалобу на наезд на себя при исполнении обязанностей. Служебное лицо отмщённо посмеивалось.

– А вы кто такие? – спросил он. – Ну-ка, брысь!

– Это как то есть кто такие? – Йук даже на мгновение потерял дар речи от такой наглости. – Это, вообще-то, наш дом! Исполнительный лист на бочку!!

– Не надо исполнительного листа, – пояснил охранник. – Выпущен специальный королевский указ, по которому всё ваше барахлишко описано и сдано в государственный фонд. Так что валите!

– Как, и моя конура? – испугался Гексоген.

– Да, кстати, и собака тоже, – вспомнил охранник, сгрёб Гексогена за шиворот, посадил в клетку и запечатал её дверцу печатью наподобие тех, что закрывали дверь, но только маленькой. Пёс завыл.

– А не обхамел ли ты, мурло?! – заорал взбешённый Йук.

– У меня все необходимые полномочия, королевским же указом подтверждённые, – заявил холуй, лениво крутя дубинку. – Напасть хотите? Давайте! Как раз повода не хватает, чтобы вас вместе с папашей по одной статье определить... Ну, что же вы?

Йук злобно пыхтел. По правде говоря, теперь ему было решительно всё равно: терять, кажется, больше нечего – отчего бы и не отвести напоследок душу? Но ведь, блин, знает засранец, что делает: улица открытая, стоит им пошевелить пальцем – в момент заметят и прибегут на подмогу. Небось, и засада где-нть по соседству...

Увлечённый рассуждениями, йуный герой не сразу понял, что вокруг происходит нечто странное. А точнее, не происходит совсем ничего. Не поют птицы, не доносится издалека шум жизнедеятельности, вокруг ни души... Улица словно опустела... Да какое там "словно" – действительно опустела!

– Брат, – вполголоса обратился он к Калумпу, поведя вокруг рукой. – Скажи-ка, действительно вокруг... это вот... или мне одному кажется?

– Как же я теперь Омерегу открою? – рыдал Калумп. Очевидно, брата слишком занимала личная трагедия, и рассчитывать на его наблюдательность не приходилось. Зато, кажется, непорядок начал замечать распоясавшийся охранник. На холуйской морде появились признаки беспокойства, глазки забегали, а свободная рука стала пошаривать в районе пояса. Надо ж, у него там рация...

Предприняв ненавязчивую прогулку по окрестностям, Йук окончательно убедился в полном отсутствии всякой живой души в пределах видимости и слышимости. Пара соседских домов оказалась наглухо заперта. В кустах на углу обнаружилась полицейская машина с растопыренными дверцами (ага, всё-таки засада!)... только, гм, пустая. Йуный герой задержал дыхание и не обнаружил никаких звуков, если не считать ставшей вдруг такой громкой деятельности собственного организма, звуков, порождаемых воем Гексогена и всхлипыванием Калумпа, и демонстративно-беспечного, а оттого неубедительного мотивчика, напеваемого холуйским охранником. Удар брошенного для пробы камешка об мостовую показался раскатом грома. Даже ветер не дул – можно ли себе такое представить?

Йук, всё ещё не веря своим чувствам, приложил ухо к первому встречному канализационному люку. Уж мерный шелест зловонного потока, не прекращающегося ни днём, ни ночью – что может быть более вечным и непреходящим на данном, отдельно взятом квадратном километре планеты? Однако безмолвствовала и канализация. И мало того, что безмолвствовала – неизменный запах, в обычное время вырывавшийся из люка на добрый десяток метров, отсутствовал напрочь. Как, впрочем, и все остальные запахи.

По коже побежали мурашки...

С другой стороны, какова бы ни была причина загадочно опустившегося на землю безмолвия, упускать столь удобный случай представлялось весьма глупым. В голове незамедлительно нарисовался тактический план.

– Слышь, брат... – Йук взял Калумпа за локоть, отвёл подальше и о чём-то заговорил, оживлённо жестикулируя. Калумп, прекратив всхлипывания, согласно кивал и иногда поглядывал в сторону охранника.

Служебное лицо, беспокойно наблюдая за подозрительными приготовлениями, рассмеялось натужным, неестественным смехом. Психологический манёвр не удался: завершив обсуждение, братья на пару секунд куда-то отлучились, принесли увесистый дрын и направились к охраннику, имея весьма решительный вид.

– Куда, куда? – замахал руками и дубинкой охранник, тщетно пытаясь придать голосу подобие командности. – Вам не сюда! Катитесь отсюдова!

– Да ты, солдафонище, никак, крутой блюститель закона? – заметил Йук, заходя с правого фланга, а Калумп, расплывшись в широкой идиотской улыбке, занял место с левого, держа дрын наперевес. – Щас проверим...

Он содрал печать с клетки и выпустил Гексогена.

Служебно-холуйское лицо с трясущимися губами наблюдало за противозаконными манипуляциями, стиснув дубинку, ежесекундно оглядываясь на вооружённого дрыном Калумпа и мужественно подавляя в себе соблазн применить власть. Дрын обладал существенным преимуществом и по длине, и по массе, и не приходилось сомневаться, что он будет моментально приведён в действие при малейшем намёке на недружественные действие. Если бы проклятый нарушитель был один... Но незадача состояла как раз в том, что у нарушителей имелось численное преимущество, которое после освобождения собаки стало и вовсе разгромным.

– А что это у нас тут такое? – продолжал любопытствовать Йук, отвинчивая от охранницкого пояса рацию и аккуратно изымая из неё батарейку. – Килограматарское изделие? Фууу, как непатриотично!

– Хозяин, можно я его укушу? – спросил Гексоген.

– Подожди, пёсик, сначала мы проверим, насколько хорошо это служебное лицо исполняет свои пресловутые обязанности. Помоги пока брату его постеречь.

Йук, насвистывая готичный мотивчик, неторопливо прошёлся вокруг дома, отдирая жёлтую ленту.

– Оно в моё отсутствие ничего не предпринимало?

– Нет, брат, – ответствовал Калумп.

– Нет, хозяин! – подтвердил пёс.

– То есть вот так вот просто стоял и пялился на нарушение закона, и ни разу не попытался предпринять действия для его защиты? – удивился Йук.

– Всё так, брат, – кивнул Калумп.

– Так точно, хозяин! – снова присоединился Гексоген.

– Иными словами, это служебное лицо жрёт народные харчи, а взамен платит родине полной профнепригодностью, – заключил йуный герой. – По-моему, это позор. Не находите?

– Пы-п-пы-пп-ы-ыыы... – Охранник тщился выдавить из себя какое-то слово, но предательски трясущаяся челюсть препятствовала членораздельной речи, и оттого физиономия его выглядела ещё более несчастной.

– Да, я тоже согласен, – согласился Йук. – За паразитирование на бюджете необходимо строго наказывать. Сдать оружие!!!

Не дожидаясь реакции, он извлёк дубинку из одеревеневших рук холуя и неторопливо обернул недруга отодранной от периметра лентой.

– Нагнуться!!! Руки на ботинки!!!

– Н-н-н-не надо, – пролепетал несчастный, чувствуя, как с него спускают штаны.

– Тебя как звать, служебное лицо? – поинтересовался Йук, привязывая остатками ленты руки злыдня к ногам и, тем самым, надёжно фиксируя в согнутом положении.

– К-к-к-кока...

– Надо, Кока... – вздохнул йуный герой, вытягивая из вражеских брюк ремень. – Надо!

Подвергаемый порке холуй вопил громко и противно. Гексоген, скривившись, предложил:

– Хозяин, может, ему рот заткнуть чем-нть?

– Хорошая мысль, – одобрил Йук. – Попробуй поискать.

– Подонки! – заливался охранник. – Вам это даром не про...

Гексоген запихнул ему в рот что-то достаточно противное, напоминающее по виду подгнивший корнеплод.

– А шапка-то у него хорошая, – заметил Калумп, снимая охранницкую кепку и примеряя на себя. – Лазурно-голубая...

– Ну, голубая, – без особого интереса согласился Йук, глядя на развалившийся пополам ремень. – Блин, ну что за халтуру нынче клепают! За розгами, что ли, сходить? Природу жалко...

– ЛАЗУРНО-голубая, – поправил Калумп, благоговейно глядя на надетую кепку. – Такое подобает носить капитану... Брат, я возьму её себе. И в ней открою Омерегу...

– Бери, – разрешил Йук, выпуская из вражеских ботинок шнурки и проверяя, сойдут ли в качестве инструмента порки.

– Да у него не только кепка, у него и волосы не настоящие! – воскликнул Гексоген, стаскивая с протестующе мычащего охранника молодецкую шевелюру. Под париком обнаружилась примитивная лысина.

– Да ты что? – поразился йуный герой. – Неужели в аппарат нашего свободного и открытого государства затесался паразит, посмевший укрыть от народа постыдную правду о своей внешности? По-моему, это непростительно. Это позорная печать на репутации нашей полиции. Позорная, несмываемая печать... – задумчиво говорил он, что-то вырисовывая на открывшейся лысине фломастером.

– Хозяин, а давайте проверим, из чего она сделана? – Гексоген прощупал лысину щелбанами, но звук оказался весьма стандартным, и псу моментально наскучило это исследование.

Йук, отойдя чуть в сторонку, любовался приданным врагу видом.

– По-моему, хватит с него, – предложил он. – Надо бы, конечно, ещё как-нибудь повоспитывать, но что-то больше не придумывается.

Охранник исступленно мычал, нелепо подпрыгивая на связанных руках с ногами.

– А кто ж тебе виноват, что ты такой кретин? – развёл руками Йук. – Проверять надо, что ты не один против двоих, и только потом бычить...

Замученный обладатель лысины пристыженно замолк, и Калумп собрался было наподдать ему под зад, но тут его внимание привлекло какое-то движение, наметившееся в соседнем переулке. Оглянувшись, будущий открыватель Омереги заметил нечто тёмное, грозное и вопящее, двигающееся в их направлении.

– Слышь, брат, – обеспокоенно заметил он, – кажется, он тут не один!

Йук внимательно пригляделся, и его пронзило пугающее ощущение чего-то злого, беспощадного и до боли знакомого...

– Полиция!.. – воскликнул йуный герой, но как-то неуверенно. Нет сомнения, это за ними – но не полиция, нет. Это было бы слишком просто. Не полиция. Нечто гораздо, несоизмеримо худшее!

В этот момент произошло нечто непонятное. Видение? Да вроде нет, слишком быстро. Воспоминание? Тоже нет – помнить этого он просто не мог, его там не было... Так или иначе, что-то нахлынуло на сознание йуного героя секундной волной, а когда отпустило – он уже знал, непостижимым образом и в пугающих подробностях, что произошло в королевском зале после их отступления...

...

...Король бегал по залу, орал и кидался табуретками (которых у него оказалась целая батарея – по мере исчерпания имеющихся, скромные и неприметные слуги подносили новые).

– С-с-сволочи! – заикался он от возбуждения. – У м-м-меня, и т-т-такое п-п-просить? Да как они п-п-посмели? Н-н-негодяи!!!

– Ваше Величество? – вырос, словно из-под земли, толстомордый министр полиции.

– А ещё они наехали на меня при исполнении служебных обязанностей и вынудили отлучиться с поста, чтобы поблевать, – доложил неоднократно известный охранник-холуй, заглянув снаружи.

– Да-да, твою жалобу уже приняли к рассмотрению, – отозвался министр.

– Но этого недостаточно для наказания столь неподобающего цинизма! – повизгивающим от негодования голосом заявил холуй. – Покорнейше прошу зафиксировать мою жалобу в самом высоком протоколе и проявить королевскую справедливость в ужесточении наказания...

– Пшёл вон!!! – гаркнул король, и очередная табуретка с треском разлетелась об створку ворот над холуйской макушкой. Тот отдал честь и поспешил покинуть помещение.

– Конфисковать!! Всё конфисковать у негодяев подчистую!! – разорялся Килжидиан, снимая тапок и колотя им по подоконнику. – В счёт морального оскорбления моему королевскому величеству!!

– Мелких тоже заарестовать? – осведомился министр. – Статьи под них пока нет, но мы постара...

– Постараетесь? – переспросил король, нехорошо прищурившись. – Да как вы вообще таких засранцев сюда пропустили! Работаете из рук вон плохо – нет на вас никакой надежды! Придётся, как всегда, всё делать самому!

И, воинственно тряхнув головой (отчего корона перекосилась на другую сторону), Его Величество с достоинством направились к ночному столику со всякой всячиной, а конкретнее – к той самой чёрной шкатулке с надписью на крышке. Надпись, как оказалось, гласила просто и незатейливо: "Totungsmaschine".

Министр и прочие присутствующие, моментально разгадав замысел монарха, не на шутку встревожились.

– Ваше Величество, не делайте этого! – хором возопили они, только что не повисая на королевских локтях и не кидаясь ему под ноги. – Вы поставите под удар все достижения свободы и прогресса за последние три столетия!

– А вот возьму и сделаю! – нагло заявил Килжидиан. – Король я вам, или кто? Хочу – и открою! Имею право!

И открыл.

***

Придворные в панике зажались по углам, ожидая страшного.

На первый взгляд, ничего страшного не происходило: не грянул гром, не затряслась земля, невидимая сила не закружила по дворцу мебель, утварь и домашних животных, не возникло драматических спецэффектов, которые, казалось бы, ну просто по закону жанра обязаны сопровождать активизацию могущественного артефакта. Хоть бы какой дым из шкатулки пошёл, что ли? Но нет, и этого не случилось. Открытие зловещей Тотунгсмашины произошло до смешного банально и буднично.

Паникующие принялись выползать из углов, поправляя покосившийся макияж и стараясь не придавать лицам особо разочарованного выражения. Король заглянул в шкатулку, глубокомысленно почесывая подбородок. Скучный, гнусавый и невыразительный голос, источник которого не представлялось возможным определить, произнёс:

– Итак, раз ты всё-таки её открыл, логично предположить, что твоё величество переживает переломный момент жизни. Тебя постигло разочарование в своих холуях и приспешниках, никто не может решить терзающей тебя проблемы, и вся надежда на сомнительные потусторонние силы. Правильно?

– Правильно! – заявил Килжидиан. – Всего-то и требуется – поймать и покарать двух маленьких негодяев, посмевших у меня – нет, только подумайте, у меня, короля!!! – требовать... требовать... тр-р-р-ребовать... р-р-р-р!..

Одна только мысль о неслыханной наглости недавних визитёров сбивала короля с размеренного хода мысли и повергала в невероятное бешенство.

– Н-да, – изрёк голос с заметными нотками неодобрения. – Трудно представить себе более бездарного повода освободить несметные силы Тотунгсмашины, ну да не мне решать. Пиши указ о предоставлении особых и чрезвычайных полномочий герру Цугундеру.

– Настоящим... повелеваю... – скрупулёзно царапал Килжидиан на бланке королевских указов.

– Особых и чрезвычайных полномочий герру Цугундеру, – повторил гнусавый голос. – Не ошибись, это важно. Готово? Теперь выкинь этот указ в окно...

Король туповато моргнул.

– Чего-чего, простите, не расслышал?

– В окошко, говорю, кинь. Да-да, всё правильно, не удивляйся.

– Нет-нет, позвольте, – упёрся Килжидиан. – Королевские указы об особых и чрезвычайных полномочиях – это вам не бумажные самолётики, чтобы ими направо-налево разбрасываться! Извольте предоставить разъяснения!

– Что может быть проще, чем написать указ и выкинуть в окно? – В голосе проявилось нетерпение, граничащее с жёстким императивом.

– Ну как то есть... – растерялся король. – Это же бумажка... Э-э-э... В смысле, не совсем бумажка, но... Она же такая лёгкая, а содержание у неё такое важное... Мало ли, куда её отнесёт ветром – поймает какой-нибудь самозванец, и натворит чёрных дел от королевского имени...

– Блин, ну ты король или тупой? – раздосадованно бросил голос. – Во-первых, указ именной – кто попало не воспользуется. Во-вторых, на каждом бланке есть серийный номер – если приспичит, всегда сможешь аннулировать этот экземпляр. Давай, не кочевряжься – делай, как говорят!

Король ещё немного поколебался, но всё-таки дописал указ, пришлёпнул печатью и, пожав плечами, выпустил в окно в виде сложенного самолётика.

– И что дальше? – спросил он.

А дальше не прошло и секунды, как ворота распахнулись, и в зал с указом в руке ворвался весьма колоритный тип в лохмотьях.

– Что вы себе позволяете?! – воскликнул ошарашенный Килжидиан, министр потянулся за личным оружием, а прислужники окружили друг друга, чтобы, воспользовавшись наметившимся беспорядком, свести счёты с недолюбливаемыми коллегами, а жертвы впоследствии списать на потери общего мордобоя. Но повода к насилию создаться не успело. Ворвавшийся тип начал скидывать лохмотья, под которыми обнаружился весьма представительный прикид – чёрные очки, чёрный лапсердак, чёрный галстук и не чёрная, однако крайне специальная рожа.

– Я и есть герр Цугундер, – пояснил он. – Обговорим условия.

– Да-да, конечно, – спохватился король. – Я щас дам вам портреты засранцев, которых надо ловить... Где придворный художник? Ты! Подать сюда портреты Калумпа и его соучредителей!

– Н-н-нету, – пролепетал названный придворным художником. Судя по всему, он таковым не являлся, но кто ж спорит с королём?

– Как то есть нету?! – возопили Его Величество, сгребая свеженазначенного художника за грудки и сверля убийственным взглядом. – Ты обязан был нарисовать портреты всех и каждого, входящего в этот зал!!!

– Не надо портретов, – вмешался герр Цугундер. – Я с ними встретился по дороге.

– Правда же, мерзкие типы? – вопросил король.

– Я знаю. У меня к ним свои счёты. – Герр Цугундер, подняв перед собой лохмотные штаны, пристально изучал отпечаток йуковского ботинка.

– Итак, у вас есть особые и чрезвычайные полномочия. Чего вам ещё не хватает? – Монарх, понемногу отходя от перипетий последних часов, располагался на троне и поправлял корону, возвращая себе подобающий имидж. – Только не просите Высшей Королевской Награды...

Герр Цугундер леденяще улыбнулся.

– Если бы мне требовалась Высшая Королевская Награда, я бы просто пришёл и взял, – заверил он во внезапно наступившей гробовой тишине. – Но у нас с вами происходит сделка. Это значит, что мне потребуется кое-что другое. С вашей стороны уже практически всё сделано, ваше величество...

Зловещий герр поклонился с деланой церемонностью.

–...Но потребуется ещё некоторая малость. Во-первых, я действовую не один и набираю команду по своему усмотрению – это чтоб вы просто знали. Во-вторых, и это главное: не мешайте. Не препятствуйте, не содействуйте, и даже не путайтесь под ногами – просто не мешайте. Я всё сделаю сам, но мне нужно, чтобы в решающий момент нашего противоборства не впутывались силы, облечённые какой-либо административной властью.

– Министр, вы слышали? – Килжидиан мрачно оглянулся на министра.

– Да-да, конечно, – растерянно, но с готовностью закивал тот. – Хотя это, признаться, несколько... странно... Но я дам все распоряжения...

– Постарайтесь дать как можно скорее, – посоветовал герр Цугундер. – Можете не сомневаться, это не праздное эстетство. Дело, за которое я берусь... скажем так, в него вовлечены силы, которые превыше скромного понимания местных политиков, потому и предъявляемые к нашим действиям условия также не обязаны быть для вас понятными.

– Что вы требуете взамен? – спросил король.

– Постарайтесь хотя бы гарантировать те условия, о которых я попросил. От вас мне большего не требуется. Причитающуюся мне награду я получу сам, когда и как посчитаю нужным... – Загадочный герр презрительно улыбнулся. – И не в ваших силах мне в этом ни помочь, ни воспрепятствовать.

...

– Вы тоже это видели?

– Видели, хозяин! – Гексоген пытался рвать на голове шерсть, но не преуспевал. Его можно было понять – то ещё испытание для неподготовленной собачьей психики...

– Что будем делать, брат? – теребил его за рукав Калумп.

– А ты, брат, как думаешь? Тикаем!!!

– Стоять! – послышался леденящий душу голос со стороны наступающего зла. Становились различимыми детали – герр Цугундер, в развевающемся плаще и с ружьём, преследовал беглецов в сопровождении группы лиц, разглядеть которые не представлялось возможным, но и не требовалось (всё равно Йук примерно представлял, что за команду набрал себе приснопамятный герр).

– Пошёл в задницу! – услышал йуный герой собственный голос, и сам удивился от прозвучавшего в нём вызова и непреклонности.

Бежать! Куда?.. Глупый вопрос – улица открыта на все четыре стороны... Да куда угодно, лишь бы подальше!!!

– Так их, так! – выплюнув изо рта корнеплод, в упоении вопил холуй-охранник, приветствуя пробегающую мимо погоню. – Ату их! Взять их! Шоб им долго из кутузки не вылазить! А сначала дайте их мне – собственными руками выпорю мерзавцев!!!

Но его никто не услышал, не заметил, и, тем более, не счёл нужным поинтересоваться, что он тут делает в таком плачевном состоянии. Незадачливому солдафону пришлось пробовать двигаться в сторону травмпункта своими силами, а это представлялось довольно-таки проблематичным: Йук обёртывал недруга со знанием дела, и для участия в манёврах оставалось свободными только два пальца левой руки. На них он и пополз...

– Хозяин, нас же поймают! – тревожился Гексоген, видя, что погоня медленно, но неотвратимо их настигает.

– Сам вижу, пёсик... Ну-ка, направо!

Поворот за угол на короткое время избавил их от угнетающего визуального контакта с преследователями и дал возможность успеть обдумать пару мыслей в относительном спокойствии.

Если они сейчас ничего не предпримут, их неминуемо сцапают. А тогда... Йуку не хотелось об этом даже думать. Но что они могут предпринять? Спрятаться? Где? За скудным забором? Такой примитивный манёвр раскусят в два счёта. За деревом? Слишком узкое (блин, надо было в детстве жрать поменьше – глядишь, и пригодилось бы сейчас отсутствие лишнего пуза в профиле!..)

– Ну что, Избранный, – послышался голос агентурной кукушки, – открыли-таки Тотунгсмашину?

– Угу, – подтвердил Йук, озадаченно крутя головой в поисках вещей птицы.

– Моё дупло с другой стороны, не увидишь, – заметила птица. – Слушайте сюды, герои: ложитесь на пуза и прячтесь за корнями. По возможности – не дышать и не пердеть.

– Да вы что – за корнями! – Гексоген беспокойно оглянулся в сторону угла – шум погони приближался, до восстановления гнусных вражеских морд в прямой видимости оставалось меньше минуты. – Это ж нас даже искать не надо будет! Ни одно нормальное существо тут прятаться не станет!

– Правильно, – согласилась кукушка. – Когда они вас не увидят, то подумают именно так и искать здесь не станут, а сперва побегут прочесать квартал. Ну же!

Йука терзали крайние сомнения, но выбора не оставалось – ещё несколько секунд, и исчезнет даже этот призрачный шанс.

– Ложимся, – решил он, и остатки семейства, трепеща от ужаса, попрятались за корни дуба.

Топот погони достиг предела громкости и стих примерно в двадцати шагах от дерева.

– Где они? – послышался противоестественный скрипучий голос одного из цугундеровцев, отличавшегося от других невероятной худобой, светящимися глазами, крючковатым шнобелем, низкорослостью и крайней неопределённостью пола (так что, возможно, это была даже цугундеровка), и клацнул затвор какого-то оружия.

– Спрятались, гады!

– Ничего, от нас не спрячешься...

Йук буквально спиной почуял, что преследователь неопределённого пола смотрит в их направлении. Эти злобные, ненавидящие глазки, вперившиеся в дуб, виделись ему едва ли не наяву, и, казалось, изрыгают два ледяных луча, насквозь пронизывающих ствол и задевающих лихорадочно вздымающийся горб йуного героя. Во всяком случае, в горбу всё словно свело морозом.

– Кукушка... – утвердительно скрипнул голос, отливая металлом.

– Что уставился, начальник? – послышался исключительно наглый голос вещей птицы. – Не работает справочная. Часы сломались!

– Скажи-ка, кукушка, – вкрадчивым голоском спросил второй цугундеровец, – не пробегали тут два пацана и собака?

– Не знаю, не видела.

– Может, врёт? – недоверчиво предположил второй. – Аццкое Пингвинятко, проверь.

– Щас проверю, – проскрипел первый, который неопределённого пола, и, спустя секунды две, с удивлением заключил. – От блин, не врёт...

"А и действительно, не врёт!" – отметил Йук. Они-то подбежали к дереву сзади, и птица их видеть не могла!

– Куда же они подевались? – размышлял вслух герр Цугундер.

– Да куда им деваться? – решительно сказал третий. – Меж домов нычутся, сто пудов. Айда квартал прочёсывать!

Топот цугундеровцев разделился на четыре направления и постепенно затих вдалеке.

– Отбой, – сообщила птица, и, пока беглецы вылезали и отряхивались, добавила с чувством обоснованного самодовольства: – Я ж тебе, Избранный, говорила – ни разу ты не математик!

Поскольку непосредственная угроза относительно миновала, можно было поразмыслить над более стратегическими материями.

Увы, размышления не давали поводов для радости. Куда теперь податься? Приползти на пузе к королю и умолить всё ж таки согласиться на проект? Более абсурдного варианта трудно и предположить. Разве что монарх впечатлится столь беспрецедентным нахальством и спасует – но Его Величество и сам нахал, его таким не удивишь, и вряд ли стоит рассчитывать на подобный вариант. Податься к психу, затаиться у него в башне, переждать и подумать? Дык там будут искать в первую очередь...

– Короче, Избранный, не парься, всё равно не осилишь, – отозвалась кукушка на невысказанные мысли йуного героя. – Тем более, путь твой предопределён до тебя, и думать на этот счёт тебе совсем не требуется. Слушай дальнейшую диспозицию. При первой же возможности цепляешь какой-нибудь карапь и плывёшь в Китай. Можно, в принципе, и по суше, но придётся чесать через весь Граматар, а это дело дохлое, так что даже и не пытайся – только морем. У поклонников твоих есть одна слабая черта – если на вас смотрит хоть один полицай, то они действовать не имеют правов. Здесь они себе всё необходимое пробили, но в Китае, сам понимаешь, килжидиановская писулька – не указ, и придётся им помучиться. Момент номер два. План относительно Омереги и Высшей Королевской Награды остаётся в силе, но местный поц в короне, естественно, отпадает – нацеливайся на китайского царя. Давай, вперёд!

Цугундеровцы держали свою жертву крепко – не успело семейство первооткрывателей отбежать в конец улицы, как издалека вновь донёсся вопль, подкреплённый выстрелом:

– Вон вы где! Стоять!!!

– Ай, хозяин, поймают!!! – паниковал Гексоген.

– Ага, щаз, – хмыкнул Йук. – Не боись, пёсик. Уходим в порт через Трущобу – пусть попробуют, догонют!

Слова кукушки вдохнули в него новую надежду, и в голове йуного героя уже сложился чёткий план.

Трущобой в народе назывался абсолютно неуправляемый проспект, заваленный отбросами, заселённый многочисленными нищими и прочими маргинальными элементами, существовавшими за счёт неаккуратно забредающих сюда гостей извне. Полиция, дорожившая шкурой и казённым обмундированием, предпочитала сюда не заглядывать, а городские власти не постеснялись провести в обход донельзя распоясавшегося района аж две параллельных улицы, причём не забыли отгородить их от неблагополучного места стенами с колючей проволокой. Для молодняка с улицы Калумпа и Йука Трущоба представляла сугубо транзитный интерес – именно через неё лежал единственный путь в порт, по которому можно было добраться дотуда за разумное время.

Само собой разумеется, перемещение по столь сложному и недружественному ландшафту требовало многолетней тренировки и точного расчёта. Оптимальный маршрут, гарантирующий безопасность на трущобной трассе, оттачивался практикой и жертвами на протяжении не одного поколения, разрабатывался с учётом расположения нищих и прочих препятствий, а также кучи более мелких, несущественных, на первый взгляд, факторов; помимо траектории, он включал всевозможные нюансы, вроде скорости пробега и высоты подпрыга в ключевых местах. Разумеется, Калумп с Йуком владели данным маршрутом в совершенстве и чувствовали себя очень уверенно.

– Врёшь, не уйдёшь! – вопили и свистели цугундеровцы, вслед за беглецами вламываясь в неуправляемую зону. И, разумеется, немедленно встряли: нищие радостно принялись лапать их грязными руками, тормозить подножками и требовать подать на красивую жизнь.

– Вон, паразиты! – скрипел первый цугундеровец неопределённого пола, пытаясь отбиваться каблуками.

– С дороги, чернь! – вопил герр Цугундер, размахивая ружьём. Нисколько не смущаясь, попрошайки с удивительной цепкостью перехватили оружие и отобрали, а пока глава группы преследования пытался воспрепятствовать отъёму оружия, ещё несколько проворных рук оприходовали его карманы. У остальных соратников по погоне дела обстояли ненамного лучшим образом...

– Полчаса форы у нас есть, – сказал запыхавшийся Йук по прибытии в порт.

– Хозяин, а у нас в Китае есть друзья? – спросил Гексоген, несколько угнетённый предстоящей перспективой бегства на чужбину.

– В Китае друзей не бывает! – назидтельно произнёс Йук, подняв палец. – Так что, пёсик, не бздо, всё нормально.

Калумп проникновенно рыдал.

– Ну-ну, не реви, брат, – утешал йуный герой ревущего первооткрывателя. – Ну, не получил Высшей Королевской Награды – невелика беда! Есть у меня в Китае на примете один царь, попробуем его уломать...

Корабль на примете у Йука тоже имелся, и он как раз стоял у причала. Неприметное судно, возившее подозрительную контрабанду, капитанствовалось неким Макрамундосом – хорошим другом психиатра их папы, всегда симпатизировавшим несчастным детям.

– А-а, мОлодежь! – Макрамундос встретил беглецов ненормированно широкой улыбкой. Он вообще был сторонником девиза: "Улыбка – флаг корабля, а каков флаг, таков и корабль", и потому улыбался всегда и везде, в том числе во время жестоких драк в портовых кабаках. По данной причине макрамундосовская улыбка ужасала народ нерегулярностью зубов, среди которых преобладали вставные, разноцветные и подчас лихо изукрашенные.

– Заходите, заходите, – продолжал капитан, продолжая ненормированно улыбаться и пропуская гостей на судно. – Куда-то надо?

– В Китай, пожалуйста, – коротко попросил Йук.

– А чё так далеко? – Макрамундос улыбнулся как-то совсем уж по-буратински.

– Неприятности с законом, – подпрыгивая, затараторил Гексоген. – А ешё за нами гонится пачка убийц из другого астрального измерения...

– И из-за таких мелочей хотите бежать до самого Китая? – удивился капитан.

– Если б только это – и вопроса бы не стояло, – угрюмо вздохнул йуный герой. – Хуже всего другое: родина нас не оценила, отвергла предложенный нами гениальный проект и попросила пойти вместе с ним нахрен.

– А-а, ну тогда конечно. Давайте, располагайтесь... Не забыли вещей на берегу? Если чё, потом будет поздно! Провожающим – покинуть борт... Все провожающие сошли? Если чё, потом будет поздно! Ну ладно, отчаливаем... А это и есть ваши астральные убивцы? Целеустремлённые ребяты...

Йук, взволнованно наблюдая за пристанью, в отличие от Макрамундоса, не мог похвастаться столь пофигистичным оптимизмом.

– Они. Можно чуть побыстрее?

– Можно, но тока не сильно. Что, сильно нервируют?

– Ужасно, – кивнул Гексоген.

– А вы на них не смотрите. – Капитан повернулся к морю, вдохнул полной грудью и обвёл руками водную гладь, сияющую на солнце до самого горизонта. – Гляньте лучше, как на море хорошо. Кр-расота!..

Но, как ни хотелось разделить стремление простодушного контрабандиста к прекрасному, неутихающая тревога побуждала беглецов всё вновь и вновь обращать обеспокоенные взгляды в сторону обстановки, разворачивающейся на берегу покинутой родины.

Отряд цугундеровцев прорвался через Трущобу с немалыми материальными потерями. Сам герр Цугундер, к примеру, остался в одних трусах и в чёрных очках, сползших на подбородок, а с половины лица Аццкого Пингвинятки содрали камуфляж, в результате чего там теперь наблюдался кусок костлявой, испещрённой швами морды с хищно торчащим клювом и злобно поблёскивающим в чёрном провале глазницы огоньком. Кроме того, с пингвинятской макушки содрали бутафорский скальп, обнажив характерную красную лысину, на которой было тщательно вытатуировано: "Йа отомщу за папу!". Однако моральный дух погони оставался непоколебимым.

– Уплывают, субчики! – подпрыгивая, вопило Аццкое Пингвинятко, тыча костлявым пальцем в сторону ненавистных рож, демонстративно удаляющихся от берега вместе с кораблём.

– Ничего, от нас не уплывут, – решительно заявил герр Цугундер, поправил очки и повёл команду прямиком к другому, куда более внушительному на вид кораблю, ошивавшемуся у причала. Не казалось особо удивительным, что командиром сего судна оказался всё тот же мерзопакостный капитан-машинист – жертва сарацинов.

– Ну что, теперь слово за тобой, – хлопнул его по плечу зловещий герр.

– Без базар-ров! – с готовностью рыкнул капитан-машинист.

– Повезёшь нас за этими засранцами, если понадобится – хоть до самой Омереги. В этом и есть твоя задача.

– Без базар-ров! – подтвердил потомок артиллеристов и хищно оскалился.

– А ребяты точно целеустремлённые, – оптимистично отметил Макрамундос, завидев попёршее им в догонку корыто. Злобный вражеский капитан лично возвышался над мостиком и, накручивая штурвал, грозил кулаком, а цугундеровцы, переодевшись в невесть откуда взявшийся запасной комплект обмундирования, застыли у борта в полной боевой готовности.

– Мы пропали, хозяин!!! – запаниковал Гексоген, пытаясь спрятаться за близлежащую шлюпку. Йуный герой и сам находился невдалеке от примерно такого же состояния – но, очевидно, паника в данной ситуации никоим образом не помогла бы делу.

– Будем сопротивляться! – решил он. – Макрамундос, у вас есть какое-нибудь оружие?

– Да, висит в каюте ружжо. А напротив – топорик аварийный, и огнетушитель где-то там же, кажется...

– Что, и всё?!!

– Ну... – поднапрягся капитан, восстанавливая в памяти инвертаризацию корабля. – Направо от сортира ещё комната трофеев есть, там кой-какие сувенирчики должны быть – благодарные папуасы нам иногда в нагрузку дают. Пару томагавков, наверное, найдётся...

– Это же мало! – отчаивался Гексоген. – Нас подавят техническим превосходством!

– Мало, – скрипнув зубами, согласился Йук. – Калумп!!! Первооткрыватель ты недоделанный, пошевели задницей – будем защищать право открытия Омереги с оружием в руках!

– Да-да, конечно, брат! – Рассеянный брат немедленно выпал из лазурной глубины романтических мечтаний и воспылал гневом. – Никому не позволим лишить меня права получить Высшую Королевскую Награду за открытие Омереги!..

Цугундеровцы давили на психику противоестественным безмолвием, а капитан-машинист, напротив, пытался действовать крепким словом.

– Ну, ты, дохляк! Тормози свою посудину!

– А на хрена? – улыбался Макрамундос.

– Покрошу на кусочки и скормлю акулам!

– Догони сначала, сиська китовая!

Йук и Калумп подвергали недра корабля лихорадочной ревизии и разорению. Гексоген беспорядочно мельтешил вокруг, а иногда выбегал на палубу, чтобы кинуть взгляд на вражеское судно и метнуться обратно с криком:

– Догоняют!!!

Масла в огонь подливали дополнительные трудности, возникавшие по ходу дела с назойливой непрерывностью. Так, например, выяснилось, что обещанное ружьё оказалось декоративно нарисованным на стене, а пожарный топорик кто-то давно и заблаговременно упёр.

– Дядя Макрамундос, не злите их пока, пожалуйста, – взмолился йуный герой. – Если догонят нас раньше, чем подготовимся – будет плохо!

– Я тебе не китовая сиська! – вопил, между тем, разъярённый капитан-машинист. – Я такие параходы водил, куда тебя бы и гальюны драить не взяли!

– А если не китовая сиська, почему у тя вся посудина всякой хренью вымазана? – удивился Макрамундос, откупоривая и нагибая над морем бочку с наклейкой: "Молоко из самки кита, 2000 тугриков/литр". Склизкая, белёсая жидкость полилась за корму, протянулась молочным следом в сторону преследующего корабля и ласково объяла его по ватерлинии.

Капитан-машинист заревел трубным голосом разъярённого слона.

В ответ с преследуемого корабля послышался вопль: "Живыми не сдаваться!!!" – и на палубу, воинственно размахивая всем, что удалось наскрести в закромах Макрамундоса, выскочили Йук, Калумп и Гексоген. Наскрести, кстати говоря, удалось только пару луков с боекомплектами, подборку ножей с топориками, несколько копий с костяными наконечниками и боевое обмундирование (включавшее, помимо всего, бусы из зубов и головные уборы из перьев), но увы – биться не на жизнь, а на смерть приходилось тем, чем есть. Над океяном пронёсся лихой папуасский боевой клич, и даже успела усвистеть в сторону неприятельского судна пара томагавков... Но уже в следующую секунду обороняющиеся замолкли в крайнем недоумении, плавно переходящим в неописуемый восторг.

Не зря пацаны всего города денно и нощно, не жалея сил и не считаясь с риском, откручивали от гостей порта сувенирые винтики с гайками!

В самый разгар преследования от неприятельского судна вдруг отвалился внушительный кусок внешней обшивки. Цугундеровцы обеспокоенно покосились в сторону неполадки, а капитан-машинист, чей рёв стал напоминать стадо озлобленных бегемотов, затеребил ручку хода. По всему выходило – жертва сарацинов твёрдо решила выжать из корабля всё возможное и невозможное, и, пока он окончательно не развалился, успеть подобраться на абордажную дистанцию к вражескому горлу. Но на сей раз хлипкость техники одержала верх над непреклонной волей к победе. Когда погоня сблизилась с жертвой на пятьдесят метров, от монструозной посудины отвалилось ещё несколько деталей; к отметке в сорок восемь метров они подошли, развалившись на две трети и погрузившись до кромки борта, а рубеж в сорок шесть метров оказалось суждено преодолеть лишь крючковатой пятерне герра Цугундера, сделавшего последнюю злобную и отчаянную попытку приблизиться к ненавистным врагам хотя бы на один лишний сантиметр.

– Мерзкий неудачник, ты от нас всё равно никуда не убежишь! – кричали преследователи Йуку, осваиваясь со шлюпкой и спасательными кругами.

Йук, Калумп и Гексоген отвечали глумливыми кривляниями, оскорбительными возгласами и воинственно-торжествующими танцами с папуасским оружием.

– Вы, мОлодежь, не особо-то пляшите, – посоветовал Макрамундос, так и не спустив с лица фирменной улыбки. – Думаете, ваш брат клептоманщик от моего судна многим меньше винтов открутил?

И в подкрепление своих слов показал на игриво поскрипывающую палубу, норовящую разойтись примерно посередине.

– Ма-ма... – сдавленно просипел Йук, замирая вместе с остальными плясунами на полупозе.

С этих пор и до самого окончания экспедиции беглецы передвигались исключительно на цыпочках, всячески избегали шума и неосторожных движений, и даже воздерживались от разговоров. Первые слова йуный герой решился произнести не раньше, чем на горизонте появились заветные берега Килограматара. И были оные слова примерно таковы:

– А с этим лошаком педальным, – (подразумевался, очевидно, Его Величество Килжидиан ХЗК), – мы ещё поговорим по-свойски!

***

Гексоген выгрузился на килограматарский берег первым. Пока сходили с корабля остальные члены семейства, он оглядывал порт в поисках знакомых, или хотя бы дружественных лиц, но на глаза попадались только какие-то скучные и незамысловатые рожи. Псу стало очень неприятно.

– Хозяин, а разве мы больше не вернёмся?

Братья едва-едва успели окончательно покинуть корабль Макрамундоса, как тот разошёлся-таки по центру палубы и благополучно затонул. Йук, увидев это, помрачнел и долго что-то прикидывал в уме.

– В ближайшее время, по всей видимости, нет, – последовал его ответ.

– А что же теперь делать?

– Вот наконец-то я и открою Омерегу, – ляпнул Калумп – очевидно, совсем не в кассу.

– Заткнись, брат, мать твою, пожалуйста. – Йук попытался придать своему усталому голосу показную бодрость, дабы не ввергать предприятие в ещё большее уныние. – Для начала найдём какой-нибудь квартальчик победнее, где можно было бы приткнуться на первое время...

Йуный герой осёкся на полуслове, заметив на горизонте шлюпку.

Иной местный житель, случись ему отвлечься от повседневных забот и обратить внимание на живописную гладь моря, очень удивился бы и, несомненно, заинтересовался, что это за удалая гребная команда, слаженность и рвение которой заставляют обыкновенную безмоторную лодчонку приближаться к берегу со скоростью хорошего катера. Но у беженцев с неблагодарной родины интересоваться разгадкой сей тайны не было ни причины, ни, тем более, желания.

– Уходим, – решил Йук и повёл брата с Гексогеном в первом попавшемся на глаза направлении. – К-куда? Спокойно уходим, не суетимся, блин! Не хватало нам местных фараонов на себя навлечь!

– Так это же и хорошо, хозяин! – недоумевал Гексоген. – Чем больше они на нас смотрят, тем меньше свободы у этих...

– Пёсик, эти – не единственная хрень, которая нам угрожает, – с некоторым раздражением пояснил Йук. – Если нас закроют в местную кутузку, да ещё выяснится, что мы только что припёрлись из враждебного государства – планы на будущее можно будет не строить. Идём! Э, э, аккуратнее оглядывайтесь, балбесы!.. Помните – мы просто гуляем, суетиться ни к чему.

Между тем, шлюпка подчалила к берегу, и её мрачное содержимое, выгрузившись на причал, немедленно приступило к действиям. Трое, притворившись неприкаянными ожидающими, мыкались между различными участками толпы, а Аццкое Пингвинятко опустилось на четвереньки и принялось как будто бы разыскивать выпавшую безделушку. Почему-то сразу стало ясно, что доблестный воитель вынюхивает, и небезуспешно, следы беглецов.

– Уходим как можно дальше, – продолжал руководить Йук. Но дальше начинались трущобы различной степени укромности – тащиться туда, да ещё и в абсолютно незнакомом городе, означало играть цугундеровцам на руку.

– Блин, дальше не получится... Идём дальше по проспекту!

Зрелище трёх типусов явно не местного вида, озирающихся слишком нервно для праздношатающихся, работало против них не менее неуклонно, чем супостаты (у которых, кстати, это получалось лучше). Йуный герой попробовал изобразить из себя с Гексогеном телохранителей авторитетного босса, а на роль телохранимого определить Калумпа, как наиболее невозмутимо выглядящего, но зрелище всё равно выходило крайне неубедительным.

– Хозяин, на нас оглядываются, – обеспокоенно шептал Гексоген, теребя Йука за штанину. И действительно, интерес, проявляемый прохожими к странной троице, всё более и более возрастал. Среди интересующихся начинали попадаться дяди в недвусмысленной форме, характерной выправки и при личном оружии...

Оставался последний шанс.

– Косим под туристов, – принял решение соучредитель и распорядитель омерегооткрывательного предприятия.

На счастье, вокруг предусматривалось полно архитектурных и культурно-искусственных излишеств, могущих сойти за местные достопримечательности.

Беглецы изменили тактику перемещения по улице – теперь они не просто тупо ломились вперёд, а петляли от одной достопримечательности к другой, разглядывали их (достаточно внимательно для убедительности и достаточно недолго, чтобы не подпускать к себе погоню), и даже купили мимоходом какую-то безделушку в подвернувшейся сувенирной палатке. Продавец – дед аборигенской наружности, довольный, что его шаромыжную лавчонку наконец-то почтили вниманием – подхалимски заулыбался и долго кланялся вслед.

– Захозисе есё! – радостно шепелявил он.

Новая тактика дала плоды: подозрительные взгляды местных правоохранителей постепенно сменились на понимающе-безразличные, окружающие аборигены тоже не дремали – неожиданно выяснилось, что вокруг довольно-таки много инфраструктуры, предназначенной для завлечения и развлечения туристического элемента. Появилось больше возможностей придать образу ещё бОльшую убедительность. Вообще, для этого сильно недоставало фотоаппарата, но находчивый Йук подобрал к нему удачную и логически состоятельную замену – по каждому подходящему и неподходящему поводу он делал характерный жест и досадливо восклицал: "Эх, блин, фотик забыли!" Аборигены моментально прониклись бедой гостей державы и пару раз попытались толкнуть им халтуристые заменители от местного приборостроения. Правоохранители окончательно утратили интерес к колоритной троице и, за неимением иных достойных альтернатив, переключили своё подозрительное внимание на цугундеровцев.

– С-сволочи, – процедил герр Цугундер, оценив хитроумность манёвра беглецов. Однако делать было нечего – дабы не создавать оснований для ажиотажа вокруг собственных персон, пришлось также прикинуться туристами, со всеми вытекающими отсюда условностями и ограничениями манёвра. Сближение с преследуемыми объектами окончательно замедлилось, в том числе и потому, что работники местной туристической инфраструатуры угадывали в солидных дяденьках компетентного вида более платежеспособные объекты, а значит, и приставали к ним пропорционально чаще.

– И сколько нам так ходить, хозяин? – озабоченно поинтересовался Гексоген, когда они купили второй сувенир. Палатка с дедом оказалась похожей на предыдущую, как две капли; кланялись им вслед точно так же, и точно таким же голосом предлагали зайти как-нть ещё раз.

– Пока не найдём подходящей забегаловки, или хотя бы хорошей дороги к подходящей забегаловке.

– А вдруг не найдём?

– Найдём-найдём. Рано или поздно, но найдём. Чтобы на такой длинной улице, и ни разу ничего подходящего не сыскалось? Не бывает! – оптимистично заявил Йук. – Так-с, вон там, кажется, памятник – давайте туда поторчим...

Но, тем не менее, ничего подходящего не сыскивалось.

– Брат, ну сколько можно всякой хренотенью заниматься? – потерял терпение Калумп. – Когда Омерегу открывать будем?

– Терпи, брат, – цедил Йук, крепко стискивая братскую руку и оглядываясь. Цугундеровцы по-прежнему не отставали, стоически терпя нехарактерный для родины зной и прочие перипетии китайского туризма. Йуный герой остановился на минутку, чтобы купить сувенир у очередного деда в палатке. Никак, у них тут продажа сувениров – целый семейный бизнес...

– Захозисе есё, – до боли привычным голосом говорил дед, провожая клиентов привычными же поклонами – как показалось Гексогену, немного удивлённо.

– Попробуем хотя бы оторваться, – решил Йук. – Делаем так: смотрим во все ларьки, делаем вид, что интересуемся всем и сразу, а потом кажем пальцем на этих и говорим, что интересуемся по ихней просьбе, а они сами пока заняты, но щас подойдут и купят.

Новая стратегия позволила беглецам выиграть пару сотен метров, но наметившийся было по данному поводу оптимизм оказался преждевременным.

– Хозяин, они не отстают, – озабоченно заметил Гексоген, оглядываясь и в который раз убеждаясь, что погоня на месте. Задёрганные, озлобленные и стремительно обрастающие охапками покупок, цугундеровцы, тем не менее, никак не желали отдавать дальнейшей дистанции.

– Вот засранцы, – пыхтел Йук, начинавший утомляться от нестерпимой жары. – Ничего, не грузчики же они – рано или поздно надорвутся, тут-то мы и уйдём в отрыв.

Но, как назло, ассортимент товаров, покупкой которых можно было задерживать преследователей, постепенно истощался. Да и Гексоген, после того, как они сами купили сувенир у четырнадцатого по счёту деда, забеспокоился.

– Хозяин, мне кажется, или мы ходим по кругу?

– Лучше бы ты, пёсик, не задавал таких вопросов, – скрипел зубами Йук, всё острее ощущая бессилие перед незнанием местности. – Что-то очень не хочется думать, как на них отвечать...

Солнце начинало клониться к закату, уличная активность понемногу убавлялась, и во взглядах правоохранителей вновь начинала проскальзывать подозрительность. Вполне логично: ну какой нормальный турист будет раз за разом, с завидным упорством и целеустремлённостью, чесать вдоль одних и тех же достопримечательностей?

– Хозяин, дело плохо, – всё более тревожился пёс, поминутно оглядываясь на погоню. Там уже приспособились к навалившемуся грузу: барахло поручили тащить Аццкому Пингвинятке, из-за чего тот полностью скрылся из виду, за исключением тощих, подгибающихся ножек, а более зрячие товарищи удерживали его на верном направлении при помощи поводка. Герр Цугундер возглавлял процессию, торжествующе поглядывая на беглецов и, за неимением ружья, в предвкушении расправы перебирал руками зонтик (а может, это и было ружьё, просто замаскированное?)

– Не боись, Гексоген, ещё не плохо... – стараясь звучать обнадёживающе, отмахнулся Йук. – А вот теперь плохо, – добавил он через некоторое время, когда миновала закупка двадцать четвёртого по счёту сувенира. Дед по-прежнему кланялся, но "заходить ещё" больше не предлагал (перестал примерно на девятнадцатой закупке), и физиономия его имела порядком офигевшее выражение. – У нас закончились бабки.

Пёс нервно захныкал, и у йуного героя на сей раз не нашлось слов утешения. Ситуация сложилась не просто дурацкая, но и безвыходная: в полный рост маячила перспектива остаться ночью на улицах незнакомого города, наедине с лютыми врагами, и хорошо, если только с ними...

"Может, сдаться-таки здешней жандармерии? – мелькнула мысль отчаяния. – Придумать какую-нть легенду – типа, обокрали... Блин, неубедительно получится..."

Но в этот момент на глаза Йуку случайно попалась практически незаметная, скромно приткнувшаяся меж двумя трущобными кварталами обитель, оснащённая крестиком, могилкой и забором.

– А это что такое? – задумался вслух йуный герой, весьма удивлённый.

– Вы у меня спрашиваете, хозяин? – поинтересовался пёс.

Проведя некоторое время в бесплодных попытках разгадать сию загадку, беглецы обратились с вопросом к случайному прохожему.

– Это? – затараторил прохожий тоном заправского экскурсовода. – Это, друзья мои, одно из свидетельств тому, что в Килограматаре, вопреки безосновательным сплетням, распускаемым граматарскими недоброжелателями нашей державы, имеет место полная свобода совести и вероисповедания. Как следствие, отсюда проистекает острая конкурентная борьба между представителями различных конфессий, и за душу верующего идёт нешуточное соперничество...

– Уважаемый, нельзя ли покороче? – перебил Йук, не спуская глаз с назойливо маячащих по соседству цугундеровцев.

– Короче говоря, это храмовина, – сообщил экскурсовод. – Здесь живёт Тактическая Секта. Она оказывает помощь местным правоверным – отучает их от порочных и грешных мыслей наиболее передовыми методами.

Йук просиял. Секта славилась на весь мир своей учёностью и гостеприимностью, равно как и воинствующей нетерпимостью к пороку и мракобесию. Лучшего союзника в создавшейся ситуации трудно было и представить.

– Кажется, мы спасены, – провозгласил йуный герой, трепля Гексогена по ушам и хлопая по спине витающего в облаках Омереги Калумпа. – Брат, проснись! Двигаем-ка вон туда!

У двери храмовины беглецов встретил монах сурово-пофигистичного вида.

– Чё надо, дети мои? – спросил он довольно кислым голосом.

– Э-э-э... – задумался Йук.

– Я кушать хочу, – заскулил Гексоген.

– О, точно. Накормите нас, пожалуйста!

– А может мне, дети мои, ещё дать вам ключи от конспиративной квартиры на время пребывания и похлопотать перед царём об вашем прожекте? – не менее кисло спросил монах.

Йук почувствовал, как у него от удивления раскрывается рот. Нда, похоже, печальной и поучительной истории, заготовленной им для разжалобливания монахов, не суждено увидеть свет... Нюни, заготовленные йуным героем для распускания в такт изложению задуманного горестного трактата, оказавшись невостребованными, низринулись наземь вместе с отвисшей челюстью.

– Ой! Хозяин, а из вас сопли текут! – донёсся сзади озадаченный и бесполезный комментарий Гексогена.

Монах снисходительно поглядел на безобразие.

– Эти вопросики, дети мои, не про мою честь. Но должен вам сказать, что батя Перец – это вот как раз про его честь такие вопросики – вашего прибытия давно ждёт: имеет он вам что-то сказать. Поэтому прошу за мной... Куда, куда? Не вовнутрь! За мной, я сказал!

И он действительно не направился обратно в храмовину, а совсем наоборот, вышел на улицу. Причём весьма своеобразным манером – получив мощный пинок под зад, подкреплённый сочным воплем:

– Вон из святого места, расстрига!

К воплю присоединились ещё несколько солидарных голосов, и вслед выпертому полетели гнилые пироги и яблоки.

– Так надо, – шёпотом пояснил монах ошеломлённым гостям, поднимаясь и потирая задницу, украшенную отпечатком ботинка внушительного размера. – Отводим подозрения и вводим ворога во заблуждение... За мной! Только вон у того забора я – направо, а вы – налево. Поняли? Пошли!

И, уворачиваясь от швыряемых вслед некачественных продуктов питания, они побежали.

У забора, как и было условлено, монах повернул направо, а преследуемые – налево, за кусты. За кустами...

Йук ожидал всего, чего угодно, но только не оказаться лицом к лицу со своими же собственными двойниками.

Сходство настолко поражало, что различные мелкие несоответствия далеко не сразу бросались в глаза. Хотя таковые вполне имелись. Так, например, уши у дубль-Гексогена были явно накладные, один из глаз дубль-Йука скрывала мрачная чёрная повязка, а дубль-Калумп почему-то носил шлемофон – и, кажется, все они слегка превышали оригиналы ростом и телосложением.

– Спасибо, – сказал дубль-Йук непонятно кому, – дальше мы сами. А вам, уважаемые, сюда!

Беглецы не успели задать ни единого наводящего вопроса – под ними внезапно разверзся замаскированный люк, ведущий в местную канализацию.

Падение длилось столь стремительно и неожиданно, что никто не успел толком испугаться, а в конце ждал амортизирующий ворох соломы, постеленной на аккуратно подставленные тачки.

– Вперёд! – скомандовал чей-то голос, и крепкие монахи, поплевав на ладони, погнали тачки по трубопроводу. В конце дороги оказался подъёмник, которым их вновь подняли на поверхность – аккурат перед чёрным ходом в храмовину. Вся операция заняла не больше минуты.

– Что это было? – спросил Йук, фонарея.

– Один из наших резервных коридоров, – скромно ответили монахи. – Не волнуйтесь, их у нас таких много.

– Да не, я про тех... этих...

– А, про этих? Дружественный лицедейский коллектив ДВК (Дрюша, Ваня и Кутузофф), помогают нам в различных мелких акциях, типа этой – проведут вашу погоню по ложному маршруту и собьют со следа в наиболее подходящем месте. Ну, проходите!

Йук с Калумпом, фамильярно засунув руки в карманы, зашли в храмовину, сопровождаемые святыми братьями. Гексоген заколебался.

– А ты чего не заходишь? – спросил завершающий процессию монах (как ни странно, тот самый, который встречал их у парадного входа и был столь феерически оттуда вышвырнут).

– Дык ведь я, этого... жывотное, – смущённо отозвался пёс. – Неудобно осквернять своим присутствием...

– Заходи-заходи, не стесняйся, – послышался гнусавый, но жизнерадостный голос откуда-то сверху. – Жывотное ты – это да, ничего тут не поделаешь, но сие есть дело поправимое. Мы тебя святой водицей побрызгаем, и будешь у нас, аки кулич, свячёный.

Гексоген испуганно огляделся, но ничего, похожего на источник голоса, поблизости не увидел. Напросились самые мистические объяснения, и пёс, не решаясь перечить неведомым силам, пристыженно заполз в помещение. Сурово-пофигистичный монах, бдительно оглядев окрестности и проверив подходящие закоулки на предмет подглядывающих, вывесил табличку: "Хода нет", и тщательно затворил за собой дверь.

Между тем, цугундеровцы, предельно ошалевшие от погони и безнадёжно потерявшие объекты, встретились неподалёку от исходной точки, то бишь парадного входа в храмовину.

– Ну надо же, обманули! – удивлялся второй преследователь.

– Не может быть, чтобы им так просто удалось, – не верил герр Цугундер. – Аццкое Пингвинятко, что скажешь?

Аццкое Пингвинятко кружило вокруг обронённых Йуком нюней, то становясь на четвереньки и изучая их внимательным носом, то вновь поднимаясь и недоумённо оглядывая пейзаж.

– Я точно их вело! – заявило оно. – Думало, что сбилось с запаху – но нет, щас перепроверило – всё чётко. Какого хрена?..

Но вдруг все замолкли и с опаской уставились на подошедшего монаха. Основания для опасений имелись: физиономия у служителя культа была крайне свирепая, а связываться с всемирно известной своим авторитетом Сектой не хотелось даже матёрым астральным убийцам.

– Что, святой отец? – на удивление нерешительно спросил герр Цугундер.

– Это что такое, а?! – возопил монах, тыкая пальцем на лужу йуковских нюней. К тому времени оные успели засохнуть, отчего отсутствие эстетики усугубилось пуще прежнего. – Это кто из вас, нечестивцев, перед святой обителью такое натворить посмел?!

Обескураженные цугундеровцы вразнобой пытались оправдываться.

– Это не мы...

– Сами поймать их хотели...

– Мы вообще тут ни причём!

Но святой брат был непреклонен.

– Ну-ка, быстро взяли и соскребли своё безобразие! – повелел он, используя указательный палец левой руки для угрожающе-обличительных жестов, а правой – для устремления в сторону неба. – И чтоб больше такого не повторялось! Помните, грешники – оттуда за вами внимательно следят! Кара за грехи в любой момент готова воспоследовать, и зело сурова она будет, коли не будете впредь сторониться неблаговидных деяний!

Убедившись, что засранцы прилежно выполняют даденное указание, монах удовлетворённо кивнул и направился обратно в обитель.

Йук, Калумп и Гексоген не без удовольствия наблюдали за данной картиной из потайного окошка.

– Как видите, дети мои, порок у нас не остаётся безнаказанным, – подытожил сурово-пофигистичный монах и повёл гостей к настоятелю.

Батя Перец произвёл впечатление приятного и жизнерадостного человека, хотя расплющенный нос (и проистекавший отсюда гнусавый голос) выдавали в нём лицо, имеющее за плечами суровый жизненный опыт, в том числе и вполне побоищного плана.

– Бывший четырёхкратный чемпион Килограматара по профессиональному боксу в полулёгком весе, – шепнул монах-привратник. – Пришёл в Секту, насмотревшись на расцвет бесчестия и коммерческой беспринципности, воцарившейся в спорте стараниями неправедно разбогатевших дельцов.

Бывший четырёхкратный чемпион, а ныне просто скромный настоятель храмовины, доброжелательно оглядел гостей заведения, и, в частности, Гексогена.

– Зря прибедняешься, – сказал он псу. – Ибо написано: не отворачивайтесь ни от единой души, коль скоро различимы в оной признаки небезнадёжности, и да не введёт вас в заблуждение убогость её носителя. Так что храмовина наша открыта абсолютно для всех на свете.

– Кроме, пожалуй, царского казначея, – кисло добавил монах-привратник.

Завершив вступительное слово, батя Перец незамедлительно окропил Гексогена святой водой. Пёс принюхался.

– Интересно пахнет, – заметил он.

– Святая вода потому что, – пояснил настоятель. – Положено ей ароматами благоухать... Давай, дуй до конца коридора и направо. Там спросишь брата Хулио, он тебя сводит в нужное место, прочитает специальную молитву, и всё станет, как должно.

Окроплённый Гексоген направился к брату Хулио.

– А и правда, интересно ваша святая вода пахнет, – задумчиво произнёс Йук, следя взглядом за траекторией питомца, пока тот не скрылся за поворотом. – Откуда вы её берёте?

Батя Перец, заговорщически оглядевшись кругом, прислонил ладонь ко рту и шепнул:

– Лучше вам, дети мои, этого не знать.

Монах-привратник издал странный звук, а лицо его выдало непримиримую борьбу со рвущимся наружу весельем.

– Это вы, типа, шутите так? – натянуто спросил Йук.

– А як же ж! Я эти самые шутки ужас как люблю, – заверил батя Перец и неожиданно пакостно захихикал, довольно потирая руки.

– И что же теперь?

– А теперь, дети мои, мы вас кое-где (на время, разумеется) расположим и окажем кое-какое содействие в вашем замысле. Ибо, во-первых, соответствует он задачам просвещения, облагодетельствования и расширения кругозора правоверных, а во-вторых, есть тому и причины, за рамки нашего скорбного мира выходящие, по каковым надлежит сделать всё от нас зависящее, дабы поддержать преуспеяние высших сил замысла и посрамления замыслов сил низших.

И настоятель повёл гостей в обещанное кое-куда.

...Жизнью в отведённом кое-где йуный герой, в целом, был доволен, несмотря на некоторые мелкие бытовые неудобства – решётки на окнах, отсутствие отопления, и тому подобное. Местечко оказалось достаточно мрачное и удалённое, так что монахи нечасто заглядывали сюда, дабы не портить себе настроение. Это оказалось весьма кстати. Калумп, в отсутствие других занятий, снова взялся за конструирование корабликов, и у Йука не имелось ни малейшего желания разъяснять каждой случайно захожей любопытной морде, чем это занимается его странный брат, и каковы причины столь душераздирающего положения вещей.

Питание отличалось разнообразием и исключительной пользой для здоровья (во всяком случае, так гласило меню), а принятие его всегда происходило в специальном помещении с табличкой "Трапезная". Время от времени чьи-то шаловливые ручонки приписывали в начало таблички буквы "ЗА", так что помещение превращалось в "Затрапезную". В таких случаях батя Перец собирал общемонастырское собрание и объявлял служебное расследование, до окончания которого всякий приём пищи отменялся. Через день, максимум полтора, неизвестные греховодники лично являлись с повинной; в крайнем случае их сдавали с потрохами товарищи, злющие от оголодания, и потому непреклонные в причинении справедливости. Настоятель был суров, но справедлив: негодники отделывались наложением строгой епитимьи и внеочередного наряда на уборку, в ходе которой соскребали с таблички учинённое безобразие.

Трапезная, в сущности, представляла собой обыкновенную столовую, но отличалась более строгими порядками. В частности, перед едой здесь полагалось вставать, поднимать ложки и сотворять специальную благодарственную молитву. Для тех, кто забывал, предусматривалась табличка с черепом, скрещенными костями и надписью: "Братие! Кажный из вас да помолится, пока не пожрал! Потом можете не успеть!" Иногда случались демонстративные пренебрежения ценным указанием. На ослушников смотрели с молчаливым осуждением, а под конец трапезы им действительно становилось не до молитвы: охватывал то удушливый кашель, то истерика, то эпилептический припадок – словом, бросивший вызов монастырской дисциплине удалец выносился из столовой на руках и на некоторое время переселялся в лазарет.

– Строгие у вас тут порядки, – поделился как-то впечатлением Йук с одним из монахов. Постоянно имея перед глазами наглядные и немедленные примеры наказания порока (злые языки шептались, что для демонстрации примеров специально назначаются лицедействующие казачки, но проверять никто не рисковал), йуный герой предпочитал не искушать судьбу, соблюдал распорядок сам и заставлял Калумпа.

– Это что, сын мой, – похвастался святой брат. – Ты ещё бытовых наших распорядков не видел, в особенности для новобранцев!

– У вас тут дедовщина? – ужаснулся Йук.

– Не дедовщина, сын мой, – важно поправил монах, – а испытания искренности и силы духа для возомнивших себя достойными вступить себя в ряды наши. Да и отсев паразитов разных – пытаются ведь недоброжелатели да конкуренты злопакостные шпионов-провокаторов засылать...

Как раз на глазах у беседующих одного такого шпиона волокли на выход. Бедолага упирался руками ногами и визжал: "Братцы, только без скипидара!.." Процессию замыкал монах-привратник – он задумчиво нёс в руках некий аппарат, сильно напоминающий клизму.

– Не желаете поприсутствовать на церемонии лишения сана? – жизнерадостно улыбнулся собеседник Йука. Йуный герой решительно отказался и поспешил вернуться в отведённое для их с Калумпом проживания место.

Гексогену также повезло: разглядев дар речи и логического мышления, служители культа немедленно определили его в школу церковных животных, где одарённые меньшие братья обучались подобающим премудростям. Пёс с удивлением и восторгом обнаружил, что не одинок в качестве говорящего и мыслящего нелюдского существа. Преобладали в школе, в основном, попугаи, но имелось и несколько экземпляров покрупнее. Поросёнок Борька, помимо традиционного хрюканья, умел чревовещать человеческим голосом. Варан Гоги постоянно шипел о том, что никакое он не животные, а полноценный эволюционный предок дроконов, жаловался на скотские условия существования и требовал признания своих гражданских прав – как правило, до очередной пожрачки, после которой наступал период длительного и безмятежного счастья. Робот ППЦ-2000, предположительно шпионский аппарат инопланетян, который во время миссии в Секте принял правильную веру, возрадовался железным сердцем и предпочёл направить свои шасси в школу для просветившихся, нежели продолжать вредоносную соглядатайскую деятельность (но за ним, на всякий случай, всё равно присматривали). Был, наконец, огромный и пушистый кот, носивший золотые очки. Говорить он если и умел, то никогда никого не удостаивал демонстрацией сего умения, но зато умел слушать, глядя на собеседника с таким напыщенным высокомерием, что ни у кого не возникало и тени сомнения в кошачьей учёности. Поговаривали, что кота учат на особенную должность – если и не на архиепископа, то хотя бы на сотрудника Килограматарской Академии Наук...

Словом, жизнь вполне удалась.

Единственное, что омрачало радость бытия – месторасположение сортира. Закуток гостей располагался на максимально возможном удалении от сего заведения, поэтому в большинстве случаем дело оканчивалось тем, что жаждущий заставал занятыми оба помещения (как М, так и Ж, хотя представлялось не совсем понятным наличие последнего в неженском монастыре), а ждать освобождения хотя бы одного подчас приходилось весьма долго. Кроме того, батя Перец настоял, чтобы Йук с Калумпом во время отлучения в место скорбной необходимости обязательно облачались в монашеские рясы. Калумп, временно выпав из высших сфер, попытался протестовать, но настоятель напомнил, что в округе рыскает шайка герра Цугундера, и совсем не обязательно раньше времени намекать им на правильное месторасположение преследуемых.

Но, несмотря на все вышеупомянутые перипетии, Йук в глубине души всё же немного огорчился, когда батя Перец, заявившись прямо посреди трапезы, радостно сообщил:

– Ну что, дети мои, время пришло. Обо всём договорено, собирайтесь – поведу вас к царю!

– А компот? – возмутился Калумп, занятый изучением сегодняшнего меню. Но Йук дал ему вразумляющий подзатыльник, и инцидент на этом закончился.

Батя Перец в очередной раз удивил общественность. Уж на что казалось йуному герою, будто не осталось ни единого изученного им угла, обозначенного на плане пожарной эвакуации – ан нет, настоятель повёл их с Калумпом такими жуткими закоулками, что невольно становилось страшно, не захотелось ли святому отцу отколоть над ними какой-нибудь тонкой шутки из своего богатого репертуара.

Места отличались необжитостью и сугубо складским назначением. Заглядывали сюда, по всей видимости, исключительно редко, а если и заглядывали, то разве что для дел, требующих мест, в которые исключительно редко заглядывают. Например, два монаха, неожиданно обнаружившиеся в укромном уголке, устраивали забег тараканов и наблюдали за оным с таким азартом, что не сразу заметили нависшей над ними грозной физиономии настоятеля.

– В игрища позорные играем, да?! – прогремел батя Перец.

– Э... ой... – залепетали монахи, но быстро нашлись, вспомнив какой-то припасённый специально для такого случая вариант. – Никак нет, ваше святотатствие! Двигаем науку и просвещение, делаем штудии ботаники и зоологии!

И в подтверждение своих слов продемонстрировали предусмотрительно упёртый микроскоп.

Разумеется, батя Перец был не столь наивен, чтобы поверить в столь некачественную легенду.

– Штудии ботаники, значит, да? – ласково пепеспросил он, понимающе кивая.

– И зоологии, – подтвердили уличённые упавшими голосами.

– Будь у меня время – такую ботанику бы вам устроил, нечестивцы!.. – погрозил пальцем настоятель. – Но, счастье ваше, занят я нынче премного... Двойная ночная епитимья и внеочередной наряд на картошку! И – быстро с глаз моих долой!

Монахи смиренно поползли прочь, не забыв прихватить микроскоп и коробку с тараканами.

– Одну секундочку, братие, – притормозил их батя Перец и решительно конфисковал оба вышеперечисленных предмета. – Это вот я у вас возьму. Дабы ботанические штудии ваши ещё кого-нибудь во соблазн не ввергли...

– Просто удивляюсь, как при такой дисциплине умудряются продолжать грешить, – удивился Йук, проникаясь невольным уважением к мужеству рисковых монахов. Батя Перец досадливо махнул рукой.

– Не обращайте внимания, дети мои. Падкость до зрелищ – один из наиболее трудноискоренимых пороков, увы. Мало им, слабым верой, зрелищ, кои и так свыше нам дадены...

По дороге к царскому дворцу настоятель совмещал поводырскую работу с мелким хулиганством. Улучая моменты, когда в их сторону не косились бдительные жандармы, святой отец забивал картофелины по выхлопным трубам немногочисленных встречных машин, а тараканов, конфискованных у впавших во грех братьев, использовал для запуска за шиворот особо расфуфыренным знатным дамам.

Йуку хотелось верить, будто батя Перец знает, что делает. Но святой отец чем дальше, тем больше распоясывался, и в конце концов йуный герой решился попытаться деликатно намекнуть проводнику на некоторую несообразность выбранной линии поведения.

– Э... святой отец... – осторожно начал он, в минуты особого затруднения помогая себе неопределёнными жестами. – Не стоит ли... того... э-э... не кажется ли вам... э-э... в общем, этого самого...

– А что делать, сын мой, – развёл руками батя Перец. – Иначе никак нельзя. Ибо написано: радуйтесь, веселитесь и давите пошлость мещанства. И написано также: не стесняйтесь в средствах сдерживания супротивника правоверных, ежели и он сам в средствах не стесняется...

Йук оглянулся в направлении, указанным батиным перстом, и увидел нечто весьма неприятное. Вездесущие цугундеровцы активно преследовали их скромную троицу, и даже попытались для ускорения захватить автомобиль. Возмущённый водитель пробовал оказать сопротивление, но не прошло и трёх секунд, как его свернули пополам, наподобие чемодана, и выкинули на газон. Если бы замысел неприятеля удался, песню открывателей Омереги можно было бы считать спетой.

К счастью, благодаря предусмотрительности настоятеля храмовины, машина не торопилась заводиться.

– Проклятая китайская халтура! – сочно вопил второй цугундеровец.

– Быстро! – скомандовал герр Цугундер, вытаскивая дубинку и выскакивая из бесполезного транспорта. – Пока менты не видят! Бегом!!!

Но преследование бегом, благодаря всё той же предусмотрительности бати Перца, аналогично провалилось: едва покинув машину, преследователи оказались в разгаре массового беспорядка, провоцируемого мечущимися и дурно верещащими знатными дамами.

– Видите, дети мои? – нравоучительно вопросил батя Перец, ускоряя шаг. – Нету резона сожалеть о добродетели... равно как и задерживаться. Идём, идём!

По всему выходило, что критиковать наглого святого отца вроде как и не за что. Но всё равно грыз неприятный червячок ощущения, похожего на совесть. Чтобы дать выход невостребованному чувству справедливости, Йук решил сказать что-нибудь относительно сложившихся обстоятельств. Воображение не подсказало ничего дельного, кроме глупого и неуместного вопроса:

– А что о каких зрелищах, свыше нам даденных, вы говорили?

– О, – сказал батя Перец, многозначительно подняв перст. – Правоверный, воспитавший в себе должную наблюдательность, найдёт зрелища везде, где угодно. Взять вот хотя бы местного царя. Скажу я вам, дети мои, не боясь греха – то ещё зрелище!

***

И действительно, местный царь представлял собой то ещё зрелище. Начать хотя бы с того, что он был женат на дроконихе, хотя сам дроконом ни в коей мере ни являлся. Трудно сказать, по каким причинам имел место быть сей странный брак, но сам факт наличия подобного непотребства на корню исключал мнение о самодержце, как об одарённом политике. Собственно сам царь оказался желтушным доходягой с постоянно дёргающейся губой и ужасно узким лбом, украшенным прилизанной причёсочкой и царской короной, постоянно сползающей на лицо. Не исключалось наличия в тщедушном царском существе высокого интеллекта, но случаев сознательной демонстрации оного перед публикой история пока не зафиксировала. Монарх был исключительно забитым и зашуганным существом, опасавшимся демонстрировать наличие в себе вообще каких-либо качеств. И даже когда кто-нибудь на придворном заседании травил свежий сальный анекдот, от которого присутствующие гомерически хохотали и сотрясали дворец грохотом падения своих вельможных тел со стульев, самодержец всего лишь вымучивал из себя ограниченную улыбку и спешил поскорее перейти к обсуждению следующего вопроса повестки дня.

Трудно сказать, рос он таким сам, или же его долго и старательно морили голодом, но неспособность царя к военным походам, равно как и к сколько-нибудь заметной государственной деятельности, являлась фактом, не подлежащим обсуждению. Подписание документов – и то представлялось необыкновенно обременительной задачей для монаршего организма. Дошло до того, что был заказан специальный штемпель с царской подписью, и при дворе состоял специальный человечек, ведавший постановкой сего эстампа на требующие подписания бумаги. Участие коронованной особы в подписании заключалось в том, что он лично давал или не давал штамповику словесное разрешение на постановку каждой подписи. Для минимизации вероятности измены и злоупотребления служебным положением, штамповик пермаментно приковывался к столу с царственной подписепечатью цепями и наблюдался неусыпными видеокамерами. А на крайний случай, если все предпринятые меры по каким-то сверхъестественным причинам вдруг не сработают, подле царского трона предусматривалась специальная потайная педаль. При обнаружении потуг на измену монарх имел право и обязанность надавить на означенную педаль (или, учитывая царскую комплекцию, лечь на неё костьми), чтобы пресечь нецелевое использование заветного имени. Педаль открывала под штамповиком и его столом люк в крематорий, куда изменник незамедлительно проваливался вместе с антигосударственными амбициями, печатью и вредоносными документами, грозящими быть подписанными против царской воли.

Уровень моральной устойчивости самодержца характеризовался практически полным отсутствием таковой. Царь легко поддавался чужому влиянию и впадал в смущение, граничащее со ступором, когда в его присутствии заходила речь о вопросах личной жизни. Не исключено, что именно так и сосваталась ему нынешняя супруга.

Царица, в известном смысле, являлась противоположностью слабовольному самодержцу. Это была огромная, фигуристая дрокониха с мощным лошадиным голосом, способным сотрясать стены, и к которому обычно прислушивались, а царь был просто её супруг. Царица внушала мужу благоговейный трепет. Любые попытки благоверного перечить своей прекрасной половине исключались в принципе. Не то, чтобы она вообще не интересовалась мнением главы царской семьи – нет, совсем наоборот, такое случалось весьма часто, но сие действо больше носило характер дани традициям и не предполагало со стороны царя никакого иного ответа, окромя полного согласия. Иногда, случалось, самодержец пытался продемонстрировать видимость характера и вворачивал словцо-другое сверх ожидаемого. Об этом он, как правило, немедленно жалел. Нет, до рукоприкладства царица не опускалась – несмотря ни на что, она всё же питала к супругу некие романтические чувства и ни в коей мере не хотела ненароком пришибить бедолагу. Ей хватало просто прикрикнуть своим мощным лошадиным голосом, разок притопнуть внушительной ногой – и строптивому мужчине гарантировалось до недели пристального медицинского внимания.

Сильная и властная царица вполне могла бы держать непосильный для субтильного мужа руль килограматарской государственности, но, увы, типично бабская непоследовательность перечёркивала всякую эффективность её усилий в вопросах, выходящих за рамки сиюминутных и непосредственно насущных задач.

Точные имена царской четы составляли своего рода историческую загадку. Закорючки на царской подписи не поддавались расшифровке, называть имя государя при оглашении указа было не в килограматарских традициях, поинтересоваться же сим простым вопросом в личных беседах не имелось никакой возможности – прежде всего потому, что при царе всегда присутствовала супруга, не терпевшая вторых ролей в разговоре, а когда говорила она, то царь старался отодвинуться на задний план и благоразумно помалкивать. Не удавалось получить сакраментального знания и в те моменты, когда царица обращалась к мужу за поддакивающей репликой – она предпочитала малоинформативные обращения в духе "эй, ты!". А что касается самой венценосной дамы – к ней боялись обращаться даже на "Ваше Величество", не говоря об имени собственном. Сие, в порядке исключения, дозволялось только мужу, но тот настолько волновался, что всякий раз путался и называл свою прекрасную половину по-разному.

Народ, в принципе, не имел ничего супротив подобной неопределённости. Как и всякий уважающий себя народ, он клал на всевозможные исторические загадки большой, увесистый прибор, а традиционное раскостеривание режима в кухонных беседах никогда не нуждалось в сих подробностях: как известно, злочинная и неизменно антинародная влада – это вещь в себе, непреходящая, объективная и никоим образом не зависящая от конкретных персоналий, занимающих ключевые должности, равно как и от проводимой оными политики.

Из всего вышесказанного логично заключить, что царь, даже с учётом царицы, представлял себой решительный политический ноль. И так оно и было – бОльшая часть килограматарской политики, за исключением немногочисленных случайных проектов, находилась исключительно в руках торгашей.

Однако, ежели некий скорый на выводы дознатец, дочитав до сего момента, поторопился списать монарха оппозиционной прогрессивному Граматару сверхдержавы с дальнейших повествовательных счетов, то совершенно напрасно. Как ни странно, но в этом маленьком, субтильном человечке таилась гигантская сила царского гнева, по разрушительному потенциалу сопоставимая с небольшой атомной бомбой. Разумеется, довести царя до подобного состояния было исключительно трудно – как правило, случалось сие лишь по совсем уж из ряда вон выходящим причинам – однако, если всё-таки случалось, то под руку рассвирепевшему монарху избегала попадаться даже грозная супруга. Царский гнев длился недолго, но имел заметные последствия – как материальные (приходилось долго, подчас капитально, ремонтировать дворец и оказывать серьёзную медицинскую помощь жертвам стихии), так и политические (в качестве остаточного эффекта гневных приступов на самодержца находило кратковременное вдохновение, и перед тем, как вернуться в обычное полудохлое состояние, он успевал принять несколько удивительных по своей гениальности волевых решений).

– Так что вот такой у нас государь, – завершил Батя Перец своё повествование, как раз перед входом в тронный зал. Далее он провёл братьев к самому подножию владычественных тронов и скромно отошёл в сторонку.

В тронном зале царило раскрепощение. Придворная публика вразброд шаталась по помещению, с бокалами различной степени наполненности и без оных, в колпаках и простоволосыми, в одиночку и с единомышленниками. Некоторые не шатались, а группировались по общности интересов и, компактно тусуясь в стороне от праздношатающихся, обсуждали какие-то свои дела. В этой неформальной обстановке петиционеров заметили не сразу, и Йук успел разговориться со случившимся поблизости придворным.

– Вы что, отца народов голодом морите?

Тусклость царского облика превзошла все самые смелые ожиданий йуного героя, и он не смог сдержать удивления, хотя Батя Перец и успел примерно обрисовать по дороге, какую картину предстоит увидеть просителям высочайшего внимания.

– Нее, – хмыкнул собеседник. – Это они от рождения такие. Ну, может, и не совсем от рождения... Говорят, его в детстве нянька роняла, – добавил он шёпотом, приблизившись к йуковскому уху. – То ли обмен веществ от этого нарушился, то ли ещё что-то, но только теперь он у нас вот такой.

– Не сочтите за крамольность, но имеет ли смысл рассчитывать на долгосрочные результаты общения с Его Величеством? У нас, понимаете ли, проект...

– Хотите спросить, долго ли протянет самодержец? – нисколько не стесняясь, ответил придворный. – За этот счёт не волнуйтесь. Его Величество, да продлятся дни его, ещё всех нас переживёт... Вы его во гневе не видели, – снова добавил он шёпотом. – И не дай боже увидеть. Все иллюзии по поводу скорой кончины в момент развеются! Страшное дело. Откуда только и силы берутся! Только одна вещь его тогда остановить может...

В этот момент у царицы, на протяжении некоторого времени наблюдавшей за петиционерами, иссякло терпение.

– Что вы там шебуршитесь?! – завопила она своим мощным лошадиным голосом. Стены помещения содрогнулись. Публика заткнулась и опасливо замерла, устремив взгляды на дородную монархиню, каланчой возвышающуюся над троном и залом. Её Величество повысили голос совсем не от сердитости – у царицы просто была такая манера разговора.

– Подожди, Элизочка, – попытался робко возразить царь. – Может, у них с товарищем важный разговор...

– Какой такой важный разговор?! Они же, из конца-то в конец, не к товарищу пришли, а к нам, в конце концов!

Йук немедленно оставил придворного в покое, изобразил пристальный почтительный взгляд и пихнул локтем Калумпа, дабы тот тоже не забыл о приличиях.

– Говори! – приказала царица.

Йук провёл долгие бессонные ночи, тщательно продумывая свои слова на аудиенции, и составил по сему поводу немало черновиков. И вот настал момент не оробеть, не разволноваться, а просто показать себя в лучшем виде...

Собравшись с духом и стараясь не обращать внимания на трясущиеся от царицынского лошадиного голоса стёкла, йуный герой достал заветную тетрадку, пролистал до нужной страницы и принялся выразительно декламировать своё творчество, живописующее прелести открытия Омереги и прочих маловероятных деталей своего с братом грандиозного плана.

Царица некоторое время слушала, склонив голову набок и заценивая искусство словоблудия.

– Бумажку-то убери! – вдруг заявила она. – По бумажке каждый дурак наврёт!

– А это не бумажка! – нашёлся Йук, мастерски изобразив оскорблённость. – Это конспекты священного писания!

Такое красноречие и религиозная преданность моментально покорили царицу. Её Величество жестом дали понять петиционерам, что продолжать не обязательно.

– Мы тогда, с вашего позволения, подождём немного. – Йуный герой, вручив владетельной даме очередную копию карты океяна, церемонно поклонился и направился на выход, таща за собой брата. Придворные молчаливо расступались.

– Вас позовут, – сообщил усатый лакей, казённым жестом растворяя дверь. Дворцовый сотрудник со всей многолетней вышколенностью постарался не выразить ни малейшего признака личного мнения, но в его взгляде скользнуло неподдельное вохищение обладателем столь лихо подвешенного языка.

Царица дождалась, пока гости выйдут, и повернулась к застеснявшемуся супругу.

– Итак, твоё царское величество, какое высокое слово от тебя последует? – спросила она с явным презрением.

– Н-ну... – заёрзал царь, – как бы это получше сказать... короче, в общем говоря... понимаешь... словом... во-первых, мне... э-э-э... не понравился этот гражданин, во. Какой-то он... это... не очень интересный... хи-хи-хи... ой.

– Чего-о?! – возмутилась царица. Супруг поспешил спрятаться под трон, а придворные, на всякий случай, отодвинулись подальше. Вокруг грозной владетельницы образовалась обширная зона отчуждения. – Я те щас как дам "неинтересный"! Интересных людей ему ещё, видите ли, подавай! Как же! Обойдёшься, микроскопический друг моего сердца! Интересных людей захотелось ему, ишь, чего удумал! Эпоха просвещения на дворе, любезный мой – всё, нету интересных людей! Не делают больше! Закончились! Интересных, понимаешь ли, людей!.. Хавай, что дают!!

Супруга монарха ещё примерно с полчаса грохотала своим мощным лошадиным голосом, тряся кулаками и вытянув хвост морковкой, а придворные, побледнев, стояли у стенки и мандражировали, пока тот самый усатый лакей не догадался сбегать и принести шампанского. Отпитие живительной влаги слегка охладило разгорячённую психику повелительницы, и царь, наконец, осмелился выползти из-под трона.

– И ещё, Элеонорочка, – начал он как можно скромнее, – мы просто-напросто не знаем, возможно ли то путешествие, которое они предлагают...

– Чего-о-о?!!

Самодержец поспешил разрядить обстановку, пока не разразилась новая буря.

– Ну хорошо-хорошо! – быстро заговорил он, примирительно мотая перед лицом руками. – Соберём по этому поводу учёный комитет нашей Академии. Посмотрим, что наука скажет. Наука врать не будет, всю правду нам тут же и сообщит... Идёт?

Царица подумала, о чём бы ещё поорать, но в голову ничего не пришло, и она махнула рукой.

– Валяй, собирай свой комитет!

И брезгливо отвернулась.

Комитет Академии состоял из тридцати низкорослых интеллигентиков жуликоватого вида. По внешности они все вместе до неприличия походили друг на друга, а по отдельности – на учёных королевских советников при граматарском дворе: те же консервативно-слесарские морды, те же замашки, и даже лексика – как говорится, найдите десять отличий. В течение получаса академики вынесли следующее решение: предлагаемое предприятие абсолютно абсурдно, неосуществимо, и вообще такие прожекты надо отфутболивать без разговоров, во избежание антисанитарного влияния на молодёжь.

– Видишь, Эленочка? – развёл руками царь. – Наука говорит – нельзя...

– Чего-чего-о?! – зарычала царица, сжимая пудовые кулаки.

– Я ни при чём, я не виноват! Это наука сказала! – заоправдывался царь и оглянулся на представителей науки в поисках поддержки, но никого не обнаружил: предусмотрительный комитет поспешил заблаговременно покинуть помещение.

– Ни хрена твоя наука не соображает! – брызгая слюной, вопила супруга. – Приказывай снаряжать экспедицию, и немедля!!

– Но, Эльвирочка, – робко начал царь, вновь спрятавшись под трон, – нету в казне денег-то! В-в-военная угроза от Граматара... всё идёт на нужды обороны...

– А ты распорядись, шоб нашли! Хотя бы, вон, капиталистов потряси, а то они себе пуза наели – в дверь не помещаются! Знать, не от бедности! Вот и распорядись, чтобы отслюнявили – царь ты у меня, из конца в конец, или мурло?!!

– Ну что, обсудили? – заглянул Йук.

Лицо царя имело совершенно каменный вид.

– Входите, – произнёс он. – Мы согласны. Ваши условия?

– Ну что, брательник, наступил наш звёздный час, – шепнул йуный герой, затаскивая Калумпа в зал. – Веди себя прилично, щас буду толкать речь!

Набрав в лёгкие побольше воздуха и напустив на себя торжественный вид, он приготовился толкнуть речь.

Но в этот треклятый момент неизвестный чёрт снова дёрнул брата за язык.

– Высшая Королевская Награда!.. – бесцеремонно отпихивая брата и вылезая вперёд, произнёс он странным шёпотом, по громкости и интонациям напоминающим порядочный вопль. А в довершение эффекта закатил глаза и сделал довольно странный жест рукой.

В зале стало так тихо, что было услышано падение на пол инструмента, которым неугомонный батя Перец пытался сделать очередную пакость, на сей раз царице. Святой отец офигел вместе со всеми остальными, и пакость осталось недоделанной.

– Чегось? – подозрительно прищурившись, спросил царь.

– Мы совсем не... э-э-э... – попытался исправить положение Йук, но слова предательски покинули его, а челюсть отвисла раньше, чем он успел докончить фразу.

Физиономия царя окрасилась в весьма мрачные тона, брови сдвинулись, и монарх молча указал на дверь.

– Да, Ваше Величество, – понимающе промямлил Йук и униженно выполз, увлекая за собой брата.

– Ты чего это?! – возмутилась царица, но царь показал ей кулак.

– Молчи, несчастная! – рявкнул он необыкновенно решительным голосом. И даже тощий кулачок как будто бы увеличился в размерах.

– Да ты, величество, мать твою, совсем распустился!!! – взревела царица, закатывая рукава. Но монарх, не обращая на взбешённую половину ни малейшего внимания, поднял над головой внушительный скипетр и без видимых усилий аккуратно переломил его пополам.

Сие могло означать только одно.

– Ой, господи! – испуганно завопила царица, и настала её очередь прятаться под трон. Могучая царицына туша там, правда, не поместилась, и несчастное сидение откатилось в сторону. – Не погуби!!!

А один из опытных министров пояснил менее опытным:

– Царь разгневался!

– Царь разгневался... Его Величество гневаться изволят... – пронёсся по залу взбудораженный гул.

В считаные секунды всё живое в зале попряталось по шкафам, антресолям и за занавесками, ожидая невиданных разрушений и трепеща за свою жизнь. Самые слабовольные сперва попытались выпрыгнуть в окно, но на окнах, специально во избежание подобных несчастных случаев, оказались предусмотрительно установленные решётки.

Монарх вышел на середину зала, поднял кулаки и глубоко вдохнул, увеличившись в объёме примерно вдвое. Судя по всему, Его Величество намеревались сказать одно-единственное слово, ёмко и лаконично описывающее оценку ситуации во всей её полноте, и слово сие обещалось прозвучать так, что штукатурку и стёкла можно было заранее списывать.

– Ну, щас сказанёт!.. – шепнул опытный министр. Придворные дамы стиснули зубы, зажмурились и заткнули уши.

Но тут, к великому (хотя и относительному) облегчению присутствующих, неожиданно случилась та самая единственная вещь, способная остановить разгневанного царя. А именно – появление царского казначея.

Как мы помним, царский казначей представлял собой единственную персону, кою предпочитали не пускать в храмовину Тактической Секты. Надо сказать, не только туда, но и во многие другие места, характеризующиеся хоть какой-нибудь святостью. Причины тому имелись довольно веские.

Трудно сказать, человеком ли был казначей, дроконом ли, альбо и вовсе какой непотребной живностью, но только физиономия у него была совершенно мефистофельская. Внешность, как известно, бывает обманчивой, но с казначеем имел место тот самый случай, когда морда лица гармонично соответствует внутренней сущности. Ходили полупроверенные слухи, будто бы на хранение государской казны поставлен не кто иной, как личный царский бес-искуситель – якобы монарх таким хитрым жестом попытался откупиться от лукавого. Основную часть времени казначей проводил в казнохранилище, со всей возможной скаредностью пересчитывая государственное добро, особенно нечестно нажитую часть оного, безошибочно чувствуя наличие греха на денежных средствах.

Сей талант главного килограматарского финансиста представлял немалое беспокойство для налогоплательщиков и властвующего аппарата – злыдень обожал не просто перебирать богатство, но тщательно сортировать, аккуратно складывая честно полученные финансы в одну стопку, а прочие – в другую; из-за этого любой желающий мог безошибочно проверить степень добросовестности граждан и правящей клики, зайдя в казнохранилище и сравнив соотношение размеров праведной и неправедной частей.

К некоторому утешению нечистоплотных деятелей, желающих не то что зайти, а даже приблизиться к казнохранилищу покамест не находилось ни среди подданных царя, ни среди вражеских шпионов. Одно присутствие столь одиозной личности донельзя портило атмосферу в окрестностях заведения. Вроде бы казначей и не показывался народу лично – но как-то так получалось, что вблизи места его обитания всякий порок сам собой вылазил наружу: то в виде непроизвольных ужимок и кривляний, то в виде неконтролируемого неправильного поведения, а то и вовсе в виде чистосердечных признаний, которым признавшийся впоследствии сам немало удивлялся (надо сказать, в первое время именно таким образом выловили многих шпионов, интересовавшихся финансовыми делами державы, а их последователи учли горький опыт и впредь в этих местах не шпионили). Не желая стать жертвой неконтролируемого выброса какой-нибудь греховности, аборигены не подходили к казнохранилищу и на пушечный выстрел. Во всём Килограматаре наблюдалась одна-единственная личность, способная на подобный подвиг – некий пацан, бывший послушник Тактической Секты, засланный к казначею под видом ученика. Батя Перец, не любивший присутствия в мире очагов, непроницаемых для вездесущих глаз и передовых методов Секты, предполагал, что засланец будет стучать подробно и бескорыстно. Но тот, похоже, попал под дурное влияние зловещего финансиста и переквалифицировался в действительно добросовестного ученика. Каким именно премудростям обучал его мастер, оставалось неизвестным, хотя очевидно было одно – отнюдь не благочинным.

Однако, даже посредством щедрого должностного назначения, полностью откупиться от мерзкого типа не удалось. Время от времени он выходил из казнохранилища, посещал царя и, тем самым, оказывал влияние на килограматарскую политику.

Вот и сейчас, учуяв нечто, казначей, без какого бы то ни было приглашения, заявился прямиком в тронный зал, с самым наплевательским видом подбрасывая монетку.

– Кто это там?! – донёсся сочный вопль царя. – Гнать его в шею!!!

Но, повернувшись и разглядев вошедшего, монарх моментально утихомирился.

– И ты тоже? – спросил он, стараясь удержать в голосе грозность: давать подданным понять, что царский гнев так быстро закончился, категорически не хотелось. – О, горе мне! О, горе мне!

Самодержец принялся слоняться по залу, бледно выкрикивая различные причитательные фразы и картинно заламывая руки. Получалось малоубедительно.

Казначей, не обращая на сие представление ни малейшего внимания, принялся за приветственный обход придворных, всё ещё трясущихся по антресолям. Каждый удостаивался дружеского щекотания когтями и пошлого комплимента.

– Княгиня Мари-Алекс, приветик! Помнится, на днях силикон пузырями пошёл – поменяли? Не жмёт обновка? Ну и ладненько... Граф фон Грыж, какая встреча! Надеюсь, не перекушали горохового супа на завтрак, как в прошлый раз перед приёмом? А то, помню, аж карниз с занавесками сорвало – конфуз, право, вышел... Министр Аб Рек, дружище! Приятно видеть тебя живым и весёлым – говорят, доктора в твоих анализах столько сахара нашли, что я уж и не надеялся...

Добравшись до бати Перца, казначей особенно развеселился.

– А-а, преподобный! Как там опиум для народа? Дорожает?

– Изыди, сотона, – сплюнул батя Перец, перекрестился и насупился.

Непрошеный визитёр завершил комплиментарное щекотание присутствующих, за исключением царя, к которому обратился устно:

– Эй, величество, что это тут с тобой творится? Детство заиграло?

– Не видишь, что ли – гневаюсь я?! – Царь пытался звучать как можно более возмущённо, и даже попробовал издать тигриный рык, но получилось лишь неубедительное мяуканье.

– Ты, величество, эти мне свои придури брось, – иронически пригрозил пальцем казначей. – Гневается он, видите ли... Хоть ты тресни – не поверю, уж извини. Я ж тебя, хе-хе, знаю, как облупленного! Давай лучше, выкладывай, из-за чего дебош. Может, я те чего дельного и присоветую.

Царь, заикаясь от возмущения, рассказал о свежевыпровоженных гостях и их необыкновенной наглости, удивившей всех без исключения.

– У меня – представляешь, у меня!! – какие-то проходимцы, чтоб их, смеют... смеют...

Казначей слушал повествование монарха, улыбаясь во всю ширину своих мефистофельских зубов.

– Дурак ты, величество, – сказал он коротко и ясно.

– Это я и сам зна... – начал растерянный царь, запнулся на полуслове и в изумлении уставился на лукавого. – Кто тебе сказал?

Запоздало осознав, что говорит что-то не то, монарх сконфуженно зажал рот ладонями.

– И дурак по следующей причине, – продолжал казначей. – Вот представь себе: заплывёт какой-нибудь граматарский морячок спьяну куда-нть не туда – может такое быть? а почему бы и нет? – откроет Омерегу, и будет она под граматарским флагом. Это бы полбеды – пусть хоть подавятся – но вдруг окажется, что там золота немеряно? Оно ж сразу в карманы Килжидиана и перекочует! Как перспективка?

– Что?! – вне себя от вновь нахлынувшей ярости, завопил царь. – Моё золото?!! Не позволю!!!

– Величество, сделай милость – заткнись, – попросил казначей. – Я тебе вот что сказать хочу: если ты так и дальше будешь обращаться с добровольцами – ну, сам знаешь, скипетры ломать и выкидвать коленца на каждую невинную просьбу...

– Невинную?!! Высшую Королевскую Награду себе с порога затребовать – это невинная просьба?!!!

–...то не видать тебе никакого золота. Которое, кстати говоря, не твоё пока ещё – Омерегу-то до сих пор не открыли, и неизвестно, есть ли там оно вообще... Но даже если его там и нет – это ведь не только к золоту относится. Вдруг там, например, брильянты? Или, например, бокситы?

– Да у меня в царстве, кроме этих голодранцев, столько народу – наверняка найдутся лохи, которые сделают то же, а затребуют меньше! – сопротивлялся монарх.

Казначей заулыбался ещё ширше и мерзее.

– Величество, ты царь или всё-таки дурак? Ой, ой, только не надо невинное лицо тут делать! Сам ведь понимаешь, какую фигню спорол. Во-первых – эпоха просвещения на дворе, где ты среди нашего высококультурного и высокообразованного народа лоха-то найдёшь? Во-вторых, если и найдёшь – раз они лохи, то, скорее всего, не сумели откосить от армии, а раз не сумели откосить, то добросовестно защищают родину от Граматара, то есть заняты и за твой проект взяться не могут. В-третьих, наконец – ну допустим, пусть даже остались незанятые. Ответь мне тогда на один простой вопрос: почему тогда нелюбимые тобой товарищи – первые, кто за все эти годы пришёл с таким предложением? Других добровольцев что-то до сих пор не случалось. Хотя идея отнюдь не нова, смею заметить... Думаешь? Правильно, думай!

– И что же ты предлагаешь? – подавленно спросил царь. – Чтобы я этим хренам с горы выдал по полномочному сертификату, назначил в капитаны, да ещё и Высшую... Высшую... ы-ы-ы!!!

– А почему бы нет? Они ведь перед глазами маячить не будут – сразу сядут на посудины и поплывут с глаз долой. Не доплывут – ну и ладно, награды им уже не потребуется. Доплывут – тем лучше, принесут державе такую пользу, что за такое и Высшей Королевской Награды не жалко... Так что, величество, думай и решайся!

И казначей, чрезвычайно довольный произведённым эффектом, вышел.

– Ах ты удолбище красно-коричневое, погань гиперборейская! – сочно завопил царь, но тут же заткнулся, поскольку казначей вернулся.

– Если ещё какие проблемы, величество – обращайся ко мне. Уж кто-кто, а я, сам понимаешь, завсегда помогу!

Дождавшись повторного выхода лукавого финансиста, царь возобновил поток ругательств:

– Экспедицию организовать ему, как же! Да если я когда-нибудь настолько сдурею, чтобы такую экспедицию приказать – ты у меня вместе с ней отправишься, засран...

И опять ему не удалось докончить начатую мысль, по всё той же причине.

– Про засранца будем считать, что я не слышал, – либерально предложил казначей, – а насчёт отправиться – хорошая, кстати, идея. На мир посмотрю, баланс кой-какой наведу... А то у батьки Перца на каждом корабле свои агенты, а мне вроде как и нечем среди матросиков пропаганду вести – где, спрашивается свобода совести? Вот и восстановим, хе-хе, частичную справедливость...

Дождавшись, когда мучитель выйдет во второй раз, царь приготовился вновь дать волю клокочущим в груди бранным излияниям.

– И, кстати, неправильно ты цвет указал, – сообщил казначей, вновь заглядывая. – Не красно-коричневый, а просто красный. И, уж извини, никак не гиперборейский...

Самодержцу стало ясно – если он не хочет увидеть поганую казначейскую рожу в пятый за сегодня раз подряд, то следует прекратить дальнейшие попытки ругательств в адрес оного, а также, крайне желательно, сменить гнев на милость, срочно вернуть изгнанных наглецов и поддержать их дебильную инициативу.

Придворные, глядя на задумавшегося царя, постепенно поняли, что стихийное бедствие отменяется, и начали робко, по одному, вылазить из убежищ, занимая привычные места. Царица уселась на трон, поправляя помявшееся платье, укладывая растрепавшуюся причёску и перекрашивая губы, а лицу, на время наведения порядка, придала свирепое выражение, дабы у публики отпало желание кидать взгляды в на особу царской супруги и обнаруживать её в неподобающем виде.

– Ваше Величество, неужели вы согласитесь? – встревоженно пискнул кто-то.

Вместо ответа самодержец щёлкнул пальцами и позвал:

– Гонец!

Перед монархом вытянулся служебный тип, должностное облачение которого выделялось характерной и недвусмысленно указывающей на пост деталью – изображением цифры "6".

– Срочно разыщи проходимцев и приведи их сюда! – приказал царь.

***

...Йук угрюмо бродил в вестибюле дворца и предавался упадническим мыслям.

Вообще-то, хотелось не оставаться в этом месте, а побыстрее его покинуть и бежать как можно дальше, пока в душе не затихнут отзвуки пережитого позора – но шайка цугундеровцев бдительно караулила выход, и перспектива попасться им в лапы не казалась особо радужной. Поэтому, стиснув зубы, йуный герой бесцельно слонялся под взглядами дежурных царских караульных, не представляя, что делать дальше.

– Вот, блин, попадон, – бормотал бедолага себе под нос.

Караульные, скучковавшись, наблюдали за ними с живейшим интересом.

– Чего? – спросил Йук.

– Про вас легенды ходят, – сообщил один из охранителей. – Никому раньше не удавалось убедить царицу и разозлить царя за один присест. Ну вы, блин, даёте!

– И сколько законов мы нарушили?

– Да вы чё, какое там нарушили! У нас каждый день такая скучища, а тут вы шороху навели – хоть какое разнообразие! Можно сказать, спасли служивых, не дали умереть от скуки...

– А, ну если так – всегда пожалуйста, – невесело отозвался йуный герой. – Хоть кому-то пользу доставил...

Караульные дружелюбно посмеивались.

– Если чего – так обращайся, что не воспрещено по уставу – споможем!

Йук задумался.

– Нельзя ли нас в одно место подкинуть, но только побыстрее и не через вон тот выход? А то нас недоброжелатели караулят.

– Вообще, есть у нас одно средство, – припомнил второй караульный. – Для вышвыривания с позором нежелательных гостей. Но к вам применять как-то неудобно...

– У нас нету выбора, – вздохнул Йук. – Давайте.

– Прошу за мной.

Караульный направился к устройству.

– Ну что, блин, первооткрыватель хренов? – злобно пихнул брата йуный герой. – Пошли!

– А когда Омерегу открывать будем? – осведомился Калумп, за что получил увесистый подзатыльник.

Средство вышвыривания, на первый взгляд, представляло собой вполне пристойный балкончик для любования пейзажем, с несколькими рядами уютных кресел.

– Вот сюда, – показал охранитель на кресла. – Куда вам надо?

– Нам, пожалуйста, в храмовину, – попросил Йук, усаживаясь.

– Храмовина... так... так-так... – Сверяясь со справочником, провожающий что-то набирал на неприметном пульте. – Только приготовьтесь, будет жёсткий взлёт и жёсткая посадка. Для удобства буду давать обратный отсчёт.

– Мы ведь на запад смотрим! – послышался восторженный голос Калумпа. – Там Омерега! Привет тебе, неизведанная земля!..

– А ну сиди! – рявкнул Йук, железной рукой удерживая расшалившегося брата на кресле. Караульный начал обратный отсчёт.

– Три... два... один... готовы? Пуск!!!

Балкон взбрыкнул наподобие катапульты и послал сидящих высоко в небо.

Всё случилось так неожиданно, что Йук, оторопело глядя на стремительно несущиеся внизу детали ландшафта, не сдержался от дурного вопля. Калумп, расставив руки, вглядывался вперёд (очевидно, пытаясь разглядеть впереди вожделенные берега Омереги) и идиотски посмеивался.

Йуный герой успел заметить, что вышвыривательная система, помимо собственно вышвыривания, автоматически прилепила к штанам каждого из них по длинному флажку-ленточке с царской печатью и с надписью: "Оно только что освободило дворец от своего ущербного присутствия. Не ловить!!!"

– Наверное, посадка будет очень жёсткая, – предположил он, и не ошибся.

– Дети мои, что случилось? – выбежал монах-привратник навстречу охающим и кряхтящим братьям-первооткрывателям.

– Да так, ничего особенного, – простонал Йук, ковыляя по газону и параноидально оглядываясь – не нашёл ли коварный враг способа догнать их в столь короткое время? Врага в поле зрения пока не наблюдалось.

– Мы тут пришли собрать манатки, какие остались, и собаку, – сказал он привратнику.

– Да-да, он как раз последний экзамен досдаёт... – Монах вёл гостей к месту экзаменования, по пути заинтересованно сыпля вопросами. – Какова судьба проекта?

– Накрылся наш проект и тут, – мрачно развёл руками Йук и мимоходом наподдал пендаля Калумпу. – Поедем теперь из этого Китая нахрен, от греха подальше...

– Но как же так? – сокрушался монах. – Нельзя хоронить такое богоугодное дело! Да и куда вам теперь податься, если обратно в Граматар не пустят?

– Да хрен его знает... – буркнул Йук ещё мрачнее. – Придумаем по обстоятельствам.

Впереди замаячила уютная полянка, посреди которой возвышался ломящийся от явств стол, а подле него – подсвечник в виде собаки... Э, нет, никакой не подсвечник, а Гексоген, демонстрировавший на своём выпускном экзамене умение владеть экстремально важным для церковного животного умением: прикидываться неодушевлёнными предметами, в каковом состоянии тщательно прислушиваться к разговорам случающихся поблизости грешников, и впоследствии доносить об услышанном в ближайшее святое представительство, воспроизводя информацию с максимальной дословностью. А стол представлял собой всего лишь скромное пиршество, накрытое в честь выпуска школы церковных животных.

"Хоть кто-то из всего этого дела пользу извлёк..." – подумал йуный герой с очень слабым облегчением.

– Вот открою Омерегу... – совсем некстати встрял Калумп, чья дебильно-оптимистичная наивность никоим образом не соответствовала трагизму ситуации.

– Калумп!!! – взбесился Йук. – Я с тобой знаешь, что щас сделаю?

– Не знаю, брат.

– А я с тобой щас очень просто сделаю. Я тебя щас просто возьму и укокошу. Вот прям возьму кирпич и одним махом избавлю от страданий и тебя, и себя!

Он страшным взглядом заозирался в поисках кирпича. По восторженному лицу Калумпа пробежала тень озабоченности, и несостоявшийся первооткрыватель начал отодвигаться от отчаявшегося брата.

Кирпичей на глаза йуному герою долго не попадалось, да ещё мешался привратник, хватая за локти и читая горячие проповеди о пагубности братоубийства. Герой, зверски рыча, отталкивался и порывался возобновить попытки. И вот, в конце концов, на глаза попался вполне подходящий булыжник... Но ещё раньше, чем удовлетворённый Йук успел наложить на него жаждущую руку, кто-то успел поставить на этот же самый булыжник твёрдую ногу. Да ещё и какую! В кованом сапоге огромного размера, состояние которого указывало то ли на огромный пробег, то ли на обильное использование обутых в означенный сапог конечностей в многочисленных уличных боях – а то и на оба применения сразу... Сапог тускло блестел своим поцарапанным блеском – несмотря на интенсивное применение, он явно подвергался ежедневному и самому тщательному уходу. Нетрудно было заключить, что обладатель обуви наделён служебными полномочиями и соответственными обязанностями, к каковым подходит с неизменной и фанатичной пунктуальностью, не допускающей и мысли о подкупе или блатовании...

– Братья Йук и Калумп? – спросил суровый голос.

– Д-да... – выдавил из себя потрясённый Йук, не решаясь поднять взгляд. Наделённый служебными полномочиями некто правильно понял состояние йуного героя и продемонстрировал удостоверение, любезно опустив руку.

– Служба Королевских Гонцов, – последовал словесный комментарий. – Его Царское Величество повелели передать вам своё императивное пожелание. Вас, проходимц... тьфу, то есть, хороших людей, и теперь уже не просто хороших людей, а Уполномоченных Капитанов, настоятельно просят вернуться ко двору и получить экспедиционные указания.

Йук продолжал сидеть в согбенной позе, удерживаемый теперь не экзистенциальным ужасом, а непомерным удивлением, граничащим со скепсисом.

– Хотите... сказать... – услышал он своё нерешительное лепетание. – Проект... утвердили?

Королевский Гонец ответил молчанием, но весьма красноречивым. Не слыша ни единого слова, и даже не видя выражения лица, всё равно становилось понятно, что Его Величество на самом деле думает об пресловутом прожекте, о беспардонных аппетитах его придурковатых авторов, и какие неимоверные силы воли потребовались царской особе, дабы переступить через себя и дать согласие на столь вызывающую авантюру, коя, к несчастью, оказалась для государственного престижа значительнее, нежели личное морально-эстетическое состояние монарха – несомненно, подорваное после всех пережитых мероприятий (может статься, что и непоправимо!)...

– Не советую застявлять Его Величество ждать, – сказал посланец своё веское заключительное слово, снял ботинок с кирпича и щёлкнул каблуками. Прежде, чем опупевший Йук успел всё-таки подняться и рассмотреть не только ботинок, а и остального гонца, тот был уже далеко.

– Ну ни фига себе... – бормотал ошарашенный йуный герой, покачиваясь в полутрансе и держа булыжник в приподнятой руке. – Ну ни фига себе...

Вид со стороны, наверное, был исключительно дурацкий. Ничего, пусть будет. Не каждый день становишься свидетелем чудес, на которые не совестно реагировать дурацким видом...

Монах-привратник, подойдя к свидетелю чуда, аккуратно извлёк из простёртой руки опасный предмет и положил ладонь ему на плечо.

– Вот видите, дети мои, – сказал он голосом, исполненным сдержанного торжества и одновременно назидания, – лишения на пути к Истине всегда вознаграждаются и оборачиваются обретениями!

Калумп бегал вокруг, не своим голосом вереща: "Ура-а-а!", подпрыгивая и икая от радости.

– Хозяин, а я всё слышал и запомнил, – донёсся сзади голос Гексогена. За время обучения в нём появился характерный монашеский акцент и такая же тихая благодетельность. – Могу повторить...

Йук, не говоря ни слова, сгрёб питомца за шкирку, поднял перед собой и смачно поцеловал в морду. Под сводами храмовины разнёсся самозабвенный, радостный до безумия хохот.

Учуяв веселье, набежали и присоединились к неистовству остальные выпускники школы церковных животных. В одночасье скромный дворик храмовины обратился в эпицентр бурного, неподдельного счастья и взаимопонимания. Все тискали друг друга, лобызали и, путаясь в словах (которые, впрочем, не имели значения), делились радостями и весело смеялись, не обращая внимания на видовые и национальные различия.

Монах-привратник, стоя в смиренной позе, наблюдал за царящим благолепием с едва заметной улыбкой на устах, ибо всё шло, как и должно идти – истина побеждала ложь, добродетели вознаграждались, а пороку, хотя сам порок об этом пока не подозревал, предстояло неотвратимое, суровое и справедливое наказание.

Учителя школы и кот-архиепископ, воспользовавшись всеобщим ликованием, в одиночку учинили на праздничном столе опустошение и скромно удалились, предпочтя не выяснять, что скажут ученики, обнаружив преждевременную пожранность жрачки.

– Ну что, брат, пойдём? – спросил Йук, когда на продолжение восторга не оставалось ни сил, ни решительности.

– Пойдём, брат! – доверительно кивнул Калумп, ни на секунду не прекращая счастливо смеяться. Сие напомнило – брат пока ещё не вылечен, и несколько омрачило полученный позитив. Йуный герой попробовал утешить себя надеждой, что это пройдёт, но попозже. А вслух, на всякий случай, добавил:

– И кончай смеяться, это серьёзно!

Несколько некстати вспомнилось, что за ними бодрым походным шагом движется погоня. Взятие пешеходного курса на дворец представлялось наиболее надёжным средством организовать с ней встречу.

– На этот счёт, дети мои, не волнуйтесь, – заверил привратник. – У нас в храмовине тоже имеется система выпроваживания нежелательных гостей.

– У меня ещё от дворцовой-то рёбра трещат... – пожаловался Йук, кряхтя и потирая бок.

Но выбирать, очевидно, не приходилось.

...Храмовинная выпроводительная система делалась если и не теми же самыми мастерами, что и дворцовая, то, по крайней мере, по аналогичному проекту. Принцип действия оказался аналогичен с точностью до запятой, вплоть до того, что к штанам выпровоженных прицепили по второму позорному флажку – только, естественно, с печатью не царя, а Секты, и с надписью другого содержания: "Грешник сей покинул святое место за поведение небогоугодное. Поймавшему его, альбо соломку подстелившему, да воздастся наказание свыше со всею суровостию!" Гексогена Йук повёз на руках, проницательно смекнув, что за отсутствием штанов приткновение флажка болезненно обойдётся питомцу, да и несообразно будет сие в столь короткий срок после почётного окончания школы. Свежеиспечённое церковное животное, кстати говоря, проводили со всеми положными почестями, укомплектовав на выходе дипломом и некоторыми служебными принадлежностями.

Созерцать проплывавшие мимо окрестности по второму разу казалось скучным. Йук, интереса ради, решил заглянуть вперёд по курсу, и сразу заметил там встречный дельтаплан с ракетно-реактивным ускорителем.

– А-а-а! – завопил йуный герой. Калумп, сфокусировав мечтательный взгляд на приближающемся объекте, оценил сложившееся положение и тоже заорал.

– Сворачивайте, хозяин! – взмолился Гексоген.

– А рулить чем? – охладил его оптимизм Йук.

– Тогда вы правы, – подумав, признал пёс и присоединился к общему воплю. – А-а-а!

– А ты что думал, пёсик? Я ударяюсь только в обдуманную панику... А-а-а-а!!!

Они разминулись на какие-то считаные метры. Йуный герой, проводя встречных летунов удивлённым взглядом, даже не сразу узнал цугундеровцев, а те, в свою очередь, ответили не менее удивлёнными взглядами. План недругов не составлял особой загадки – они намеревались догнать беглецов наиболее быстрым из доступных способом, и явно не ожидали, что те настолько нагло и цинично попрут обратно.

Взаимная озадаченность продлилась ровно столько, сколько требовалось для упущения возможности воспользоваться ситуацией. Потом, естественно, со стороны погони последовал запоздалый вопль: "Стоять!!!" – и тщетная попытка ухватить Калумпа за ускользающий конец позорного флажка.

– Разворачивай! – Герр Цугундер, шипя от ярости, пихал локтём капитана-машиниста, переквалифицировавшегося в управляльщика дельтапланом.

– Рулить нечем! – отругивался тот. – Кто ж ждал, что они так... С-С-СЦУКИИИ!!!..

А ободрённый Йук разразился вслед удаляющейся погоне серией оскорбительных гримас, жестов и возгласов.

– Лузеры недобиты...

Заключительное слово подверглось бесцеремонному прерванию по причине жёсткой посадки на дворец. Или, вернее сказать, об дворец.

– Ты знаешь, брат, – гнусаво промямлил Калумп, некоторое время порассуждав над ситуацией, – а это ведь больно...

Мелькнула надежда, что жёсткое соударение привело к внеплановому выздоровлению.

– У меня, наверное, шишка теперь будет, – продолжал мычать брат. – Как ты думаешь, солидно открывать Омерегу с шишкой? По-моему, не очень...

Не успев толком родиться, надежда умерла в страшных мучениях.

– Обратите внимание, хозяин – мы всё ещё живы! – заметил Гексоген, приплющенный между Йуком и дворцовой стенкой, и незамедлительно сотворил по отмеченному поводу хвалебную молитву.

Возле стенки появились два караульных.

– Вон они! – радостно объявил первый. – Вернулись!

– Отколупывай! – подхватил второй, и они принялись деловито отколупывать повторных гостей дворца от точки прибытия.

Через некоторое время потрёпанные, но гордые братья, вместе с верным псом, торжествующе дефилировали в сторону тронного зала, ведомые тем самым Королевским Гонцом. Тусующиеся в округе придворные встречали их весьма неоднозначно, а один недоброжелатель попытался пакостно наступить на волочившиеся за Йуком позорные флажки, но Гексоген моментально вычислил нахала, съездил ему по харе кадилом и прочитал краткую душеспасительную лекцию.

Царь с крайне озабоченным видом бродил туда-сюда по тронному залу, не находя себе места. На сей раз в помещении было практически пусто – сотрудники двора и царица, ещё не отойдя от закаченного самодержцем перфоманса, предпочли выбраться на проведение остатка дня куда-нибудь подальше.

– Моё золото... – угрюмо бормотал возбуждённый монарх. – МОЁ золото!..

– Доставлены, Ваше Величество! – рявкнул Королевский Гонец, щёлкнул каблуками и удалился.

Мутный царский взор обратился к лицам, сияющим оптимизмом, самоуверенностью и кровоподтёками.

– Наконец-то! – возопил монарх с явным облегчением. – Ваше счастье, охламоны – я сегодня добрый...

Неожиданно близ трона материализовался абориген шпионского вида и, недоброжелательно скользнув глазами по упомянутым охламонам, доложил:

– В Граматаре объявлен праздник. Некий Петруччо Огогастес только что открыл путь в нейтральные золотоносные регионы Пиндии – теперь там застолблен граматарский суверенитет, и килжидиановские негры пачками вывозят золото. Сам Огогастес, ввиду окончания возложенной на него миссии, официально свободен и планирует посвятить образовавшийся досуг открытию Омереги, для вящего престижа Граматара и в качестве ругательного жеста в адрес нашей короны.

Царь издал крик смертельно раненого в душу зверя и с удивительным проворством укусил себя за локоть.

– Как же я ненавижу скотину Килжидиана! – прошипел монарх, но вспомнил о присутствии охламонов и поспешил взять себя в руки.

– Значится, так, – сказал он Йуку с Калумом, повелительно тыкая обломком скипетра. – Я назначаю вас Уполномоченными Капитанами, даю неограниченные (но в пределах разумного) права во всём, что непосредственно касается экспедиции, и уже распорядился выделить в ваше распоряжение флот из трёх прославленных кораблей. Ступайте, откройте Омерегу раньше проклятого Огогастеса и возвращайтесь с победой – иного не приемлю. В случае удачи вас ждёт Высшая Королевская Награда!

Последние слова самодержец произнёс с явной натугой, и по окончании речи, неимоверно скуксившись, сплюнул сквозь зубы.

– А куда ступать-то? – спросил Калумп. – В смысле, отплывать-то откуда?

Едва Йук услышал, что травмированный брат вновь подаёт голос, как внутри него всё упало.

– Ну-ка, цыц!!! – поспешил рявкнуть йуный герой, захлопывая разговорившемуся Калумпу рот широкой ладонью. – Так точно, Ваше Величество, мы уже идём!

И, подобострастно откланявшись, поволок себя и брата на выход.

– Куда направились? Ну-ка, на место! – приказал царь. Нетерпеливые первооткрыватели вернулись, глядя на владыку с немым вопросом и скрытым опасением.

– Я же не сказал, где вам снаряжать экспедицию и откуда отплывать, – критиканским тоном произнёс монарх. – Куда бы вы направились, интересно? П-придурки... Ладно, это мелочи. Слушайте внимательно, паразиты – дважды повторять не буду, на то у меня нет никакого здоровья. Сейчас вы отправитесь в порт Шанкр. (Чего оскалились, убогие? Это прославленный порт державы и город-герой, между прочим!) Там в кабаке найдёте губернатора – он в такой шапке, узнаете сразу. Дайте ему по башке, чтобы протрезвился, но только не перестарайтесь, бога ради, и не пришибите – там и так с кадрами напряжёнка. Когда проснётся, сунете ему под нос грамоту, которую я вам щас тоже дам, и скажете примерно так: "Ты, губернатор! Не "шо тебе нада", а берёшь и делаешь всё, что тут указано, за 10 дней максимум. Сам царь повелел!" По-другому он не воспримет, только так и можно... Гммм... Что ещё? А, ещё вот следующее: для надзора за финансовой добросовестностью мероприятия и соблюдением порядка в экспедицию зачислен царский казначей. Это всё. Выметайтесь, вредители!

Йук и Калумп энтузиастично откозыряли и ринулись исполнять повеление. Гексоген задержался, ханжески кланяясь и не скупясь на обещания истово молиться за здоровье всесправедливого самодержца, но братья нетерпеливо поволокли питомца за ухо (он продолжал рассыпаться благодарностями на ходу). Царь глядел вслед проходимцам с глубоким удовлетворением, а потом потёр руки и довольно-таки неприлично засмеялся, чувствуя небольшую, но приятную локальную победу.

– Здорово я придумал! – заключил он. – Долго эти шанкровцы, паразиты, со всякой швалью контрабанду водили, державу разоряли – а теперь пусть, гадёныши, сами подразорятся, поснаряжают этот дурдом на нахапанные бабки... Эй, там!

Монарх хлопнул в ладоши.

– Скажите казначею, что я повелеваю ему отправиться в Шанкр и далее с экспедицией, и проследить за всяческим порядком – как во время подготовки к мероприятию, так и во время осуществления оного... Это я тоже клёво придумал, правда? – добавил он, обращаясь неизвестно к кому. – Хоть на сколько-то отделаюсь от этого негодяя, не увижу его поганой рожи...

Казначей заявился практически моментально, не успел царь даже закончить самодовольных слов по поводу своей задумки. На сей раз одиозный финансист оказался не один – с ним прибыл тот самый пацан-засланец-перебежчик от Секты. Выражение на физиономии пацана отливало недетским цинусом и придавало ему пугающее сходство с самим казначеем.

– Конечно, величество! Непременно отправляюсь, уже в пути! Но, сам понимаешь, не имею права оставлять тебя одного на произвол судьбы. Это, значится, мой лучший друг и ученик Вофчег. Чтобы в моё отсутствие ты тут не выкинул какого-нить номера – он за тобой присмотрит. Ну и за казной, естественно.

– Это точно, – подтвердил Вофчег, весьма нехорошо хихикая и потирая руки. – Присмотрю!

Царь не выдержал очередного явления казначейской рожи и опрокинулся в обморок.

– Что стоите? – обратился казначей к нерешительно маячившим на заднем плане санитарам. – Не видите, величество переутомилось? Несите в вытрезвитель – пусть человече передохнёт. И чтоб аккуратно! Ему ещё страной править.

Царя вынесли, а казначей переключился на Вофчега.

– Значит, Вофчег, всё, как я учил – девок не щипать, финансы государственные не разбазаривать и к храмовине не подходить – плохое место, ничего интересного там нет. Вернусь – проверю!

– Так точно-с, учитель! – с готовностью откозырял Вофчег, и они оба куда-то исчезли.

...

Герр Цугундер выгнал подчинённых в коридор, завесил окна газетами и, полуголый до пояса, восседал в полумраке номера. На коленях его лежало ружьё, а впереди маячило зеркало, перед которым клубились дымы неких подозрительных неблаговоний. Впрочем, в данном заведении стены многократно прокуривались самым разнообразным куревом, поэтому вряд ли кто-либо по соседству заподозрил нечто несообразное. Да и не до того было обитающим по соседству – практически все они представляли собой исключительно пропащую публику...

По зеркалу побежали мутные волны, потом поверхность вдруг прояснилась, и на главаря группы преследования глянуло мрачное, освещённое мертвенно-зелёным цветом лицо.

– А, это ты? – буркнуло лицо. – Чего надо, остолоп?

– Да славится имя султана Фтанга Ктулховича! – ровным голосом ответствовал герр Цугундер. – Наши попытки остановить посланника раз за разом терпят неудачу. Кто-то им сильно помогает!

– Так выясните и разберитесь! – нетерпеливо отозвалось лицо.

– У нас практически не осталось времени. Они близки к открытию Омереги; непонятно как, но им удалось заручится поддержкой властей – до самого отплытия за ними будет такой надзор, что нам не подступиться. Великий!!! – вдруг истерично возопил герр Цугундер, вытаращив глаза. – Ну дайте нам послабление! Облегчите правила! Что за дебильные ограничения – у нас ведь достаточно силы, чтобы устроить в этом мирке локальный апокалипсец!

– Правила остаются в силе, – жёстко и непререкаемо отрезал голос. – Вы что, балбесы, думаете – нам тут легко? Думаете, правила поменять – это пальчиком сделать, и всё, да? А знаете, недоумки, какие ресурсозатраты и стратегические перепланировки в высших сферах это повлечёт? Это ведь только вам, халтурщикам, всё так просто кажется. Потому вы и халтурщики до сих пор, а не в командирах ходите! И вряд ли когда-нибудь будете, с такой-то узостью кругозора...

– Тогда поторопите этого оболдуя Огогастеса! – истерично умолял герр Цугундер. – Сделайте хоть что-нибудь!

– А он и так старается по максимуму возможностей. В отличие от вас, халявщиков! Может, вам ещё и подкрепление выслать, а? Когда каждая единица на счету? Ага, щаз! Не дождётесь! На вашу шаражку и так выделили слишком много. У вас полно рычагов – думайте, какие ещё не использовали!

– Хотя бы подскажите!!!

Лицо нахмурилось и оскалило зубы.

– Слушай, ты, герр с бундесвера. Я тебе не нянька и не препод, чтобы с тобой, как с дитём малым, возиться, ляпы твои за тебя выискивать. У меня тут, между прочим, занятость похлеще твоей! Мой Главный Сёгун-Визирь Расхристо-сан подготавливает захват ключевого мира. Не дай астрал, что-нибудь сорвётся – контору можно будет сразу прикрывать! Мы тут все вкалываем на пределе, понял? И не дай астрал, если вы просрёте второй раунд – у врагов освободится куча фигур, которые они тут же двинут к нам сюда. Всё понял, я спрашиваю?

– Понял. Мы постараемся, – помрачнел герр Цугундер.

– Да-да, вы уж постарайтесь, – посоветовало лицо. – В ваших же убогих интересах.

Некоторое время в комнате царило тягостное молчание.

– Но если у нас не получится, – сказал, наконец, герр Цугундер, – имейте в виду – мы вас предупреждали, и именно вы оставили наш запрос без внимания...

– На твоём месте, я бы не думал, что получится, если у вас не получится, – заявило лицо и исчезло.

***

Несколько часов спустя, Йук, Калумп и Гексоген, ныне дипломированное церковное животное, прибыли в город Шанкр и вломились в указанный кабак. Местная публика встретила их несколькими рассеянными взглядами – час стоял примерно такой, когда выдавить из себя нечто большее клиентура не способна, а обслуживающий персонал, пользуясь данным обстоятельством, в относительном покое переводит дух. Поэтому, кстати говоря, к рассеянным взглядам публики прибавилось несколько откровенно неодобрительных со стороны полирующего рюмку бармена и официантов, прохлаждавшихся в тени. "Понаехали тут!" – явственно расслышал йуный герой чьё-то бормотание. Стало слегка неприятно, но переживаемо: как-никак, у них здесь имелось дело.

Не позволив себе смутиться, первооткрыватели прошествовали к губернатору (особые приметы царь также сообщил, хотя можно было попробовать догадаться и так: владыка выделялся среди остальной клиентуры упитанностью и повышенным роскошеством лапсердака). Последствия пьянства должностное лицо переживало в некотором обособленном отдалении от прочих подданных, а пара примостившихся по соседству помятых типов в жандармской форме, очевидно, представляла собой штатную охрану. В обычное время присутствие охранников слегка смутило бы йуного героя, но сейчас, во-первых, они располагали мощной бумажкой, а во-вторых, состояние охраны не выбивалось из общеклиентского, и опасаться их в текущей форме не казалось нужным.

Почувствовав тычок, губернатор отреагировал вяло и предсказуемо.

– Шо тебе нада? – пробурчал он, открывая один глаз. Перед глазом незамедлительно обнаружилась царская грамота.

– Ты, губернатор! Не "шо тебе нада", а берёшь и делаешь всё, что тут указано, за 10 дней максимум. Сам царь повелел! – старательно и в точном соответствии со шпаргалкой, произнёс бодрый голос Йука.

Мутный глаз губернатора с трудом изучил содержимое бумаги, потом повернулся к подателям оной и некоторое время изучал наглые личности Уполномоченных Капитанов, на пару с их собакой. Тело владыки, хрипло побулькав, разродилось страдальческим вздохом.

– Не дают губернатору заслуженного трудового отдыха, – пробурчало оно. – Всё поэксплуатировать норовят... Да ещё и за городской счёт, бо-о-оже...

– Не поминай имя божие всуе! – грозно рявкнул Гексоген, пригрозив кадилом.

Губернатор, вздохнув ещё раз, сполз с места трудового отдыха и вяло растолкал охрану. Та вскочила и, насколько позволяла кондиция, попыталась встать навытяжку.

– Вольно, – махнул рукой начальник и указал на подателей бумаги. – Наши дорогие гости. Их будем теперь кормить, охранять и лелеять до самого отплытия в экспедицию. Поняли?

Жандармы недоверчиво рассмотрели дорогих гостей.

– Какую экспедицию? – спросил первый.

– А экспедицию будем организовывать тоже мы, – сообщил губернатор и полупьяно хихикнул. – Лана, пошли...

С явным трудом, не обходясь без помощи Йука с Калумпом, владыка с охраной повёл (или, вернее, повёлся) всех в ратушу.

...

На пару минут в кабаке воцарилась стандартная тишина, нарушаемая скрежетом выдраиваемых рюмок да ритмичным похрюкиванием клиентуры. Потом в заведении появилось новое действующее лицо – Аццкое Пингвинятко, замаскированное под забулдыгу. Под драную куртку подложили подушку, имитирующую пивное пузо, а макияж слегка припорошили некой зеленоватой химией, дабы придать физиономии иллюзию народности.

– А тебе-то чего? – пренебрежительно спросил бармен, поигрывая припасённой под столом дубинкой. Вид посетителя казался столь убогим, что с ним явно можно было не церемониться.

Но Аццкое Пингвинятко грубо и некуртуазно развеяло обманчивое впечатление об своей неказистости. Подпрыгнув, оно захватило барменский галстук, опустило сотрудника общепита мордой на стол и прошипело:

– Короче, гнида. Я щас буду выступать перед народом, поэтому ползёшь вон в тот угол и не отсвечиваешь. И попробуй хоть звук издать – убью!

Огорошенный бармен, сглотнув слюну, судорожно закивал и при первой же возможности резво отполз в указанный угол, а потом и дальше, проломив макушкой стену.

Аццкое Пингвинятко, удовлетворённо проследив за выполнением своего наказа, забралось на стойку и издало противный визг.

Массы клиентуры беспокойно закопошились, и на возмутителя спокойствия уставились несколько подозрительных взглядов.

– Чего орёшь, сцуко? – недоброжелательно произнёс чей-то насквозь пропитой голос.

– Крик мой полон горечи и отчаяния! – заголосило Аццкое Пингвинятко, эффектно заламывая руки. – Увы, увы нам, гордые жители Шанкра! Словно последних лакеев, заставят нас отныне пресмыкаться перед пришлыми элементами и обслуживать их придурковатые прихоти! Увы-ы-ы!!!

Клиентура ответила недоумённым бормотанием и скрипом немытых, почёсываемых затылков.

– Ты об чём? – вопросительно пробурчал всё тот же вышеупомянутый голос.

– Об чём я? – запрыгало Аццкое Пингвинятко, в возбуждении роняя слюни. – Об чём я, вы меня спрашиваете? Согорожане и собутыльники, часто ли вы видите по сторонам что-то, кроме стакана?! Разве не заметили, как только что сюда заходили чужаки?!!

– Ну заходили, – ответила, недоумевая, клиентура. – Ну, губернатора увели. Бывает. На то он и губернатор, делов у него иногда приваливает...

– Это и всё, что вы видели?! – шипело Аццкое Пингвинятко. – Позор вам, жители Шанкра! Где ваша прирождённая интуиция и легендарная хватка? Ведомо ли вам, что в этот самый момент, когда вы беспробудно пьянствовали и думали: "А, опять губернаторские дела", – вершились судьбы нашего славного города? И ведомо ли вам, что вершили их не мы? Да-да, гордые жители Шанкра, знайте – за нас только что решили другие!

Клиентура всё более расшевеливалась и обеспокаивалась. Неровные массы постепенно разделялись на отдельных мордоворотов, нехотя подымающихся с лежанок и растирающих оттоптанные бока, на оратора воззревалось всё больше и больше осоловело-встревоженных взглядов. Аццкое Пингвинятко, обведя публику проницательными глазами, безошибочно определило наиболее авторитетного аборигена и сосредоточило пафос своего выступления на нём.

– Ведомо ли вам, гордые жители Шанкра, что царь повелел нашему героическому городу снарядить экспедицию по открытию Омереги за наш счёт? За наши кровные, непосильным трудом нажитые деньги? Всем, всем придётся раскошелиться, подтянув пояса и позабыв, возможно, обо всех радостях жизни, вплоть до пива. И даже вам, мой многоуважаемый земляк! Разве желаете вы такой участи? Разве заслужили вы её?

Авторитетный абориген, пошатываясь и крутя вытаращенными глазами, забормотал какую-то грозную руладу, в коей угадывались ноты протеста и несогласия. Его пример понемногу вдохновлял остальных присутствующих.

– Паче того, – продолжало Аццкое Пингвинятко, задирая пафос до невозможно высокой ноты, – предполагается привлечь к принудительному труду всех и каждого, кто будет сочтён нужным. А нужным сочтут очень, очень многих – ведь план, родившийся в дурной башке пришлых иноземцев, настолько абсурдно грандиозен, что под него потребуются сотни, тысячи рабов! Царь на старости лет совсем сдурел! НАС ВСЕХ ЗАСТАВЯТ РАБОТАТЬ!!!

Чаша народного негодования вскипела и переполнилась.

– Да что ж за беспредел творится, пацаны? – взревел авторитетный абориген, закатывая рукава и выплёвывая обретающийся во рту огрызок огурца. – Они нас уже и за дворян не держат! А ну, айда бузить!!

– Пусть содрогнутся улицы Шанкра от народного протеста! – надсаживалось Аццкое Пингвинятко, подпрыгивая и подпевая бушующей буре праведного гнева. – Пусть узнают в этот день зажравшиеся чинуши, что с мнением народа надобно считаться! Ура-а-а-а!!!

Грозная, поначалу бесформенная, но неостановимая толпа попёрла по улицам, методично громя встречные лотки и клумбы, переворачивая транспорт, поджигая мусорные кучи и вооружаясь отодранным от заборов штакетником.

Жандармы и мирные гуляющие, завидев грозную массу, моментально проникались неравенством сил и заблаговременно прятались. Зато из подворотен, напротив, выбегали всё новые и новые фигуранты, расчехляя на ходу разнообразные орудия и вдохновлённо вливаясь в армию протестующих.

Грохот сапог и ботинок разгневанных масс о мостовую разносился далеко окрест.

...

– Что там такое? – беспокойно заозирался Йук, ощутив колебания почвы.

– Вот открою Омерегу... – У Калумпа на уме, как всегда, было всё одно и то же.

– Цыц, брат, – Йуный герой щёлкнул рассеянного брата по носу. Гексоген, нагнувшись, прислонил к земле ухо.

– Идут люди, – доложил он. – Много людей.

– А, понятно! – воскликнул губернатор с живейшим пониманием. – Протестовать идут.

– Против чего? – не понял Йук.

– Попробуйте догадаться, уважаемый Уполномоченный Капитан, – лукаво подмигнул владыка. – Против вашей экспедиции, естественно!

Йук почувствовал, что дело плохо.

– Гексогенчик, сколько их?

– Да много, много, – заверил губернатор. – Народ в Шанкре пассионарный, заводится легко. Это у нас дело обычное! Их тут хлебом не корми – дай против чего-нибудь попротестовать.

– Обычное не обычное, а надо что-то делать, – заёрзал йуный герой, нервно оглядываясь. На северо-востоке начинала клубиться пыль.

– Вы же губернатор! – Йук затряс губернатора за лапсердак. – Сделайте что-нибудь!

– Спокойно, без паники, – призвал губернатор, ловко выворачиваясь и оправляя костюм. – Первым делом надо успеть добраться до ратуши.

– А это далеко?

– Не очень, но придётся поднажать. Готовы?

Владыка ещё раз лукаво подмигнул и с удивительной для своей пивной комплекции резвостью рванулся вперёд. Примерно в тот же момент в другом конце улицы радостно завопили:

– Вон они, гады! Мочи-и-и!!!

Губернаторская охрана не отставала от владыки. Судя по бесстрастно-служебному выражению их лиц, нисколько не изменившемуся по сравнению с мирным временем, народные протесты здесь действительно были делом привычным.

– Брат, не стой! – прикрикнул Йук, сгребая Калумпа и кидаясь вслед отступающей с достоинством власти.

Гексоген успел купить в подвернувшемся ларьке банан, лихорадочно его сгрызть и выкинуть кожуру на пути отступления – сей манёвр ненадолго задержал толпу. И, возможно, именно этих нескольких секунд хватило, чтобы в самый последний миг захлопнуть дверь ратуши перед носом беснующейся публики. Охрана, не умеряя темпа, равно как и бесстрастно-служебного выражения лиц, разошлась по флангам и заняла позиции у замаскированных под цветочные горшки пулемётов. Чуть поотдаль скучный вахтёр, прищурившись, взял дверь на прицел пистолета.

– Эй, губернатор! – слышались голоса, подкрепляемые многочисленными кулачными ударами по двери и стенам. – Слышь, открывай, чмо пузатое! Хуже ведь будет!

Уполномоченные Капитаны с Гексогеном, спрятавшись за вахтой, с тревогой смотрели на сыплющуюся со входа штукатурку. К воплям и ударам вскоре прибавился огнестрельный обстрел.

– Ничего, пусть повоюют, – беспечно отмахнулся губернатор, пользуясь моментом и прикладываясь к извлечённой из-за пазухи бутылке. – Проходили уже через это. Ратуша наша крепкая, вломиться – не вломятся, а наступательный ресурс порастратят, вот вам и вся революция... Эх, опять газоны повытоптали, с-скоты!

Гексоген, завершив внеплановый сеанс молитвы, осторожно выглянул из-за вахтёрской будки. Навстречу ему пронёсся душераздирающий свист, завершившийся мощным бабахом. Помещение сотряслось, моргнув лампочками. Пёс испуганно икнул и рухнул обратно в убежище.

– А через ракетный обстрел тоже проходили?! – прокричал Йук, прикрывая голову.

– Проходили и через ракетный обстрел, – совершенно невозмутимо отозвался губернатор. – Они как-то авиационную бомбу в три тонны приволокли – и ничего, стоим... Говорю вам – дело-то обычное!

И действительно, через некоторое время у толпы закончились то ли боеприпасы, то ли бензин, то ли всё сразу – но, так или иначе, звуки штурма сошли на нет.

Осторожно подкравшись к забранному решётками окну, Йук убедился, что протестующие перешли к оборонительно-осадной тактике. Заполонив прилежащие окрестности, они жгли костры, трясли оружием с плакатами и скандировали ругательные лозунги.

– Ой! – отшатнулся Гексоген, пытавшийся выглянуть из другого окошка – всю площадь оного внезапно заслонило громадное хамло, прильнувшее вплотную к оконной решётке. Хамло отличалось крайне неизысканными чертами, и взгляд, устремилённый с него на обретающихся внутри ратуши, был самый что ни на есть кровожадный.

Губернатор, открыв окно (только стекольную часть, разумеется – решётка оставалась в силе), коротко спросил:

– Дворянин?

– Потомственный! – с гордостью подтвердило хамло, роняя слюни с кривых клыков и не спуская с недосягаемых жертв кровожадного взгляда.

Губернатор, покопавшись в кармане, извлёк оттуда аэрозольный флакончик с надписью: "От дворян", побрызгал по хамлу и закрыл окно обратно. Весьма своевременно – снаружи как раз попытались воспользоваться фактом освобождения открывшегося окна от дворянина и закинуть через решётку несколько гранат. Поскольку на пути оных вновь возникла непрошибаемая толща бронированного стекла, гранаты не нашли ничего лучшего, кроме как отскочить обратно. Раздалась пара будничных взрывов, несколько воплей, и об стену шмякнулись три или четыре упитанных массы (вероятно, тоже дворяне).

Йук, окончательно убедившись в подконтрольности ситуации, позволил себе перевести дух.

– А теперь что? – спросил Гексоген, осторожно отползая от окна и приподнимаясь.

– Теперь ничего, – пояснил губернатор, пропуская очередную порцию зелёного змия. – Ждём, пока они разойдутся, делаем ремонт, и – до следующего раза.

– А сколько они будут сидеть? – поинтересовался Йук.

Владыка пожал плечами.

– Когда – день, а когда и на пару недель хватает... По-разному.

– А как же наша экспедиция? – обеспокоился йуный герой. – Нам нельзя ждать две недели. Проклятый Огогастес может опередить нас со дня на день!

– А, экспедиция? Это мы щас устроим.

Губернатор извлёк из кармана мобильную трубу и начал набирать некий номер внушительной длины. Йук дежурил у окна, озабоченно оглядывал народное сборище. Калумп, подойдя сзади, попытался присоединиться.

– Что там, брат? Омерега?

Йуный герой, положив на братский кумпол тяжёлую руку, решительно пригнул его пониже, дабы не сильно раздражал протестующих своей оптимистичной рожей и не провоцировал на новый приступ.

– Десять дней – это фигня, – бормотал губернатор, продолжая дозвон. – Что мы, шаражкина контора какая-нибудь, что ли? Да у нас такие дела всегда на мази. Мы такое за пару часов организовать можем... Как там, говорите? Флот из трёх прославленных кораблей? Есть у нас три прославленных корабля! Свеженькие, можно сказать, с иголочки! Дело за малым... Вам не нужно ни об чём беспокоиться, – заверил он Йука, на секунду оторвавшись от телефона. – Вот прям щас, как переговорим с товарищем, вручим вам пропуск в порт, найдёте причал №3 – это и есть отправная точка, практически всё в ней ужо подготовлено. У нас ведь не какие-нибудь хухры-мухры, у нас дела делаются чётко!

– А как мы пройдём в порт мимо этих? – Йук кивнул в сторону двери.

– А у нас тут ход специальный есть.

И действительно, в ратуше имел место быть специальный секретный ход, по которому они благополучно добрались до дороги в порт, оставив беснующуюся толпу дежурить у органа власти в счастливом неведении. Губернатор остался в ратуше, ибо служебное положение предписывало развлекать протестующих периодическими успокоительными речами (они редко влияли на развитие ситуации, но традиция предписывала власти вести диалог с народом).

Вражеский замысел обернулся против самих же врагов: согнав все силы к одной-единственной точке, незадачливый супостат совершенно оголил всё остальное. А посему, вплоть до самого порта, идти было свободно, тихо и просторно.

Воодушевлённые и ободрённые, экспедиционеры всю дорогу с энтузиазмом обсасывали злободневную тему: что нужно для удачной экспедиции.

Ну, прежде всего, считал Йук, разумеется, нужен народ. Без толпы много не навоюешь, в конкретно их случае – хотя бы потому, что среди Уполномоченных Капитанов и их собаки не наблюдается никого, смыслящего хоть что-нибудь в управлении морскими транспортными средствами.

– Или наблюдается? – на всякий случай, уточнил Йук.

– Я немножко знаю. Теоретически... – сообщил Калумп, и в глазах его затуманилась дымка, живо напомнившая об неестественной реалистичности, вплоть до мельчайшего винтика, конструируемых недолеченным братом моделей корабликов. Воспоминания сии пробудили в Йуке первобытный ужас, и йуный герой поспешил перейти ко второму необходимому условию успешной экспедиции.

Во-вторых, нужен кто-то, способный этот народ возглавить, организовать и, в общем, руководить. Словом, босс. Ибо без босса народ – всё равно, что стадо (и действо у ратуши являлось лишним тому примером). С последним тезисом Гексоген не согласился.

– Нельзя вот так всех взять и огульно записать в стадо, – нравоучительно заявил он. – Каждый, в ком есть искра божия... (и далее последовал стандартный текст проповеди).

И, наконец, после долгих и горячих (дело почти дошло до рукоприкладства) споров о том, что же из упомянутых двух вещей важнее, экспедиционеры сошлись на общем мнении: ни народ, ни босс не представляют ни малейшей пользы, ежели нету самого главного – снаряжения. В данном случае – кораблей. Много ли Омерег открыли горе-мореплаватели, не имевшие в своём арсенале хотя бы захудалой надувной шлюпки? Вполне вероятно, за всю богатую историю человечества находились сорвиголовы, пытавшиеся, вопреки здравому смыслу, покорить морской путь в неизведанное силою одного своего пловцовского мастерства (при этом Йук сурово посмотрел на Калумпа). Но, поскольку история не сохранила ни малейших упоминаний об сколько-либо значительных успехах подобных начинаний, напрашивался вывод, что участь, постигавшая придурков, была неизменно логична и предсказуема, всякий раз дополняя копилку горького первооткрывательского опыта очередной назидательной ошибкой.

– А потому, друзья, – на оптимистичной ноте заключил Йук, – давайте отнесёмся к предстоящему осмотру кораблей с надлежащим почтением – ведь это орудия завоевания нашей будущей славы!

Упомянутые орудия мирно покачивались у причала №3, ожидая инспекции.

Увидев, на чём им предстоит завоёвывать будущую славу, Калумп долго смеялся, Гексоген тщательно крестился, пытаясь разогнать наваждение, а Йук, разинув рот, долго не мог сказать ни слова.

– Э... это что?.. – выдавил он, наконец, вытянув в сторону кораблей трясущийся палец.

– Дык... корабли, – доложил сопровождающий жандарм, и его гнусная физиономия расплылась от счастья.

Йуный герой сначала пробовал утешить себя надеждой, что произошла некая досадная ошибка, которая скоро исправится, и это не те корабли, а потом – когда окончательно выяснилось, что никакой ошибки нет – долго и изобретательно поносил город-жлоб Шанкр вместе со всеми его губернаторами, дворянами и прочей поганью. Сопровождающие жандармы бОльшую часть времени деликатно не вмешивались, предпочитая получать удовольствие от зрелища, и только пару раз попытались успокоить беснующегося Йука, справедливо заметив – какова, мол, экспедиция, таковы и суда. Разумеется, сии сдержанные попытки воззвать к разуму успеха не возымели. И неудивительно: даже самые умудрённые годами аксакалы города-героя Шанкра вряд ли припомнили бы хоть один случай, когда факт поступления данного флота под чьё-либо командование не вызывал бы у свежеиспечённого командира психической травмы – а ведь среди них встречались куда более закалённые и подготовленные к лишениям организмы...

Количество прославленных кораблей, как и говорилось, исчислялось тремя штуками. Для получения угрожающей здоровью дозы негатива достаточно было взглянуть на любой.

Первое судно называлось просто и незатейливо – "Пуждук". Учитывая явную кустарность букв, существовала и иная версия её природы – художество случайно прохожего любителя народной письменности, исполненное во время очередного простоя судна близ причалов. Настоящее имя, если оно и существовало, затерялось под слоями многолетней ржавчины, так что оба варианта истолкования глубокомысленной надписи представлялись взаимозаменяемыми. Из всего флота "Пуждук" выделялся выцветшим, ободранным парусом, торчащим на непропорционально возвышающейся мачте. Нижняя рея давным-давно отвалилась вместе с куском полотнища, и посему присутствие паруса не несло в себе ни пользы, ни вреда. Зато можно было соорудить из него приличествующий экспедиции флаг – в каковом качестве, судя по многочисленным следам былых покрасок, данный парус и использовался.

На первый взгляд, "Пуждук" производил обманчивое впечатление если не прицепа, то, максимум, безмоторного судна, доставшегося флоту в наследство от дремучих средневековых времён и от парусного спорта. Сие, однако, было не так. В самой глубине гордого флаго-парусника притаилось скромное машинное отделение, работавшее на педальной тяге. При должных усилиях восьмерых положенных по штату велосипедистов, гарантировалась скорость судна не менее 1 километра в час, а впридачу к тому – полное отсутствие экологически вредной химии (увы, скорее, в теории – на суровой практике велосипедисты, стремясь рационализировать тяжкий труд, не гнушались различных стероидов и стимуляторов, потребление коих превращало человеческий организм в источник субстанций, значительно более вредных для природы, нежели продукты сгорания традиционного топлива).

Благоустроенность "Пуждука" создавало несомненное настроение – сильное и плохое. Наиболее человеческие условия выпадали разве что капитану: в его распоряжение предоставлялась индивидуальная каюта 3х3 метра, оснащённая двумя диаметрально противоположными дверьми – выходом на палубу и входом в другое помещение, о котором мы вспомним чуть ниже. За пределами капитанской каюты комфорт заканчивался. Помимо небольшой башенки, заключавшей в себе упомянутую каюту с пристройками и подпиравшей второй этаж с мостиком, на палубе торчала мачта для флаго-паруса, а незанятая площадь максимум в четыре раза превышала личную капитанскую. Чтобы матросам не показалось слишком просторно, на палубе валялись разнообразные снасти сомнительной полезности, плюс четыре огромных пушки конкистадорских времён, расставленные по бортам. (Слава небесам, хоть боеприпасов к ним не прилагалось.) Не исключено, что в процессе трудного плавания в какой-нибудь изобретательной голове могла родиться мысль об излишестве чего-либо из всего этого дела, и, как следствие, соблазн выкинуть что-либо за борт, дабы освободить жизненное пространство. Для предотвращения подобного развития ситуации всё перечисленное имущество было старательно приколочено к палубе гвоздями и заклёпками. В результате, палубной части экипажа (коей, кстати говоря, по реестру полагалось составлять не менее 10 человек) для жизни и действа оставалось крайне скудное пространство.

Но, если недостаток пространства изворотливая матросня умела кое-как осилить, то против сортира оказывались бессильными даже самые матёрые морские волки. Безысходность сия проистекала из двух фактов: во-первых, это был единственный сортир на весь корабль, а во-вторых, единственный вход в него находился в капитанской каюте. Непосвящённым новичкам нередко казалось, что, положа руку на сердце и прибор на экологию, можно обойти данное неудобство методом опорожнения за борт. Увы, суровая жизнь быстро разбивала подобные иллюзии. "Пуждук" – случайно ли, намеренно ли – отличался своеобразной трапециевидной компоновкой: короткое верхнее основание – палуба, нижнее, значительно более длинное – днище, а основная часть бортов, расширявшаяся от верха к низу, представляла собой склоны, утыканные вентиляционными отверстиями для машинного отделения. Как известно из классики, благодаря ширине Великой Реки, редкая птица долетит до её середины. Нечто подобное имело место и тут. Как ни старался стоящий на палубе, до воды мало что долетало: всё оседало на неприступных бортах прославленного корабля, откуда неумолимо просачивалось в машинное отделение, а там – горе и увы безумному, затеявшему данную авантюру. Велосипедисты – ребята столь же нервные, сколь и накачанные, весьма негативно относились ко всему, ухудшавшему их и без того адские условия труда. Чтобы подняться из машинного отделения и найти виновника, требовалось не более двадцати четырёх секунд. Примерно столько же оставалось жить лишенцу, дерзнувшему бросить вызов судьбе и замыслу конструкторов корабля. Всем прочим, не желавшим себе подобной участи, оставался один-единственный путь – тот самый, через обиталище капитана.

Вероятно, отцы-создатели при помощи данной хитрости предполагали держать капитана ближе к народу, развивая в нём чувство долга и внимание к нуждам подчинённых. На деле, однако, получалось иначе. Вид постоянно шлындающих туда-сюда страдальцев уже сам по себе был непосильным испытанием для нервов любой прочности, а если учитывать, что и личные отношения капитанов с командами зачастую оставляли желать лучшего, картина складывалась и вовсе удручающая. Нередко приключалась неизбежная и закономерная ситуация: озверевший командир брал и запирался в каюте, на неопределённый срок отлучая осточертевшую чернь от спасительной кабинки.

Таким образом, плавание на "Пуждуке" являлось подлинным искусством, овладеть коим было дано немногим.

Корабль номер два – "Аус дер Тифе" – представлял собой компактненький и страшненький катерок, созданный, по всей видимости, в военных целях – вести психологическую войну против экипажей неприятельских судов, водолазов и акул, а заодно отпугивать шпионов, известных любителей поприглядываться, к чему не просят. Посудинка выглядела так, что даже простое её созерцание несло прямую угрозу психическому здоровью. Корпус "Аус дер Тифе" с ног до головы украшал странный узор, затейливые переливы линий и цветов которого провоцировали сбои в нервной системе неосторожных зрителей, побуждая их к рвоте, поносу и дезориентации в пространстве, причём эффект был слишком силён, чтобы списать его на случайный побочный эффект, нежели на преднамеренный художественный замысел. Одно это превращало второй прославленный корабль в угрозу для всего живого в радиусе видимости. Незадачливые жертвы могли утешаться лишь тем, что и экипажу внутри судна приходится не легче.

Стремясь оптимизировать энергозатраты через аэродинамические решения, конструкторы измыслили для своего детища абсолютно шайтаническую и психоделическую форму. В результате, крыша располагалась невероятно низко, не оставляя личному составу места даже на сидячее положение в полный рост. Попытки решить проблему неудобства и высунуться наружу, чтобы хоть недолго побыть в человеческой позе, нещадно наказывались – смутьяна мгновенно накрывало густым чёрным дымом, валившим из многочисленных труб катера, разнесённых по всему периметру крыши и зачем-то торчащих не вверх, как у нормальных человеческих судов, а в стороны. Отдельные изобретательные матросы додумывались нагнуться головой вниз и высунуться из смертоносного дыма. Об этом они мгновенно жалели, ибо, приняв указанную позу, встречались глазами с вышеупомянутым военно-декоративным узором, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Быть может, именно таким обстоятельством "Аус дер Тифе" был обязан подзасохшим подтёкам подозрительного цвета, украшавшим его в ряде мест наравне с фирменной раскраской.

И, наконец, оставался третий прославленный корабль, с малоговорящим названием "БМ-240-Т". Означало сие "Баржу Морскую, водоизмещением 240 тонн", или же "Братскую Могилу на 240 трупов", предоставлялось догадываться нанимателям. Сей образчик судостроения не имел собственной движущей силы, полагаясь, очевидно, на буксир столь мощных и современных судов, как "Пуждук" и "Аус дер Тифе". Внутренние условия на "БМ-240-Т" подходили скорее для перевозки бездушных грузов, нежели обитанию живых существ. Впрочем, при желании здесь могли обитать и живые существа, обладающие достаточно железной силой воли для перетерпевания различных неприятных запахов и субстанций, покрывающих внутреннюю поверхность. Корабль специально создавался для перевозки самых экзотических и сомнительных грузов, которые, по соображениям здравого смысла, лучше буксировать на безопасном отдалении от основного судна. Нетрудно догадаться, что за годы эксплуатации (а пользовались БМ-ом часто и исключительно по назначению) запахов и субстанций там накопилось преизрядно и без надежды на выветривание. Лишним тому свидетельством являлась сопроводительная документация, в которой несусветная вонища в БМ-е упоминалась на правах неотъемлемой части конструкции корабля.

В довершение всех неприятностей, корабли стояли порожняком, и в их окрестностях не наблюдалось ни малейших признаков персонала. По-видимому, предоставители не сочли нужным озабачиваться второстепенными мелочами, вроде комплектации флота.

– Крючкотворы хреновы, халтурщики поганые!!! – вопил Йук, потрясая железными кулаками в бессильном гневе. – Ну что за помойные вёдра вы нам, гады, подсунули!.. Не, ну ладно, это я ещё могу понять – экономия там, млять, экономика... Но, едрипть вашу мать!!! Где команда, паразиты вы гнойные? Мы что, по-вашему, одни плавать будем?! Где, ёпсель твой комарёпсель, провизия?!

– Команда будет, – заверил некто в фуражке, выходя из близлежащего сарая.

Обернувшись, Йук увидел перед собой стройного, довольно-таки представительного дрокона зелёной масти и с длинными седыми волосами, ниспадающими на плечи подчёркнуто штатского плаща. Лицо, несмотря на странный оттенок, отливало причудливым сочетанием компетентности и незаурядной харизмы, притаившейся в налёте дежурно-бытовой ленцы, но в любой момент готовой к извлечению из ножен и решительному применению.

Присутствие дрокона в фуражке оказало удивительное влияние на охрану – те моментально встали навытяжку, и одновременно неловко отодвинулись, словно подавленные непререкаемым авторитетом.

– А ты ещё кто такой? – удивился Йук.

– Я – специально назначенный заведующий отправлением вашей экспедиции, аква-команданте Хуан-Фидель-Педро-Мария-Хосе-Наварро ди Эмеральди, – представился дрокон. – Хотя, можете называть меня просто "тов. адмирал".

Осмотрев корабли, Йук остался очень недоволен, а когда вылез обратно на причал (что оказалось неожиданно нетривиальной задачей, ибо штатные трапы почему-то годились только для залезания, но не для спуска – этакий своеобразный лишний намёк: на подобных судах, мол, плавают только в один конец, в котором не предусмотрено выгрузки), стал недоволен ещё больше, поскольку увидел, как тов. адмирал, стоя на самом видном месте, энергично размахивает бумажкой и что-то горлопанит.

– Это он добровольцев зазывает, – пояснил Гексоген в ответ на критический взгляд Йука. – Сказал, что постоянной команды ни на одном из трёх кораблей не предусмотрено, вот и приходится всякий раз набирать со стороны.

Отсутствие постоянной команды представлялось логичным – если бы вдруг и нашлись безрассудные элементы, согласные в неё войти, то здоровье, подвергавшееся ежеминутному прессу антисанитарии, всё равно не позволило бы им надолго задержаться в штатном составе. И смысл оттягивания вербовки до самого последнего момента, в общем, тоже был понятен: не стоило оставлять рекрутированным матросам времени на моменты протрезвления или проблески здравого смысла – чего доброго, осознают, на какую самоубийственную авантюру подписались, и успеют дезертировать...

– Сомневаюсь, что на этих горшках вообще кто-то захочет плавать, – язвительно хмыкнул йуный герой.

Но тов. адмирал продолжал целеустремлённую агитационную деятельность, и выражение его физиономии было, как у существа, вполне знающего своё дело. А посему Уполномоченные Капитаны и Гексоген, поразмыслив, решили как следует отдохнуть перед трудной дорогой, а назавтра посмотреть, что за команду насозывал этот заведующий.

***

Проснулся Йук оттого, что его усиленно будили криком: "Проснитесь, капитан!" – и предметом, по запаху напоминавшим сапог.

– Чего надо? – нелюбезно спросил йуный герой, поворачиваясь и приоткрывая один глаз. Перед глазом предстал не кто иной, как сам тов. адмирал. Он действительно снял один сапог, а лучезарное лико заведующего светилось оптимизмом и решительностью.

– Всё готово! – заявил тов. адмирал, радостно потирая руки. – Команда собрана, снаряжение подготовлено – дело за вами. Решили уже, на чём поплывёте сами?

– А когда отплытие? – поинтересовался Йук, напяливая правый ботинок.

– Через ноль часов пятнадцать минут. Не затягивайте, а то отплывут без вас!

Йук направился к причалу, по ходу дела решая, что местом обитания себя и остального экспедиционного руководства изберёт БМ. Судя по документам, команды на сей барже не только не предусматривалось, но и строго противопоказывалось. Йук счёл сие обстоятельство жизненно важным, ибо уже предвидел, какого качества добровольцы могли согласиться на подобное мероприятие, и заранее не горел желанием обитать в антисанитарной близости от этой публики.

Как и следовало ожидать, дурные предчувствия оправдались.

Лицезреть команду во всей полноте составе, к счастью, не пришлось (как пояснил тов. адмирал, большинство матросов коротают последние минуты перед отплытием в кабаке, предаваясь так называемой "преддорожной опохмелке"), но и тех немногочисленных лиц, что тусовались на причале, с избытком хватило для составления общего впечатления. Наиболее человеческая из рож носила тёмные очки, скрывавшие половину лица (вполне вероятно, именно потому и казалась наиболее человеческой), а нос её имел длину сантиметров в двадцать, причём обладал твёрдостью и торчал только до половины длины, а вторая половина свешивалась вниз, болтаясь при телодвижениях и порывах ветра. Вторая по степени человечности рожа характеризовалась одним глазом и странными губами, нижняя из которых постоянно норовила отвиснуть, а пересекающий её на уровне подбородка шов наводил на мысль о пережитых ею неоднократных отрывах с последующим пришиванием на место. Единственный глаз губошлёпа светился противоречивыми чувствами – словно в калейдоскопе, в нём поочерёдно сменяли друг друга то нездоровый фанатизм, то неуёмное, практически детское любопытство, а то и вообще непонятно что.

– Мар Тын Пинь-Зянь, – пояснил тов. адмирал, заметив, что Йук смотрит на губошлёпа. – Это в нашем городе самый уважаемый моряк-дальноплаватель...

"Такому дай мыло, – с содроганием подумалось йуному герою, – сожрёт и не поморщится!"

– Не скажите, – возразил тов. адмирал, безошибочно угадав его мысли. – Мар Тын мыла не кушает. Он – интеллигентный пролетарий, и, кстати, внёс большой вклад в организацию этой экспедиции. Без него было бы труднее.

Рассмотреть остальных матросов Йук не успел – организм, не вынесший подобного насилия над психикой, потребовал немедленно отвернуться, и пригрозил длительным рвотным порывом в случае неисполнения. Достаточно и того, что интеллигентный пролетарий Мар Тын, завидев интерес к собственной персоне, направился в их сторону, да ещё весьма специфической походкой, не оставившей почвы для надежд на возможный здоровый дух в нездоровом теле.

– Это ты и есть тот самый Калумп? – спросил он, живо изучая Йука калейдоскопическим глазом. Голос оказался скрипучим и невнятно-слюноразбрызгивающим.

– Брат я ему, – с тяжёлым сердцем произнёс Йук, глядя на море в невыразимой тоске. – Сам он вон где...

И йуный герой указал на Калумпа, приближавшегося к причалу в сопровождении Гексогена. Брат двигался нелепыми короткими прыжками и зачем-то был упакован в смирительную рубашку.

– Доктор порекомендовал, – пояснил тов. адмирал. – Счёл, что при отправлении больной может впасть в неконтролируемый экстаз и стать опасным для общества.

– Ну и прикид у вас, капитаны, – с пролетарской простодушностью брякнул Мар Тын. – Да и морды дурацкие. Тяжело вам, наверное, с такими жить... Убиться об стенку не пробовали?

– Да ты на себя посмотри, хамло! – возмутился Йук.

– Вы, Мар Тын, могли бы с успехом держать своё мнение при себе, – заметил тов. адмирал.

– Ничего не могу с собой поделать, – признался Мар Тын. – Недержание у меня на эту тему. Как только имею, что сказать – сразу и выкладываю всю голую правду.

– За голую правду того... сажают иногда, – напомнил Йук.

– А сажали уже, – с обезоруживающей откровенностью сообщил Мар Тын. – Один раз только. Теперь больше не пристают почему-то.

– Он там всю охрану искусал, а смирительную рубашку разгрыз зубами, – пояснил тов. адмирал. – С тех пор предпочитают не связываться.

Мар Тын направился обратно к кораблю, напевая и приплясывая. Йук мрачно смотрел ему вслед, стараясь, чтобы в поле зрения ненароком не попали прочие матросы.

– Вот, братец, – назидательно сказал он подпрыгавшему Калумпу, – полюбуйся, с какой командой нам придётся плавать. А всё из-за твоей Омереги!

– Так на чём поплывете? – поинтересовался тов. адмирал. – Только, пожалуйста, побыстрее определитесь – нам ещё багаж грузить...

– Ни хрена себе! – возмутился Йук. – А где же вы раньше-то были?!

– Скоро, скоро открою... – послышались знакомые и, как всегда, неуместные мотивы со стороны Калумпа.

– Брат, заткнись, – попросил йуный герой, показывая кулак.

Тов. адмирал не спускал взгляда с часов и волновался.

– Время, уважаемые, время!.. – напоминал он.

– Да отстаньте вы со своим временем, – отмахнулся Йук. – На вашей ратуше часы, между прочим, отстают от государственных на полчаса. Сам царь в грамоте написал, чтобы не забыли привести в соответствие!

Тов. адмирал, поставленный на место столь решительным образом, озадаченно умолк. Йуный герой выдержал паузу, проникаясь заслуженным удовлетворением, и только после этого позволил себе смилостивиться.

– А поплывём мы на вот этом драндулёте, – примирительно сказал он, указывая на БМ.

– Не советую, – помотал головой заведующий. – Очень сильно качает.

– Тов. адмирал, сами посудите, – предложил Йук. – Если плыть не там – значит, рядом с этими, так сказать, матросами, каждый день смотреть на их, извиняюсь, поганые рожи, и терпеть ихний матросский юмор, который у этих уродов ещё неизвестно какой... И долго мы после этого протянем, как думаете? Если суждено блевать, то лучше от качки: к ней хотя бы привыкнуть можно.

– Ну, вам лучше знать, – не стал спорить тов. адмирал. – Эй, чувак!

– Что угодно-с? – мгновенно появился некий приземистый мужичок в тельняшке.

– Начинаем погрузку. Это, это и это – вон туда... – заведующий потыкал пальцем в несколько внушительных гор тюков и ящиков, а под конец указал на примостившуюся у края кучку поменьше и поопрятнее, – ...а это – уже вот сюда.

– Понятно-с!

Йук оглянулся на Гексогена, застывшего чуть поотдаль в смиренно-молитвенной позе, и прикинул, что питомца ненароком могут забыть, или, того хуже, погрузить не туда. Нарушать благочестивый обряд не хотелось, а ждать завершения не стоило – их присутствие при загрузке БМ-а, очевидно, потребуется немедленно (ибо, как показывал опыт, в крючкотворном городе-герое Шанкре самые ответственные организационные моменты всегда следует контролировать лично, во избежание какого-нибудь случайного, а то и намеренного промаха).

– Гексогена тоже погрузи на БМ! – добавил он, указав на пса.

– Так точно-с! – отозвался мужичок в тельняшке и испарился.

– Ну что, брат? – обратился йуный герой к Калумпу, дёргая за рукав смирительной рубашки. – Вперёд, на борт мечты?

...

Между тем, матросы в кабаке мучительно проводили последние минуты перед отплытием. Многие из них всё ещё плохо помнили, какую бумажку подписали накануне, а те, кто вспоминал – хватались за голову и апатически помалкивали, уставившись в одну точку. Более-менее смирившиеся с судьбой пытались водить вялые разговоры.

– Что про нового начальника известно?

– А ты его видел?

– Нет.

– Вот и я тоже.

– Говорят, полный... каззёл.

– Дык начальник всегда каззёл, это и так понятно.

Вдоль полупрогнивших бревенчатых стен, украшенных зарешёченными окнами и покосившимися картинками, носились безвольные вздохи.

– Как меня в такое втянули, не пойму?.. – недоумевал один из матросов, по виду самый молодой и неопытный. Старшие товарищи смотрели на него с пониманием.

– Известное дело, – пояснили ему. – Сначала напоили, а потом сказали – не дадим опохмелиться, пока не подпишешь... Или ещё как-нибудь... Да мало ли способов.

– Тем более, сам адмирал набирал, – подхватили знающие голоса. – Уж он-то мозги запудрить умеет, холера...

И тут в кабак заползло Аццкое Пингвинятко, замаскированное под мореплавателя.

– А это ещё что за чмо? – безразлично поинтересовался ближайший ко входу посетитель.

Аццкое Пингвинятко запрыгнуло на кабацкую стойку и для пущего эффекта разодрало тельняшку.

– Братья матросы! – завопило оно. – Неужто вы пропили последние мозги? Неужто вам не понятно, куда вас хотят отправить?!

– Да понятно всё, – нестройно отозвались матросы. – Но что теперь-то сделаешь? Контракт есть контракт. Бум выполнять...

– Неужели вам настолько пофиг, что с вами будет? – разорялось Аццкое Пингвинятко.

Матросы переглянулись и разродились несколькими скупыми репликами.

– Дык известно, что будет.

– Поплаваем, вернёмся, получим расчёт – и всё по новой.

– Трудно будет, но что поделать – доля такая. Не впервой.

– Нам к лишениям не привыкать...

– Ни фига вы не вернётесь! – заявило Аццкое Пингвинятко. – Братья матросы, разве вы ещё не поняли? Им не нужно вашего возвращения! Нас посылают в один конец!!

В глазах публики начали появляться первые искорки заинтересованности.

– Ты чего такое говоришь? – спросил кто-то с нотками сомнения.

– Знаете ли вы, что ваши безумные Уполномоченные Капитаны решили открыть Омерегу? А известно ли вам, что это такое? Слышали вы когда-нибудь о ком-нибудь, благополучно вернувшемся после открытия Омереги?

– Да пожалуй, что нет, – задумались матросы.

– Вот именно! Потому-то Омерега до сих пор и не открыта! – Аццкое Пингвинятко, подпрыгнув от риторической натуги, воздело к потолку назидающий палец. – Никто, плавающий в те края, не возвращается живым! Моря кишат призраками, чудовищами и болезнями! Если мы туда поплывём, нам всем кирдык! Братья матросы, неужели вам настолько безразлична собственная судьба?

Тактика, подобранная для воздействия на тёмный и суеверный народ, оказалась правильной – матросы беспокойно зашевелились.

– Не может такого быть, – попытался возразить кто-то не слишком уверенно. – Уполномоченные Капитаны ведь сами тоже поплывут и вместе с нами сгинут – какой им смысл?

– А им нет никакого дела до собственной жизни! – надсаживалось Аццкое Пингвинятко. – Они – безумцы! Видели, главного из них в смирительной рубашке привели? То-то и оно! Бесноватые маньяки, охваченные единственной идеей: принести в жертву тёмным силам моря как можно больше несчастных правоверных. Посмотрите, на каких кораблях вас отправили плавать! Разве на таких кораблях отправляют тех, кому положено вернуться? Нет, братья матросы, нашего возвращения не предполагается! Мы все умрём! А-а-а-а!!!

По матросским рядам медленными, тягучими волнами прокатывалось брожение умов, норовящее перерасти в панику.

– А что же делать? – повис в воздухе сакраментальный вопрос одного из бродящих умом, так и оставшегося неизвестным.

– Что делать? – пронзительно вопросило Аццкое Пингвинятко, простирая костлявые ручонки в неопределённом направлении. – Братья матросы, это вы меня спрашиваете? Разве не дан нам здравый смысл и свобода воли? Разве не можем мы бросить вызов обстоятельствам и сделать очевидный выбор? Нужно всего лишь отказаться! Соберитесь, пойдите к Уполномоченным Капитанам и скажите всё, что вы думаете об их дурной затее! Поступите с негодяями по справедливости и разойдитесь на все четыре стороны!

– Так ведь у них охрана... – мялись матросы.

– Кого вы боитесь? – возопило Аццкое Пингвинятко, раздирая вторую тельняшку, одетую пониз первой. – Ленивых полицейских бульдогов, которые так отожрались, что пуза от земли оторвать не могут? Да они первыми отойдут в сторону! Да ещё и рады будут забыть о том, что случилось!

– Так ведь задумка самим царём одобрена... Если сорвём – будут искать и посадят...

– Да кому придёт в голову расследовать судьбу какой-то там экспедиции, так и так посланной на убой? Кто вообще узнает, что она не отправилась? Тем более, если вы сами об этом позаботитесь! Расправьтесь с Уполномоченными Капитанами, затопите корабли, а потом растворитесь в просторах державы – и никто даже не догадается, что случилось на самом деле!

– Верно парень говорит, – решил старый матрос, сидевший у окна, и с грохотом поставил на стол кружку.

– Нет, подожди, – начали возражать ему, но дед перебил.

– Да вы что, мужики, в самом деле? Охота вам вот так просто взять и отправиться к чёрту в задницу? Даже мне, на старости лет, как-то не очень... Плавал я ведь, мужики, как-то в тех водах, по самой границе, и такого там насмотрелся – больше не хочется!

– Да ты всегда за воротник закладывал до зелёных чёртиков! – пытались сопротивляться редеющие ряды сторонников экспедиции.

– Твари мы позорные, на заклание предназначенные, или право имеем? – подхватил из угла некто с провокационным голосом. – Всю жизнь дельцы проклятые нас эксплуатировали, как хотели – сколько можно бессловесно перед ними расстилаться?!

В течение последующих тридцати секунд вопрос был решён окончательно и бесповоротно, и кабак опустел. Все его обитатели, оставив за собой вскрытые консервные банки и недопитое бухло, но прихватив тяжёлые предметы и табуретки, направились разбираться с безумными Уполномоченными Капитанами.

Аццкое Пингвинятко, довольное произведённой работой, смотрело вслед матросам, мерзко улыбаясь и потирая руки.

– Не подведут, – заявило оно герру Цугундеру, выступившему из тени.

– Точно уверено? – недоверчиво спросил герр Цугундер. – Это был наш Последний Шанс переломить ход событий.

– Абсолютно без базаров, мастер, – заверило Аццкое Пингвинятко. – Кому, как не мне, знать о важности Последнего Шанса? Я выложилось на все сто двадцать. На этот раз горние силы не должны нас подвести! Сто пудов!

– Не должны, – кивнул руководитель погони, передёргивая затвор ружья. – И именно поэтому мы будем глупцами, если не начнём прямо сейчас готовиться к худшему.

– Что вы имеете в виду, мастер? – недоумевающе проскрипело Аццкое Пингвинятко.

– Закон подлости, мой друг, – просто пояснил герр Цугундер. – Боюсь, вскоре за Последним Шансом нам предстоит Самый Последний Шанс...

...

Йук озабоченно дежурил близ погрузочного люка БМ-а, перечитывая некий толстый список и периодически переводя взгляд на часы. Он был настлько увлечён и рассеян, что не заметил ни внезапно разбежавшихся жандармов охраны, ни на команду, подошедшую к нему.

– Слышь, ты, капитан... – развязно начал стоявший впереди матрос, перекидывая из руки в руку внушительную монтировку.

– Кто-нибудь мне скажет, где царский казначей? – раздражённо перебил Йук, не отрывая глаз от списка. – Уже отправляться пора, а его всё нет!

– Отправки не будет, – заявил матрос с монтировкой. Товарищи за его спиной, размахивая не менее тяжёлыми инструментами, поддержали предводителя одобрительными выкриками.

– Это ещё почему?

– А потому, что мы щас тебе...

Решительный матрос заткнулся на полуслове, а вместе с ним подозрительно быстро затихли и остальные.

Тишина оказалась столь гробовой и внезапной, что даже Йук оторвался от списка и удивлённо огляделся по сторонам. Первым делом на глаза ему попалась команда, количественное превосходство и тяжеловооружённость которой не оставляли особых иллюзий. Йуный герой почти было успел испугаться, но вдруг понял, что команда, растеряв решительность, стоит с разинутыми ртами, выпучив глаза куда-то ему за спину. Интуитивно стало понятно – дело обстоит ещё хуже, чем казалось на первый взгляд.

– Ну давай, давай, поворачивайся уже, – подбодрил насмешливо-жизнерадостный голос сзади.

Йук, стараясь не делать резких движений, очень осторожно оглянулся и увидел антинаучное явление.

Только сила воли и пионерская закалка позволили йуному герою не спасовать перед открывшимся зрелищем. Он отделался лишь непроизвольным падением на пятую точку, и то сразу собрался с мыслями. Вскочив, собрав рассыпавшиеся документы и отряхнувшись, Йук нашёл в себе силы сделать строгое лицо, сокрыв под оным разыгравшееся волнение. Ещё бы не разыграться, при виде такого-то!..

Вновь начал заявлять о себе, казалось, оставшийся в далёком прошлом когнитивный диссонанс...

Собрав в кулак все заветы прогрессивной пролетарской молодёжи, приучавшие своих адептов не доверять разного рода антинаучным явлениям, он чрезвычайно строго спросил:

– А ты ещё кто такой?

– А я и есть царский казначей, – сообщило антинаучное явление, козыряя с подчёркнутой небрежностью. – Такие вот дела!

Матросы, офигело разинув рты и опустив орудия расправы, продолжали таращиться на новое действующее лицо.

– Ну что, ребятки, попадалово? – обратился к ним казначей, не теряя леденящего душу спокойствия и глумливой иронии. – Значится, так. Я здесь буду вести надзор за соблюдением разных там законов, стандартов и элементарных правил приличия. Соответственно, чтоб через две минуты всё вот это дело... – (он обвёл широким жестом весь спектр монтировок, табуреток и прочих безвольно опустившихся орудий бунта) – ...поклали на место и приступили к добросовестному выполнению своих прямых служебных обязанностей. Пожелание на будущее: когда я надзираю за порядком, есть три правила – а) не дебоширить, б) не плеваться, в) не выражаться. Можете, конечно, попробовать. Но не советую. Нет-нет, ни в коем случае не угрожаю! Но просто не советую.

Матросы заворожённо смотрели на доброжелательную улыбку казначея, исполненную крайней плотоядности. Не оставалось сомнений, что неукоснительное соблюдение упомянутых трёх правил, равно как и дисциплины, гарантируется до конца экспедиции.

– Кстати, я слышал, в кабаке кто-то из вас поминал чью-то там задницу, – продолжал финансист, улыбаясь ещё доброжелательнее и плотояднее. – Чтобы такого ни один паразит себе больше не позволял. А то, сами понимаете, у меня есть возможность организовать особо интересующимся экскурсию в это самое место. Всё ясно? Марш работать, нехорошие люди!

Матросы, обгоняя друг друга, кинулись добросовестно выполнять прямые служебные обязанности, наперебой бормоча: "Конечно же, ваше превосходительство, об чём речь!" Из их взбудораженных умов почти зримо вытряхивались бунтовые замыслы и прочее подобное безобразие.

Удовлетворённо посмотрев на восстановленную дисциплину, казначей с достоинством повернулся к Йуку.

– А ты у нас, значит, как бы и есть Калумп?

– Нет, это не я. Он вон там в смирительной рубашке сидит, – Йук многозначительно указал на приоткрытый грузовой люк БМ-а, откуда доносились сомнительные ароматы грузовозного нутра и размеренное бормотание Калумпа.

– Тогда, значит, Бармале-Йук? Будем знакомы. – Казначей протянул Йуку лапу. Йуный герой, превозмогая омерзение, заставил себя дотронуться до предложенной конечности, и даже не особо удивился, когда она с характерным звуком отвалилась. Правда, когда Йук решился посмотреть на отвалившееся, то с некоторым удивлением обнаружил не кусок отгнившей плоти, а примитивный протез с закреплённой на нём открыткой: "А ведь сюда мог быть встроен злобный конденсатор. Где ваша бдительность, товарисч?" От протеза сильно несло серой.

– Что за гад жёг спички? – буркнул йуный герой, чувствуя необходимость что-то сказать, но плохо соображая, что именно.

– Пахнет? – сочувственно спросил казначей. – Это бывает. Зато носки вонять не будут – согласись, выгодная компенсация...

И, сдвинув полу халата, он продемонстрировал Йуку солидные копыта.

– Так, значит... эээ... – окончательно растерялся йуный герой.

– Таки да, – кивнул казначей. – Мы действительно существуем. Силы, так сказать, хотящие зла, но делающие добро. По ряду причин, вынуждены посодействовать твоему прожекту на данном этапе. Те паразиты из Тотунгсмашины – они, понимаешь ли, не из тех, с которыми можно договориться. Остаётся только пороть... Ну да ладно, отвлеклись. Сюда, говоришь?

Он чинно и неторопливо залез в БМ. Реакция последовала незамедлительно – размеренное бормотание Калумпа резко сменилось эксцентричным возгласом, а потом наступила гробовая тишина.

– Брат, с тобой всё в порядке? – Йук обеспокоенно заглянул в мрачное нутро резиденции. Первым попавшимся ему на глаза фактом оказалась уйма подозрительных ящиков, составлявших подавляющую часть груза. Ящики громоздились в штабелях у стенок и поперёк проходов, забивали полки и путались под ногами...

– Это ещё что за барахло? – удивился йуный герой, выпрыгивая обратно на причал. – Кто грузил командирский корабль? Эй!

Вдруг он заметил Гексогена, с разнесчастнейшим видом стоящего поотдаль и машущего вслед флотилии платочком.

– Пёсик, что такое?

– Меня не погрузили, – сообщил тот, смахивая слезинку.

– Погрузчик, итить твою мать! – окончательно рассвирепел Йук. – Где погрузчик?!

– Я-с! – немедленно появился знакомый мужичок в тельняшке.

– Я, кажется, просил Гексогена погрузить, – сказал Йук, тыкая пальцем в сторону питомца. – Почему не исполнено?

– Как же нет-с? Погружен гексоген-с! На ваш корабль, как вы и просили-с! Ровно сто тонн-с.

Йуный герой, охваченный самым дурными чувствами, кинулся назад в трюм.

– Этого не может быть... – бормотал он. – Это слишком дебильно, чтобы быть случиться...

– Не трудись, капитан, – посоветовал казначей Йуку, глядя на устроенную тем тщательную инспекцию груза. – Гексоген там. Взрывчатка, в смысле.

Недвусмысленная надпись с картинкой на сомнительных ящиках окончательно развеивала надежду на лучшее.

Йук издал эксцентричный возглас, мало чем уступающий недавнему калумповскому.

– Немедленно выгрузи эту гадость!!! – затряс он грузчика.

– Никак нельзя-с, – ловко вывернувшись, развёл руками мужичок. – Снаряжение списано и проходит по статье "утилизация методом отправки в бесперспективную экспедицию". Теперь оно подлежит перевозке до конечного пункта без права возврата-с.

– Блин, я же совсем не этот гексоген имел в виду!.. – прошипел Йук, но, присмотревшись к сияющему дебилистической наивностью и фингалами лицо грузчика, понял – рыпаться поздно.

– Хрен с тобой, – устало отмахнулся он. – Хоть собаку-то тогда погрузи...

– Будет сделано-с! – с готовностью отозвался грузчик, и через пару секунд Гексоген оказался на борту, имея на ошейнике бирочку с грузовым инвертарным номером.

Первая реакциия пса на казначея оказалась примерно такая же, как у Йука на груз взрывчатки. Несчастное животное попыталось покинуть корабль, но Йук удержал его, просвещая и успокаивая, пока истерика не улеглась.

– Хороших же казначеев царь себе подбирает! – заметил Гексоген. – Кто у него министр обороны, интересно?

И, ощетинившись, зарычал на финансиста, как и полагается всякому благовоспитанному церковному животному.

– Давайте не будем драться, ссориться, раздирать тельняшки и жечь тряпки, – предложил казначей, указывая на ящики. – Резкие телодвижения не в наших интересах, ага?

Гексоген осторожно осмотрел смертоносный груз, несколько раз почитал нарисованные на нём надписи, а потом икнул и, не говоря ни слова, упал в обморок. Доставать его оттуда никто не спешил, понимая – столько испытаний за один час выдержит не всякая психика, тем более у младшего брата по разуму, надо дать бедолаге отдохнуть.

Мысли Калумпа, поворочавшись в связи с прошедшими событиями, понемногу устаканились и вернулись в привычное русло.

– Скоро, скоро открою Омерегу...

– А капитан-то у нас с идеей! – отметил казначей.

– Угу. Не первый месяц уже... – угрюмо отозвался Йук.

На причал вышел тов. адмирал со знаменем.

– ОТПРАВКА!!! – громогласно провозгласил он, ударяя древком флага об землю. Выцветшее полотнище трепыхнулось, и по пространству пробежало нечто вроде энергетической волны.

– Отправка, – вторили тов. адмиралу несколько голосов, и корабли тронулись, подбодренные пинками пары сапог.

Помимо заведующего, провожать экспедицию собралось ещё несколько неприглядных лиц – из числа особо крепких психикой, поскольку наблюдение за отплытием столь прославленного флота по определению не было занятием для слабонервных. Они стояли у воды и сдержанно махали вслед уплывающим руками и флажками, пока флот не скрылся в утреннем тумане.

И ещё несколько глаз напряжённо наблюдали за процессом – неофициально и скрытно, из некоего заштатного закоулка, забитого мусорными ёмкостями различной формы и размеров.

– Ну вот, как я и предполагал, – мрачно констатировал герр Цугундер, дождавшись, пока провожающие разойдутся. – Плохие новости, дядя – нам таки потребуется твоё корыто. Ключ на бочку!

Потрёпанный бородатый мореход в кургузой фуражке, поднятый за шкирку железной рукой капитана-машиниста, трепыхался в полуметре над землёй, а пара других цугундеровцев придерживала пленника за руки.

– Ни-ког-да! – чеканно бросил несчастный в лицо герру Цугундеру и попытался брыкнуть главаря погони ногой, но не достал.

– Аццкое Пингвинятко, тебе слово, – сказал герр Цугундер, отодвигаясь в сторону.

Аццкое Пингвинятко решительно подошло к строптивому мореходу, подпрыгнуло и пригрозило козой из пальцев. Жертва затравленно пискнула, потрепыхалась ещё пару секунд и сдалась.

– Так-то лучше, – удовлетворённо заключил герр Цугундер, проверяя ключи на кошерность и передавая капитану-машинисту. – Управишься?

– Без базар-ров! – ответствовал тот.

Цугундеровцы-ассистенты немного задержались, закидывая пленника в вагонетку с мусором.

– Тяжёлый, паразит, – с неудовольствием отметил первый, отряхивая руки.

– Т-точно, – согласился второй, и они побежали нагонять остальную группу.

***

На первых порах путешествия Йук спал очень плохо. Причин тому была масса, и качка с неблагоприятными атмосферными условиями занимали среди них далеко не первое место. Не раз йуный герой в ужасе просыпался посреди ночи, разбуженный очередным жутким звуком: то кто-то из матросов, временно вынырнув из подпития, запевал блатным и противным голосом, то кто-то из родной семьи страдал во сне морской болезнью, то храпел казначей... Последний звук, кстати говоря, особенно донимал обитателей БМ-а. Йук, проводя вынужденно бессонные ночи за разглядыванием осточертевшей карты океяна, как-то даже задумался – а не выкинуть ли как-нибудь за борт это исчадие? Подкрасться, пока спит, навалиться вчетвером (для правоверного Гексогена это вопрос идейный – будет стараться за двоих), да и в окошко... Кроме них, на корабле никто не едет, пропажу никто не заметит, а специально интересоваться не станут – не тот народец. Как ни крути, со всех сторон удобная идея! Да даже если и приспичит кому узнать – куда, мол, дели ответственного за порядок? – всегда можно что-нибудь убедительное соврать. Мало ли, что могло случиться? Напился, например, да по пьяни выпал...

– Неубедительно, – заявил казначей как раз в тот самый момент, когда Йук подумал эту мысль. – Я непьющий.

Йуный герой впервые понял, насколько предсказуемы и бесполезны все их усилия в антиказначейском направлении, махнул рукой и смирился. Тем более, что вскоре началось кое-что похуже некомфортного плавания.

В одну прекрасную полночь взволнованный Мар Тын, неведомо как перебравшись с "Пуждука" на борт БМ-а, принялся ломиться в грузовой люк с дикими воплями. Проснувшийся Йук сперва офонарел, потом вспомнил, какой груз едет по соседству, офонарел ещё сильнее, и только потом сумел выдавить из себя первые слова.

– Чего вам надо, разбойники?

Он попытался придать своему голосу суровое официальное звучание, призванное успокаивать и ставить на место, но двойное офонарение не прошло для организма бесследно, и вместо сурового официального голоса наружу изошёл другой, куда более специфический. Даже Йуку, услышавшему собственное звучание, сделалось не по себе, не говоря об окружающих...

– Просыпайтесь, капитан! – вопил Мар Тын. – Диверсия, капитан! Диверсия! Диверсия!

Из тёмного угла подтягивались остальные обитатели трюма. В тусклом свете убогого фонарика (единственного средства, которое здесь решались использовать для освещения) замаячила обеспокоенная физиономия Калумпа и довольно ухмыляющееся мурло казначея. Гексоген оставался за пределами видимости, но его энергичные молитвенные нашёптывания, причудливо отражаясь от стен и груза, привносили в и без того нервную обстановку дополнительный зловещий элемент.

– Только ещё диверсий нам не хватало, блин! – выругался Йук, испытывая скорее раздражение, чем тревогу. С трудом нащупав и отдраив люк, он немедленно попал под ливень чего-то неполноценного. Отпрянув назад, йуный герой инстинктивно закрылся рукой. Почему-то показалось, что команда, решив изъявить протест, коварно выманила капитана наружу и коллективно в него блеванула, и возмущённый организм уже начал поднимать в себе волну морской болезни, готовясь дать щедрый ответный выстрел, но тут Йук окончательно проснулся и понял, что снаружи просто идёт шквальный ливень.

Сообщение о диверсии взбудоражило не только йуного героя. Насколько виделось при тусклом свете фонарика и пробивающихся сквозь непогоду прожекторов снаружи, Гексоген срочно замаливал грехи перед наскоро сооружённым алтарём, а Калумп энергично собирал манатки, явно намереваясь эвакуироваться со сделавшегося небезопасным флота и продолжить открытие Омереги в одиночку.

Тем временем на освободившуюся позицию перед люком выдвинулся казначей – единственный, не потерявший самообладания перед лицом сложившейся обстановки.

– Быстро и без возгласов – в чём диверсия?

Мар Тын неуклюже приплясывал, размахивая какой-то квадратной железкой. Увидев казначея, он моментально замер, сделал круглые глаза, разинул рот и, по всей видимости, собрался радикально заорать от экзистенциального ужаса.

– Разрешите мне, – культурно попросил Йук, подбегая к люку, отодвигая от него финансиста и изображая на лице приятную улыбку. Таким образом он рассчитывал создать дружественную атмосферу, в которой Мар Тын достигнет более вменяемого состояния и успеет рассказать о проблеме раньше, чем совершит какой-нибудь неадекватный поступок. Расчёт оправдался – исчезновение демонической образины и появление вместо неё более человекообразного капитана слегка успокоило и даже вроде как будто бы развеселило напуганного матроса. Он слегка улыбнулся и глупо хихикнул, при этом его губы на мгновение отогнулись наружу, шлёпнув по подбородку и по носу.

От этакой скабрёзности Йука передёрнуло до самых сакраментальных глубин существа. Возникло неодолимое желание взять топор и, не отходя от места, разом исправть все дефекты на лице собеседника, но йуный герой мужественно подавил в себе этот порыв (несмотря даже на то, что топор был заботливо протянут казначеем).

– Так в чём диверсия? – переспросил он.

– Понимаете ли, капитан, такое дело, – рассыпался в сбивчивых пояснениях Мар Тын, демонстрируя квадратную железку. – Один из чуваков в машинном отделении случайно натолкнулся на эту вот фиговину. Весь пол гладкий, и только она одна там торчит. Это же ведь подозрительно, правда? Вот и мы так подумали. Решили открутить и посмотреть. Них-х-хрена не поняли...

Пожав трясущимися плечами, матрос снова принялся совать железку в нос Йуку.

– Посовещались и решили – покажем капитану. Они умные, что-нибудь скажут. Что скажете, капитан? Кто её туда мог поставить, и зачем?

Йук долго не мог произнести ничего путного – внутри него царила борьба злости, недоумения и гомерического хохота. Очевидно, внутренние борения замысловато отражались на лице, поскольку в просящем взгляде Мар Тына вновь появилось некоторое опасение. А тут ещё сзади нагрянул Калумп, облачённый в рюкзак с манатками и в водные лыжи.

– Ты чего, брат? – только и смог сказать йуный герой, от неожиданности опрокидываясь с лестницы. Но казначей, ни на секунду не ослаблявший бдительность, продемонстрировал уверенный контроль над ситуацией. Прежде всего он занялся Калумпом: притормозив лыжника одной лапой и запустив другую в рюкзак с манатками, финансист раскидал Калупмовское имущество по разным углам, чтобы повторные сборы заняли побольше времени. Таким образом, первооткрыватель Омереги устранился со сцены, несмотря на то, что бодро потопал собирать рюкзак заново. Разобравшись с первооткрывателем, казначей снова занялся Мар Тыном.

– Значит, железочку отвинтили подозрительную, говоришь? – спросил он. Матрос затравленно кивнул.

– Из-под неё, небось, ещё и водица полилась? – продолжал казначей, саркастически ухмыляясь.

– Да-да, всё так, – подхватил Мар Тын. – Хлещет прямо фонтаном! Почему мы и решили-то, что диверсия...

– Значится, так, диверсанты, – постановил казначей, нагибаясь с высоты своего роста вплотную к собеседнику. – Берёте эту хреновину, привинчиваете на место, как была, и больше не трогаете. Понятно?

Не выдержав ужасающей близости казначейской рожи, Мар Тын снова сделал круглые глаза и всё-таки радикально заорал.

– Ну и чего ты, придурок, орёшь? – недовольно спросил финансист. – Хочешь, чтобы от твоих воплей у нас гексоген сдетонировал? Сто тонн, между прочим.

Матрос мгновенно захлопнул рот, и радикальное орание сменилось нервным иканием.

– Приказ понял? – спросил казначей, дождался утвердительного кивка, после чего развернул Мар Тына к себе спиной и шлёпнул по заднице. – Действуй, оболтус!

Йук, завернувшись в брезентовый плащ, как раз вылезал на палубу, дабы посмотреть, что случилось с "Пуждуком" в результате придурковатой "диверсии". Заодно удалось выяснить, как бравый матрос перебрался с корабля на корабль (а теперь и обратно) – оказывается, Мар Тын, не мудрствуя лукаво, просто перепрыгивал через разделяющие их двадцать метров воды. Йуный герой не особо удивился способности членов команды на подобный трюк: много ли человеческого приходилось ожидать от обладателей таких морд?

"Пуждук" успел погрузиться примерно на треть. Доблестные морские волки деловито исправляли ополошность – ежесекундно на палубу выскакивали взмыленные ребятки с полными вёдрами и пытались выплеснуть воду в океян. Получалось не очень удачно: в силу упоминавшейся ранее конструктивной особенности "Пуждука", вода предпочитала стекать по бортам и норовила залиться обратно через вентиляционные отверстия машинного отделения.

– Полудурки! – раздосадованно выкрикнул Йук, хватаясь за голову. – Ну полудурки вы – и есть полудурки! Блин, это какими же полудурками надо быть, бли-и-ин!..

Казначей, встав рядом, присоединился к наблюдению.

– А ведь никто не говорил, что открывать Омерегу будет легко, правда? – спросил он.

Йук, не говоря ни слова, мрачно развернулся, намереваясь вернуться в трюм. И тут же замер, не успев сделать и шага: сквозь завесу дождя пробивался свет огней, маячивших в отдалении за кормой БМ-а.

Йуный герой не поленился протереть глаза и посмотреть ещё раз, проверяя, что не ошибся. Потом заново перебрал в памяти события последнего дня – не могло ли когда-нибудь случиться, что он, впав в неподобающее состояние, распорядился поставить чего-нибудь в тыл экспедиции. Нет, ничего такого не было.

– Что за фигня? – в растерянности пробормотал Йук.

Из-за спины показались ещё два огонька – на сей раз в непосредственной близости от самогО йуного героя.

– А-а! – вскрикнул Йук, отпрянув подальше и едва не свалившись за борт. К счастью (хотя, как сказать?), выяснилось, что это просто светились в темноте казначейские глазищи.

– А ведь и действительно фигня, – согласился финансист, поглядев на огни. – Давай-ка, капитан, ложись на пузо и переходи на метод Пластунского.

– Чего? – возмутился Йук.

– Как ты думаешь, много ли народу будет плавать за нами из праздного любопытства? Вот и я о том же. Не стОит облегчать им жизнь и строить из себя мишень, правда?

Казначей, опустившись на одно колено и нагнувшись, вытащил фонарик и посветил в темноту.

Несмотря на обманчивое убожество осветительного прибора, луч без труда пронизал завесу дождя и выхватил из темноты борт какого-то очень военизированного корабля.

– Мля, – подавленно выругался Йук, распластываясь на палубе. Из люка высунулась озабоченная мордочка Гексогена.

– Хозяин?

– Гексогенчик, не вылазь из трюма! – предупредил йуный герой. – И брата тоже держи, чтобы не вылез!

– Да, хозяин, – отозвался пёс и залез обратно. Послышалась возня и протестующие возгласы: "Пустите меня! Я должен открыть Омерегу!"

– И тряпки не жгите! – напомнил казначей, злодейски посмеиваясь. – Не укроп везём, не забывайте.

Возня и возгласы сменились двумя нервными воплями, и на некоторое время стало тихо. Йук подполз к корме.

– Может, случайный попутчик? – предположил он с надеждой, сам понимая всю её тщетность. – Или вражеский флот?

– Сам всё понимаешь, да? – ответил казначей вопросом на вопрос.

– Что же делать?

– Хороший вопрос. Придётся нам над этим подумать. Не возражаешь?

Пока Йук размышлял над внесённым предложением, казначей переполз на нос БМ-а и воззвал к передним судам:

– Эй, обормоты!

– Чего? – отозвался кто-то.

– Сколько среди вас воевать умеет?

– Хрен знает!

– А ты уточни!

– Щас чуваков поспрашиваю. А что?

– Да так, мелочь. Вишь, за нами плывут?

– Ага, – сообщили спереди через пару секунд. – Что, драться будем?

– Не факт, но возможно.

Взяв у казначея фонарик, Йук предпринял самостоятельное изучение подозрительной посудины. Ему удалось разглядеть мертвенно-бледную физиономию герра Цугундера, вооружённого неизменным ружьём, и целеустремлённое мурло капитана-машиниста. Через правую штанину подкрался липкий страх.

– Ближе их не подпускайте! – выкрикнул йуный герой не своим голосом. – Они не должны нас догнать!

Этой ночью никто не спал.

Со стороны передовых кораблей доносился командный мат, подбодряющих матросню не сбавлять хода. Гексоген присматривал за Калумпом и пару раз подменял выбившегося из сил Йука, а сам Йук свои силы употреблял для выскакивания на палубу, где каждую минуту тревожно проверял, не приблизилось ли вражеское судно. Его охватывало всё более острое и малоприятное чувство дежа-вю, напоминая о не столь отдалённом времени, когда он, Калумп и Гексоген улепётывали из Граматара, точно так же, как и сейчас, преследуемые злобными цугундеровцами. Правда, на этот раз в их распоряжении имелась... гм... команда, сравнительно многочисленная, снаряжённая и, быть может, способная драться. Однако возросли и возможности противника: вместо наспех уворованной посудины, не сумевшей проплыть и пары десятков миль, их преследовало вооружённое до зубов плавсредство, укомплектованное, помимо цугундеровцев, ротой отборных наёмных китайских мордоворотов. Когда дождь улёгся, и превосходство в силе на стороне погони стало особенно очевидным, враги окончательно осмелели и принялись оказывать психологическое давление, распевая милитаристические песни. Иногда преследуемым бросали открытые вызовы – к утру в каждом корабле экспедиции торчало по две-три арбалетных стрелки.

В трюме БМ-а собрался военный совет.

– Драться! – рубанул Калумп. Брат, сильно раздражённый возникшей для открытия Омереги помехой, был настроен решительно и периодически пытался дорваться до топорика, чтобы кинуться с ним на абордаж вражеского корабля. Во избежание сего безумства Калумпа пришлось снова завернуть в смирительную рубашку, в каковом состоянии он и заседал на военном совете.

– Ни в коем случае не драться! – категорически протестовал Йук. – Если начнётся перестрелка, этот хренов гексоген (извини, пёсик, я не про тебя) рванёт от первой же пули! Мы должны от них оторваться!

И боцманы "Пуждука" с "Аус дер Тифе" ещё энергичнее подгоняли команды, стремясь выжать из предоставленных кораблей максимум возможностей.

Потянулись томительные часы единоборства двух коллективов. Будущее экспедиции, Омереги и геополитики решалось здесь, сейчас, целиком и полностью зависело от того, кто окажется сильнее, наглее и упорнее... Нервы у всех (кроме разве что казначея) натянулись до предела. Гексоген молился с такой интенсивностью, что, наверное, превзошёл по благочестивости самогО батю Перца. В один из моментов Йук заметил, что помещение затягивает подозрительная пелена благовоний...

– Гексогенчик, хули?! – возопил он.

– Извините, хозяин, забылся, – очнулся пёс и торопливо затоптал дымящее кадило, но рефлекса побороть не смог – раз за разом его лапа непроизвольно тянулась к прибору, норовя вновь разжечь источник священных дымов. И теперь уже Калумп присматривал за питомцем, позаимствовав тому смирительную рубашку...

– Отстают! – радостно гаркнул кто-то из матросов. Команды передовых кораблей с энтузиазмом подхватили вопль и разразились серией глумливых выкриков в адрес погони. По вражескому кораблю кинули несколько надкусанных морковок и гнилых апельсинов.

– Ура-а-а! – простодушно завопил Калумп, подпрыгивая и тут же стукаясь макушкой об низкий потолок трюма. После этого он некоторое время воздерживался от комментариев и прочего участия в деле.

– Неужели? – пропыхтел Йук, торопясь взобраться на палубу и самолично убедиться в победе. Вражеский корабль действительно отставал. Гнусные физиономии супостатов, собравшихся на борту, напряжённо и злобно глядели вслед экспедиции, но не выражали никаких особых эмоций: лишнее доказательство, что враг бросил в погоню исключительно бесстрастную и хладнокровную банду убийц, против которой у полупьяной экспедиционной команды имелись весьма призрачные шансы. Герр Цугундер стоял рядом с капитаном-машинистом и вёл какой-то неслышный отсюда разговор – очевидно, выражал недовольство по поводу недостаточной скорости.

Йуный герой ощутил прилив бодрости.

– Наконец-то! – воскликнул он, и сам удивился задорной авторитетности, прозвучавшей в собственном голосе. – Поднажмите ещё!

Всего пара часиков – и флот окажется вне досягаемости для вражеского оружия. И вот тогда уже ничто не удержит их на пути к победе...

Как всегда, всё испортил казначей. Несколько минут он стоял рядом с Йуком, снисходительно наблюдая, как тот строит противнику оскорбительнейшие рожи, а потом вдруг спросил:

– А что им мешает применить оружие сейчас, как ты думаешь?

Вопрос застал йуного героя врасплох и сбил весь боевой порыв. Попытавшись размыслить над предложенной проблемой и не преуспев, он озадаченно уставился на финансиста.

– Вот и я тоже думаю, что-то здесь не то, – согласился тот и повернулся к матросам. – Эй, там!

– Чего? – откликнулись морские волки.

– Притормозите-ка на четверть.

– Зачем?

– Хотим посмотреть, как эти отреагируют.

– Как знаете, – равнодушно отозвались с передовых кораблей, и ход замедлился.

"Зачем?!" – хотел возмутиться Йук, но на ближайшие полминуты у него отнялся дар речи, а далее необходимость в возмущении отпала, поскольку обнаружилось – враг продолжает отставать.

– Вот блин, – только и смог сказать озадаченный йуный герой.

– О чём и речь, – заметил казначей. – По-моему, это надо серьёзно обсудить.

В трюме БМ-а снова собрался военный совет.

– ...Вот такое дело, – сказал Йук, изложив суть проблемы и вопросительно повернувшись к собеседникам. – Что вы думаете?

Калумп, судя по отрешённому лицу, одетой в лыжу левой ноге и шаловливым ручонкам, занятым конструированием очередного кораблика, явно ничего не думал. Гексоген придерживался гипотезы чудесного спасения и предлагал вознести по сему поводу подобающую молитву. Казначей некоторое время молчал – то ли размышлял, то ли, сцуко такое, просто затянул время, чтобы пощекотать всем нервы.

– Что-то они явно задумали, – продолжал Йук, глубокомысленно глядя в потолок. – Но что? Что?

– А вдруг они гонят нас в пасть к морским чудовищам? – внезапно сообразил Гексоген, но тут же, устыдившись своей мысли, сердито вскочил на ноги. – Этому не бывать. Там не позволят восторжествовать злу в столь богомерзкой форме!

Исполненный решимости провести просительный ритуал во предотвращение беспредела морских чудовищ, он потянулся за кадилом, но получил по лапам от Калумпа и вовремя одумался.

– Если взорвёшь корабль, как я открою Омерегу? – упрекнул брат увлёкшегося пса.

– О! – сказал казначей, поднимая палец. Мысль о взрыве, похоже, натолкнула его на какие-то выводы.

– Колись, нечисть, – потребовал Гексоген, сдвинув брови. Йук, опустив глаза с потолка, вопросительно уставился на финансиста.

– Как думаете, могли они узнать, что нашу баржу загрузили взрывчаткой?

– Ну, из этого секрета, кажется, не делали, – пожал плечами Йук. – Но зачем им это?

– А если – ну, в смысле, чисто гипотетически, понимаете, да? – если вдруг рванёт – какой примерно будет радиус поражения? – продолжал рассуждать казначей.

Калумп вскрикнул и рванулся собирать вещи для эвакуации, но теперь уже Гексоген своевременно удержал его от безрассудства. Йук заставил себя не поддаться нервозной обстановке и помыслить трезво. Это стоило некоторых усилий.

– Ну... метров сто, наверное...

– Плюс заклёпки и гвозди, – неожиданно добавил Калумп экспертным тоном, оторвавшись от кораблика. – От взрыва они полетят не хуже пуль.

– Пару квадратных километров, в общем, накроет, – прикинул Йук.

– Вот поэтому они в нас и не стреляют, – заключил казначей.

– И потому отстают... – понял йуный герой, внезапно почувствовав душевную пустоту. – Подбирают дистанцию...

Подумать только – они так старались, а оказалось, что всё под контролем врага. И никакой, никакой надежды!

Казначей отвесил Йуку, убито уставившемуся в одну точку, фамильярный щелбан.

– Не бздо, капитан. Раз мы уж разгадали их планы – надо теперь с этим что-нибудь сделать, верно?

– А что? – вздохнал йуный герой.

– Для начала, проверим нашу догадку. Как там бишь? Практика – критерий истинности теории?

Они вылезли на палубу.

– Следи за засранцами, – сказал казначей Йуку, а сам пошёл на нос и занялся матросами. – Эй, алкоголики! Стоп машина!

– Совсем? – озадаченно спросили спереди.

– До особого распоряжения, – уточнил финансист.

– А что так?

– Небольшая проверочка, щас тут интересно будет... Кстати, я вчера просил проверить, кто умеет воевать. Исполнено?

– Так точно!

– А какое оружие есть в наличии, проверили?

– Нет, – сокрушённо отозвались спереди.

– А я ведь так и знал, что сами не догадаетесь, – хихикнул казначей. – Вот как раз заодно и проверьте!

– Щас сделаем. А что, драться будем?

– Экий вы дикий народ, лишь бы подраться!.. Нет, драться не будем... наверное.

Пока казначей перетирал с матросами, Йук пристально наблюдал за происходящим на вражеском судне. Как только скорость экспедиции упала до нуля, неприятель тоже остановился. Достигнутое к настоящему времени отдаление не позволяло достоверно разглядеть царящее на борту настроение, но, кажется, там возникло некоторое напряжённое замешательство.

– Ну как, встали? – осведомился финансист, становясь по соседству и присоединяясь к наблюдению. Удостоверившись, что противник ведёт себя в соответствии с расчётами, он удовлетворённо потёр руки. – Отлично. Значит, наша теория правильна!

– А что дальше? – недоумевал Йук.

– А дальше рассуждаем логически. Какова наша задача, как преследуемых?

Йук попеременно чесал то затылок, то подбородок.

– Ну... убежать, наверное... Но они этого от нас и хотят...

– А если взглянуть шире?

Йуный герой добросовестно пытался разрешить загадку, но так и не преуспел – все типовые решения напрочь перечёркивались специфической диспозицией, возникшей из-за их взрывоопасного груза. Гм, а ведь была в этом какая-то ирония судьбы: придурковатость грузчика обернулась своеобразным спасательным кругом... Ещё бы теперь понять, как бы этим кругом воспользоваться...

– В математики, в общем, не годишься, – заключил казначей.

– Спасибо, мне уже говорили, – буркнул Йук.

– И правильно говорили. Наши интересы, как преследуемых, диаметрально противоположны интересам преследующих. Значит что? Значит, правильно, мы должны делать то, чего они от нас не хотят. В стандартной ситуации – убегать. Но у нас, сам понимаешь, нестандартная ситуация, так что и решения нам предстоят нестандартные. Эй, там! Оружие проверили?

– Так точно! – отозвались спереди.

– Есть какой-нибудь гарпун, или что-нибудь в этом роде?

– Есть!

– Кидайте сюда.

С "Пуждука" прилетел и шмякнулся на палубу увесистый агрегат – Йук еле успел увернуться, спрятавшись за надстройкой.

– И ещё кого-нибудь, кто с этим делом умеет обращаться.

Йуный герой, осторожно выглянув из-за надстройки, тут же спрятался обратно – вслед агрегату кинули лысватого толстопузого уродца в матроске. Специалист по гарпунам летел, беспомощно суча ногами и малодушно вопя, приземлился со смачным шлепком, но, несмотря на грубую доставку, сохранил эксплуатационные характеристики.

– Чего гарпунировать? – спросил он, поднимаясь и отряхиваясь.

– Их. – Казначей указал на вражеский корабль.

– Это что же, мы их за собой потащим? – засомневался гарпунист.

– Да-да, ты правильно понял, – поторопил казначей. – Давай, не разводи демагогию.

– Ну, как знаете, – смирился гарпунист и поволок агрегат на корму.

Супостаты поняли замысел преследуемых и забеспокоились. Пока гарпунное орудие привинчивали к палубе, они предприняли арбалетный обстрел и попытались кинуть несколько дымовых шашек.

– Стреляют, – озабоченно заметил гарпунист. Прильнув к аппарату и сощурив один глаз, он тщательно выцеливал борт неприятельского корабля.

– Конечно, стреляют. Давай, не отвлекайся.

– Не могу, – пожаловался матрос. Беспорядочный арбалетный обстрел продолжал набирать силу.

– Вот паразиты, – произнёс казначей с некоторой досадой. – Что бы такое с вами, интересно, сделать? Капитан, сбегай-ка, принеси нашего груза.

Йук, поняв задумку финансиста, принёс из трюма ящик гексогена и замаячил на самом виду, потрясая над головой куском взрывоопасного груза. Обстрел моментально прекратился.

– Вот в чём проигрышность сил, которые не только хотят зла, но и делают зло, – прокомментировал казначей. – Предсказуемы, как кирпич.

Гарпунист, более не отвлекаемый вражескими провокациями, успешно зацепил преследовательскую посудину. На мордах цугундеровцев явственно отразилось отчаяние.

– Ура-а! – донёсся сзади возглас Калумпа, выглянувшего проверить, как идёт дело. К счастью, Гексоген успел своевременно затащить его обратно и не дал брату совершить на радостях что-нибудь неадекватное.

– А если они трос отпилят? – беспокоился Йук.

– А мы этого не допустим, – пояснил казначей. – Эй! А снайперы у вас есть?

– Есть один, – отозвались спереди.

– Забирайте этого и давайте сюда снайпера. С винтовкой вместе.

Гарпунист повалился с БМ-а, доплыл до своего корабля и был выловлен наподобие тюка с грузом. На смену ему с крыши "Аус дер Тифе" перепрыгнул худощавый тип с забинтованной в платок макушкой и косящими в разные стороны глазами.

– Чего изволите? – прошепелявил снайпер, доставая из-за спины оружие.

– Будешь следить за засранцами, – приказал казначей. – Всех, кто сунется к нашему тросу, отстреливай.

– Буит сделано! – с готовностью выпалил матрос, пристроился рядом с гарпунным аппаратом и злобно уставился на врага сквозь прицел винтовки.

Со стороны цугундеровцев послышался обречённый вой.

– Всё равно мы вас достанем, негодяи! – сочно вопил капитан-машинист.

– Чпокнуть гориллу? – предложил снайпер.

– Не надо, – запретил казначей. – Не трать патроны, тебе ещё пилильщиков отгонять.

Первые пилильщики полезли через десять минут – руководители экспедиции этого не видели, поскольку сидели в трюме, но услышали пару скупых выстрелов. На всякий случай Гексоген вылез посмотреть, не возникло ли осложнений, но снайпер, не отворачиваясь от прицела, жестом показал, что обстановка под контролем. Первые оказались и последними: осознав бесперспективность сопротивления, враг более не предпринимал попыток освободиться.

После нестандартной победы над цугундеровцами дела пошли на лад, и проблемы, донимавшие экспедицию, имели в основном мелочный бытовой характер. Инцидент, достойный упоминания, случился только один раз, когда Гексоген, во время очередной проверки палубы, попал под влияние пригожего дня и не спустился в трюм сразу, а решил сперва прогуляться. Перед его глазами предстала бытовая зарисовка из жизнедеятельности на "Пуждуке" – три матроса маялись бездельем среди декоративных снастей, плюясь косточками от апельсинов в пролетающих чаек, ещё пять пытались согнать шестого с бочки спиртного, а двое, нервно переминаясь с ноги на ногу, ломились в запертую капитанскую дверь с воплями: "Ты, скотина, немедля открывай!" При виде сего мирного зрелища пса охватил приступ любви ко всему живому, и он воскликнул:

– Привет вам, правоверные!

Привлечённые возгласом, матросы как с "Пуждука", так и с "Аус дер Тифе" дружно оглянулись в сторону БМ-а. Таким образом, глазам потрясённого Гексогена предстали физиономии всей команды в практически полном составе. От подобного зрелища пса хватил психический удар, и бедолага, рухнув за борт, поплыл по принципу топора.

Выбежавшие на крики Йук с Калумпом насилу выловили и откачали питомца. Но, едва придя в сознание, Гексоген снова побежал топиться.

– Лучше взять на себя грех самоубиения, чем плавать с такой командой! – так мотивировал он своё желание.

Но подоспевший казначей быстро отговорил несчастного от неразумного решения, растолковав, что самоубившихся по дурацким причинам наказывают с особой изощрённостью – возвращают в тот мир и к тем же самым трудностям, от которых глупцы попытались так примитивно сбежать. С тех пор Гексоген больше не проявлял суицидальных поползновений (как, впрочем, и не ходил на палубу).

После всех ужасов, пережитых экспедицией, подобные мелочи казалось сущими пустяками. Плавание открывателей Омереги, вместе с прикованными к БМ-у цугундеровцами, продолжалось.

Но расслабились они рано. Самое серьёзное испытание, как обычно, ждало в самом конце...

***

И вот, наконец, после долгих недель мытарств и лишений, настал желанный миг – на горизонте показались берега Омереги.

В том, что перед ними именно Омерега, сомнений быть не могло: во-первых, на то указывала карта океяна, а во-вторых, столь же куцых и убогих берегов в природе просто не существовало. Но даже столь неприглядная земля привнесла в ряды истомившихся плаванием моряков восторг и веселье.

– Земля-а-а-а! – завопил кто-то, забравшись на мачту "Пуждука".

– Где, где? – загалдели взбудораженные голоса. Обуреваемая любопытством, матросня высыпала на палубы и, расталкивая друг друга, столпилась у бортов, обращённых в указанном направлении. Пуждучники, не имея особой свободы манёвра, полезли на мачту к вопильцу.

В этом и оказалась их трагическая ошибка...

Перевес на бортах и на мачтах, созданный концентрацией толпы, оказался столь велик и неравномерен, что оба корабля дружно завалились в сторону земли, сделав ей своеобразный прощальный жест крышами, и скоропостижно затонули. Над водой остался торчать только киль "Пуждука", почти столь же непомерно длинный, как и мачта, а на нём, зацепившись шкиркой тельняшки, болтался невразумительный матросик с бутылкой в руке – всё, что в одночасье осталось от некогда славных кораблей и их разудалой команды. Разве что ещё снайпер, поставленный на борту БМ-а дежурить против цугундеровцев – и, пожалуй, всё.

Из трюма поднялся заспанный Йук – йуный герой рассудил, что остановка случилась как-то слишком быстро после сообщения о появлении земли, и вознамерился выяснить причину.

– Да что ж вы наделали, обормоты?!.. – только и смог сказать он, увидев душераздирающую картину затопления.

– Пузырь на завтрак, в день, и вечером пузырь, – пробормотал матрос, указал приподнятым большим пальцем в сторону берега, икнул и шлёпнулся с киля в окиян. Только его и видели.

На подмогу к разинувшему рот брату бежал оскорблённый Калумп.

– В двух шагах от моей Омереги! – вопил он. – Да как вы посмели, чернь полупьяная!

– Заткнись, аристократ, – щёлкнув раздухарившегося брата по затылку, попросил Йук и бессильно уставился на маячащую вдалеке Омерегу.

– Слышь, капитан, – озабоченно доложил снайпер, – они там что-то замышляют, кажись.

И действительно, народу на палубе преследовательского судна зримо уменьшилось. Очевидно, противник просёк изменение обстановки и собрался по сему поводу на экстренный военный совет. Йук не мог знать, что придумают супостаты, но оно ему заранее не нравилось, и дожидаться окончания вражеского совета не имелось ни малейшего желания.

– Что, проблемка? – сочувственно спросил казначей. Йуный герой буркнул нечто недоброжелательное.

Перед уцелевшими встала очень сложная задача – как добраться до берега.

– Перелететь бы... – размечтался Йук, но тут же сам устыдился столь глупой мысли.

– Перепрыгнуть! – с энтузиазмом воскликнул Калумп.

– А допрыгнешь? – спросил Йук.

– Вряд ли, – почесав затылок, признался брат.

– Тогда не говори глупостей.

– А может, переплыть? – предложил снайпер.

– А не боитесь голодных акул? – подмингул казначей.

– Ну... – задумался снайпер. – Может, они не голодные...

– На это лучше не рассчитывать, – поддержал финансиста Йук. – Мы первооткрыватели или нет? Раз первооткрыватели, значит, до нас тут никто не плавал. А раз никто не плавал – акулам сытыми быть не с чего...

Над окияном воцарилась тишина, нарушаемая только повизгиванием чаек, да размеренным скрипом экспедиционерских мозгов, пытавшихся взять проблему мозговым штурмом. Цугунеровское судно, как могло, чинило мозговому штурму психологические препятствия – там сохраняли зловещее молчание, постоянно напоминавшее, что враг не дремлет.

Из трюма выбежал экзальтированный Гексоген, размахивая кадилом.

– Дорогие хозяева, самое время вознести молитву! – заявил он. – Мы попали как раз в ту ситуацию, когда нам всем необходимо чудо, и дать его нам может только...

Казначей педагогически посмотрел на дымящееся кадило.

– Огонь зажигал?

– Д-да, – растерялся Гексоген, но тут же сориентировался. – А тебе-то что, лукавый?

– Да так, ничего. – Казначей заглянул в трюм и, по всей видимости, остался чрезвычайно доволен увиденным. – Третий ящик слева на нижней полке. Бабахнет примерно через две минуты – примите мои поздравления.

– Что ты такое говоришь? – праведно возмутился пёс, а Йук, ни секунды не доверяя искусителю, лично сходил проверить, в чём дело. Вернулся он с выпученными глазами и утерянным даром речи.

– Что, брат? – спросил Калумп, почуяв неладное.

– К... к... к... к... – заикался Йук. Вид загоревшейся коробки с гексогеном не предрасполагал к излишнему красноречию.

– Что там? – поинтересовался снайпер.

– Ты, боец, следи за противником, не отвлекайся, – посоветовал казначей. – Тут у нас разные неинтересные мелочи, тебе про них лучше не знать.

– Это ещё почему?

– Ну смотри сам. На предотвращение кабздеца у нас осталось... – казначей посмотрел на часы, – ...полторы минуты. Если мы отвлечёмся от поиска решения и потратим из этих полутора минут одну, чтобы растолковать тебе, в чём дело – станет нам всем от этого легче? А главное – чем это нам поможет?

– Ладно, – согласился снайпер и вернулся к выполнению текущей задачи.

Тем временем Гексоген окончательно осознал, что придумать решение проблемы не сможет.

– Тем более предлагаю помолиться, – печально вздохнул он, вывешивая кадило за борт. Дым поплыл вдаль, красиво стелясь по поверхности океяна.

– А ну, прекратить! – возмутился Йук. – Не время устраивать цирк!!!

Он вступил в борьбу с псом, пытаясь отобрать у того кадило и в глубине души надеясь, что, пока процесс борьбы пресекает заупокойные инициативы, хотя бы Калумп успеет придумать что-нибудь путное. Но у Калумпа на уме, как всегда, была только Омерега и Высшая Королевская Награда.

Жалкие остатки двух минут, отведённых на поиск выхода, неотвратимо истекали.

Казалось, наступило самое время посмотреть правде в глаза и честно признаться самим себе, что это конец. Но, поскольку надлежащей смелости духа ни у кого не наблюдалось, экспедиционеры вместо этого неожиданно сошлись во мнении, что во всём виноват казначей.

– Всё из-за него, проходимца! – возмущённо закричал Йук. – Всё из-за него! Если бы не...

– А мурло-то хитрющее-хитрющее! – перекрикивая брата, завопил Калумп. – Прямо как у...

– А ведь святоотеческое писание с самого начала предупреждало... – перебил Гексоген.

– А-А-А! – заорал Йук, перекричав разом всех остальных. Эта маленькая и бессмысленная, но всё-таки победа принесла ему некоторое утешение.

В этот момент вдруг выяснилось, что казначей куда-то исчез.

До взрыва оставалось всего несколько секунд. На цугундеровском судне началось некоторое оживление – уголком глаза йуный герой заметил, что отборные китайские мордовороты массово прыгают в воду и пытаются куда-то плыть, а герр Цугундер с подручными мечутся по палубе и отлавливают прыгунов, пытаясь пресечь позорное дезертирство. В этом они преуспевали, но лишь частично.

– Выбираемся вплавь! – принял Йук волевое решение – неуместное и бессмысленное, но хоть какое-то.

Спасло их, в некотором роде, чудо, и причём чудо весьма удачное. Одна из плит обшивки БМ-а оказалась достаточно большой и ударопрочной, и случилось так, что в самый последний момент она оказалась на пути между взрывной волной и экспедиционерами, пролетавшими мимо в последнем отчаянном прыжке в океян. Плита не только защитила горе-прыгунов от пагубных последствий взрыва, но, нагнав и приплющив их сзади, ещё и вовлекла в свой стремительный полёт. А полетела она не куда-нибудь, а в сторону Омереги.

Примерно аналогичное чудо случилось и со снайпером, но бедолаге повезло чуть меньше – его плита полетела не в Омерегу, а в диаметрально противоположном направлении. В возгласах, издаваемых матросом, сквозило неподдельное разочарование. Пролетая над вражеским судном, он не упустил случая выместить свою обиду, пару раз пальнув по супостатской палубе.

Большой необходимости в том не наблюдалось, ибо преследовательский корабль и без него решетило ливнем из болтов и гаек, прыснувших во все стороны этаким последним приветом с утопающего БМ-а.

– Бли-и-и-ин!.. – вознёсся к небесам хриплый вопль Йука, затерявшийся в грохоте, смраде и прочих звуках, сопутствующих катастрофе. А Калумп успел встревожиться, не снесло ли вожделенную Омерегу нафик таким мощным взрывом – чего доброго, станет нечего открывать...

...Было темно и невыносимо давило.

Сначала Йук подумал, что утоп в океяне, и на него сверху давит водяной столб многометровой высоты. Но довольно быстро выяснилось, что лежит он на земле, а давящая сверху тёмная масса – это просто плита от БМ-а, спасшая их от неминучей трагической развязки. С немалым трудом выбравшись из-под объекта, йуный герой увидел её заднюю поверхность, испещрённую вмятинами, копотью и многочисленными гайками-винтиками, которые спасительница экспедиционеров, подобно бронелисту, приняла на себя. Йуный герой попробовал представить, что случилось бы, попади они под всё это дело напрямую, и ужаснулся.

– Я так и знал! – сказал он и сплюнул – не столько от досады, сколько для проверки, остались ли в его теле после прошедших потрясений качества, необходимые для руководителя. Кажется, ничего не потерялось. Разве только голос несколько утратил командность, да поруганный скелет возмутился на несообразную случаю резвость – попытавшись встать на ноги, йуный герой тут же рухнул, скорчившись от тупой боли в костях. Первое время пришлось передвигаться ползком, и то очень осторожно.

– Вот блин, – прокряхтел Йук, неуклюже перекатываясь по земле.

Калумп висел на близлежащей пальме вниз головой, зацепившись за неё шнурками. Он ничего не говорил, но мнение брата, видимо, разделял. Гексогена поблизости пока не наблюдалось.

– Ну что, брат, вот мы и в Омереге, – объявил Йук. – Ты доволен?

– Мгм, – промычал Калумп и выплюнул изо рта несколько пожёванных заклёпок.

Помучившись несколько минут, йуный герой сумел доползти до пальмы, и, карабкаясь по её стволу, принять-таки вертикальную ориентацию. Теперь, с высоты привычного положения тела, можно было и оглядеться.

Берег и прибрежные воды отливали определённой живописностью, в данный момент слегка подпорченной прошедшим взрывом. На месте БМ-а поднимался густой чёрный дым. Чуть поодталь, постепенно заваливаясь на нос, весело полыхало судно цугундеровцев – взрывная волна, вкупе с болтогаечным обстрелом, причинила супостатскому кораблю повреждения, решительно несовместимые с дальнейшей эксплуатацией в каком бы то ни было качестве. На этот раз, похоже, погоня накрылась окончательно...

Пернатые представители фауны, неосторожно оказавшиеся в радиусе пары километров от эпицентра, неторопливо сыпались в океян, а навстречу им кверху пузом чинно всплывали рыбы и прочие обитатели моря (кажется, даже пара водолазов). Растительность на участке побережья, накрытом зоной поражения, была аккуратно подстрижена.

Словом, взрывоопасный груз отработал на славу и устранил все признаки жизни в районе высадки экспедиции.

– Вот мы и в Омереге, – повторил Йук про себя и, прихрамывая, отправился осматривать открытую землю на предмет достопримечательностей. В Омереге таковых не обнаружилось: треть острова покрывала невзрачная равнинка, плавно переходящая в песчаный берег, на востоке маячила куцая рощица, а на севере дело заканчивалось небольшой каменистой косой, выдающейся в глубь океяна. Там йуный герой нашёл Гексогена, уцепившегося задней лапой за самую северную оконечность свежеоткрытого географического недоразумения – питомец, покачиваясь на ласковых прибрежных волнах, увлечённо пускал пузыри в океян. Йук успел вытащить пса раньше, чем незадачливому другу человека удалось окончательно утопнуть. Несколько минут ушло на откачку недоутопленника.

– Хозяин, мы в раю? – придя в сознание, первым делом уточнил Гексоген. Узнав, что райское блаженство откладывается, он сперва огорчился, но вскоре передумал и сотворил несколько благодарственных молитв. Кадило, к сожалению, утопло безвозвратно – этот факт огорчил Гексогена более основательно.

– Да будет тебе, – попытался утешить питомца Йук. – Всего-то дурка с благовониями. Быстро соорудишь себе другие благовония. Глянь, сколько трав всяких растёт – бери и дыми по самое не хочу...

– А ведь и правда, – согласился Гексоген и отправился искать подходящую растительность.

– Эге-ге-ге-е-ей!.. – пронёсся над Омерегой жизнерадостный вопль. – Привет тебе, Омерега-а-а!

Йук, вздрогнув, обернулся – Калумп, придя в чувство, махал рукой открытой земле. Вверх ногами это получалось не очень эстетично – но, впрочем, брат вскоре рухнул с пальмы, звучно брякнув макушкой об землю.

– Блин, час от часу не легче, – пробурчал йуный герой, подбегая к страдальцу. – Глаз да глаз за этим...

– Брат, ты в курсе, что мы открыли Омерегу? – спросил Калумп, улыбаясь до ушей предельно глупой улыбкой.

– В курсе, в курсе... Вставай давай, первооткрыватель хренов. Ты хоть соображаешь, насколько нам повезло?

Йук с неудовольствием посмотрел на братские ботинки, оставшиеся висеть на пальме. Обувка и так недешёвая, а тут новую и купить-то негде...

– Ну что, брат, – спросил он у счастливого Калумпа, – кто за ботинками полезет? Или босиком побегаешь?

Лицо брата подёрнулось гримасой напряжённой работы мысли.

Внезапно откуда-то сверху грянул радостный боевой рёв:

– Ура-а-а-а!!! За свободу-у-у!! За демокр-р-ратию-у-у-у !!!

– Это ещё что такое? – испугался Йук, вертя головой в поисках источника звука. Зазвучали выстрелы – первый взметнул облачко пыли справа от братьев, а второй оставил след на стволе пальмы.

– Кто смеет? – возмутился Калумп. Гексоген, сидевший чуть поотдаль, выронил недозабитый косячок и с испуганным возгласом укрылся в кустах.

– Прячемся, брат! – воскликнул Йук, увлекая брата за пальму. Неизвестный воитель понемногу пристреливался и с шестой попытки сумел перебить шнурки висящим ботинкам. Йуный герой ловко поймал падающую обувь и увлёк за собой.

– Брат, ты не знаешь, что это за скотина смеет мешать нам открывать Омерегу? – Калумп продолжал кипеть возмущением и рвался на разборки, удерживаемый только железной рукой Йука.

– Хотел бы я сам знать, брат... – Йуный герой осторожно высунулся из укрытия и пошарил глазами по местности. – Вот блин!

– Что такое, брат?

– Огогастес! Успел-таки, сцуко!

И действительно, сверху на парашюте спускался не кто иной, как великий Петруччо Огогастес. Он палил из пистолета, а когда через пять-шесть выстрелов закончились патроны, достал саблю и принялся очень воинственно ею размахивать.

– Кабздец вам, неверные! – хохотал он. – Я, великий Петруччо Огогастес, открыл Омерегу во славу Граматара! Вон с земли нашей великой державы, инородцы!

– Стрелять сначала научись, придурок! – погрозил кулаком Калумп.

– Да я вас в порошок сотру! – презрительно парировал Огогастес. – Я вооружён и владею воинскими искусствами, а вы кто? Вы – мусор! Что вы сможете мне противопоставить, когда я приземлюсь?

– А и действительно, что? – задумался Йук. Оружия при них не было никакого. Задавить исследователя массой? Эту откормленную тушу, которая раза в два массивнее, чем все они втроём, вместе взятые? Вряд ли. Выломать из месной скудной растительности дубину? Они просто не успеют...

– Руки прочь от нашей Омереги! – вопили Калумп и присоединившийся к нему Гексоген, пытаясь закидывать Огогастеса камнями. Но тот лишь хохотал и чем ближе к земле, тем воинственнее махал саблей.

"Блин, что же делать?.." – металась в голове мучительно-беспомощная мысль.

Спасение пришло в лице неожиданного порыва ветра – подхватив великого Петруччо в паре-другой метров от земли, он понёс бравого исследователя куда-то не туда.

– Что, что? Куда? Куда-а-а?! Стоять! Стоять, гады!! Не допущу!! Не до-пущ-щу-у-у!!! – Огогастес переменился в лице, а голос его наполнился совсем другими интонациями. – Я, я открыл Омерегу! Только я, и никто другой! Ура мне-е-е! Негодяи, не смейте красть у меня победу! История не простит!! Не прости-и-и-и...

Неумолимый ветер уносил доморощенного героя всё дальше и дальше от Омереги. Вскоре он столкнулся с чайкой и, лишившись дара речи, полетел дальше, уже молчком.

Йук, Калумп и Гексоген осторожно провожали Огогастеса глазами, не решаясь каким-нибудь неосторожным жестом накликать немилость столь нежданно повернувшейся к ним удачи. Лишь через пять минут, когда исчезли последние сомнения, Уполномоченные Капитаны решились разразиться воплями радости и злорадства.

– Ура, брат! Мы сделали это! – радовался Йук, держась с братом за руки и танцуя хоровод.

– Высшая Королевская Награда наша! – вторил ему Калумп.

Гексоген стоял в сторонке и смиренно дымил косяком, забитым-таки на смену утраченному кадилу. Девственная природа Омереги сдержанно приветствовала торжествующих первооткрывателей хорошей погодой.

Но понемногу прилив бодрости, вызванный достигнутым успехом, улёгся, и на повестку дня встала куда менее приятная проблема.

– Кстати, о Высшей Королевской Награде, – задумался Йук. – Как бы нам теперь выбраться с этого географического недоразумения?

Разом посерьёзнев, все трое задумчиво уставились на одинокую мачту "Пуждука", по-прежнему торчавшую над морем. Обрывок дурацкого парусо-флага трепыхался по ветру – украшавшая его эмблема с надписью: "Туда и обратно", наспех придуманная для их экспедиции, казалась в свете сложившихся обстоятельств поистине издевательской.

– Может, плот сделаем? – робко предложил Гексоген.

– А деревья чем рубить? – возразил Йук. – Зубами?

– Ой! Опять он! – встрепенулся Калумп, тревожно тыча в небо пальцем.

Словно желая довести издёвку до логического конца, судьба преподнесла им очередной сюрприз – ветер переменился и вновь нёс к Омереге парашют с доблестным Петруччо. Дар речи к граматарскому первооткрывателю до сих пор не вернулся, но саблемашествовал он предельно воинственно, и физиономию его перекосило таким недвусмысленным злорадством, что иллюзий не оставалось.

– Блин... – устало пробормотал йуный герой и рухнул на одно колено.

Калумп снова нагнулся за камнями, а Гексоген, за неимением тельняшки, разодрал ошейник и встал в борцовскую стойку.

– Мы не сдадимся без боя, ты, граматарский недоносок! – воскликнул он.

Великий Огогастес уже почти приземлялся, как вдруг очередной порыв капризного ветра вновь понёс его ввысь и в сторону океяна. Физиономия первооткрывателя перекосилась ещё сильнее – теперь с неё исчезли последние следы эстетики. Йук, не выдержав подобного зрелища, отвернулся.

Через некоторое время донёсся звук повторного соударения с чайкой, и вопли первооткрывателя возобновились:

– Негодяи! Вероломные подлецы! Вам не победить! Слышите? Вам всё равно не победить! Вы ничтожества! Ничтожества-а-а!!!..

– Летают тут всякие над моей Омерегой! – гневно воскликнул Калумп, запуская камнем вслед первооткрывателю.

И тут вдруг неожиданно выяснилось, что на верхушке пальмы сидит батя Перец. Настоятель был вооружён вентилятором, при помощи которого, пакостно посмеиваясь, и создавал необходимую розу ветров, препятствующую парашютным начинаниям Огогастеса.

– Святой отец! – удивился Гексоген. – А вы-то как здесь очутились?

– А как же иначе, дети мои? Земля державе ни к чему, пока не освящена какими-нибудь носителями духовности и не имеет транспортной линии для доставки с материка грузов с туристами. Как только стало ясно, что вы её всё-таки откроете, царь немедленно распорядился, чтобы к этому моменту всё было готово. Ну и, сами видите...

– За носителей духовности не извольте волноваться! – заявил Гексоген, торжественно отдавая бате Перцу честь и передавая косячок, как символ освящения Омереги.

– Молодец, сукин сын мой, – похвалил батя Перец, делая затяжку. – Всё правильно сделал. Не зря мы тебя учили!

– А транспортная линия? – с недоверием спросил Йук.

– А вот же она, – пояснил настоятель, указывая на запад. В безоблачном небе маячила птичка – небольшая, размером примерно с голубя, и со странностью. Странность выражалась в том, что пернатая сестра, надрываясь, волокла по воздуху корзину, значительно превышавшую её по размеру и весу, а в корзине сидел бритый мордоворот, взиравший с тупой улыбкой на приближающиеся берега Омереги.

"Пошто птичку мучите, живодёры?!" – хотел возмутиться Йук, но вместо этого почему-то спросил:

– А куда казначей девался?

– Да где ж ему быть? На рабочем месте. – Батя Перец, помрачнев, похлопал по висящей на поясе увесистой шкатулке. – Хотел ему, нечестивому, шутку-нанайку к приезду подготовить, да догадался, отродье бесовское, заранее. Такой замысел пропал...

– А как мы поедем за Высшей Королевской Наградой? – поинтересовался Калумп.

– По транспортной нашей линии, сын мой, как же ещё?

– Я бы, конечно, предпочёл что-нибудь... понадёжнее, – задумчиво произнёс Йук, с сомнением глядя на птичку. Транспортный голубь с обязанностями вроде справлялся, но выглядел так неубедительно...

В этот момент ехавший транспортной линией мордоворот, не сдержавшись при виде красот Омереги, восхищённо завопил:

– Уй ты, ***я себе, как тут здорово!

Голубь немедленно отреагировал – наградив пассажира укоризненным взглядом, он зачирикал китайский похоронный марш и выпустил корзину. Мордоворот, рассыпая по сторонам ругательные вопли, рухнул в океян.

– Забыл предупредить, – озабоченно заметил батя Перец. – Поскольку задачей Секты является приучение народа к нравственности, на нашей линии очень строгие правила приличного поведения. Категорически запрещается сквернословить.

На горизонте показалась другая птичка, нёсшая корзину с гражданином интеллигентного вида. Гражданин держал одной рукой магнитофон, а другой приветственно махал бате Перцу.

– А у вас тут частые рейсы! – приятно удивился Йук.

– Ну разумеется. Мы же – не какая-то шаромыжная контора богопротивная... – Настоятель помахал интеллигенту с магнитофоном в ответ. – Приветствую, сын мой! Какими судьбами?

– Вы знакомы? – спросил Гексоген.

– Познакомились вчера на благотворительной акции. Магнитофон ему подарил... – Батя Перец вдруг хлопнул себя по лбу и выудил из кармана рясы некий пульт. – Ну надо же – дистанционное управление от магнитофона сего, грешным делом, передать-то и забыл...

Он пощёлкал на пульте какими-то кнопками, и магнитофон в интеллигентской руке разразился концертом известной анархическо-патриотической группы "Лесоповал родного Килограматара".

Надо сказать, своей известностью группа была обязана, в первую очередь, безудержной нецензурщиной песенных текстов...

Транспортный голубь снова зачирикал китайский похоронный марш, и обладателя магнитофона постигла участь мордоворота-матершинника. Батя Перец в высшей степени мерзопакостно захихикал.

"Пошто человека обидел?!" – хотел возмутиться Йук, но вместо этого опять почему-то спросил:

– А когда следующий рейс?

– Через пять минут, – сообщил настоятель. – Только, дети мои, ведите себя прилично и не выражайтесь по дороге. А то, хе-хе, сами видите, чем сие заканчивается...

Йук шарил по карманам, срочно вспоминая, не принимал ли каких-нибудь подарков от коварного батьки. Впрочем, от этого занятия его вскоре отвлекла более неприятная проблема – в небесах Омереги вновь появился великий Огогастес. Первооткрыватель учёл опыт провалившихся попыток и теперь держал в зубах (поскольку руки были заняты саблей и пистолетом) увесистую гантель, перевешивавшую дуновение настоятельского вентилятора.

– Вот блин! – закричал йуный герой, сгребая за шкирку Гексогена с Калумпом. – Прячемся! Святой отец, полундра!

– Да что ж ты такой нервный, сын мой?

Батя Перец, сохраняя на морде лица самое что ни на есть невозмутимое выражение, сделал некий сигнальный жест рукой. Из кустов на юго-западе высунулась волосатая рука, вооружённая рогаткой, тщательно прицелилась, и через пару секунд в мягкое место великому Петруччо вонзился шарик китайского репейника с металлически поблёскивающими иглами.

– А-а-а!! Подлецы-ы-ы!!! – взвыл Огогастес, тем самым выпуская изо рта гантель и вновь становясь жертвой чуда вентиляционной техники. Когда он отлетел подальше, из кустов выползли два монаха с ящиком "Цвет. мет. вторсырьё", положили в него обороненный великим Петруччо груз и спрятались обратно, увлекая за собой добычу.

– За сей счёт не волнуйтесь, – заверил батя Перец. – Он у нас, болезный, ещё долго Омерегу открывать будет... Кстати, поторопитесь. Уже всё готово к тому, чтобы вручать Высшую Королевскую Награду. Только вас и ждут!

***

Как известно, после удачной экспедиции герои возвращаются с триумфом и почётом, а восторженная толпа, вывалив на улицы, закидывает их цветами и всячески чествует.

Йук счёл, что открытие Омереги – деяние скорее позорное, чем доблестное, и потому они с Калумпом и Гексогеном возвращались окольными путями и подворотнями, старательно огибая места массового скопления публики, и усиленно делая непричастный вид. Калумпу, во избежание неуместных реплик, могущих их выдать, заклеили рот скотчем.

Однако предпринятые предосторожности всё равно не спасли от народной благодарности.

– Вон они, герои! – завопил кто-то, когда, улучив укромный момент, они переходили дорогу в неприметном месте.

– Хозяин, нас засекли! Всё пропало! – схватился за голову Гексоген.

– Ничего не пропало! Бежим!!

Йук рванул по улице, подавая личный пример остальным. Но, несмотря на все усилия, примерно на углу перекрёстка толпа настигла беглецов.

– Мы ни при чём! Вы нас с кем-то перепутали! – пытался отбиваться йуный герой.

– Сла-ва! Сла-ва! – скандировала толпа, лапая героев руками и выцыганивая автографы.

– Я не Слава! Я Гексоген! – сопротивлялся Гексоген.

– На руках нести героев! – предложил кто-то, и радостный народ подхватил предложение вместе с героями.

– Отпустите нас! – тщетно умолял Йук. Калумп мычал что-то неразборчивое.

– Да здравствуют первооткрыватели Омереги!!! – вопил со всех сторон многоголосый хор. Хуже того – словно посчитав почести недостаточными, люди принялись подбрасывать их в воздух.

– Хозяин, дело плохо, – озаботился Гексоген, замечая, что подбрасывают их с каждым разом всё выше и выше.

– Согласен, – отозвался Йук, лихорадочно считая метры и сравнивая со знаниями о пределе прочности человеческого организма. Принимать почести – это, конечно, приятно, но существовала опасность, что в один прекрасный раз их по каким-то причинам не поймают. А приземление на здешнюю мостовую, покрытую от души и тщательно, сулило тяжёлый травматизм.

И вскоре злополучная причина таки случилась – когда герои находились в наивысшей точке очередного подброса, в конце улицы показался очень крупнокалиберный танк, нёсший на борту флаг Килограматара.

Завидев военную машину, народ завопил и, забыв о требующих поимки геройских тел, разбежался в стороны.

– Бли-и-ин!.. – заорал Йук, беспорядочно дрыгая руками и ногами. Худшего варианта развития ситуации трудно было и представить: словно недостаточно было предстоявшего им ударного приветствия со стороны мостовой, так теперь к этому ещё и добавилась перспектива попасть под танк, гусеницы которого обещались вполне качественно раскатать по поверхности то немногое, что останется после жёсткого приземления...

Гексоген принялся молиться.

– А-а-а, вот вы где! – радостно произнёс чей-то голос справа, когда до смертоносных камней оставались считанные метры. Источник голоса располагался за окном некой забегаловки, мимо которого они как раз пролетали. Через мгновение оттуда же высунулсь пара мощных волосатых рук и, поймав Йука с Гексогеном, втащила в комнату.

– Спасибо... – нескладно пробормотал Йук. В голове метнулась отчаянная мысль: "А как же брат?" – но тут он разглядел спасителя и моментально офонарел.

– Всё-таки вы мне попались, голубчики, – потирал руки капитан-машинист с цугундеровского судна. Переростку крепко досталось – башка была забинтована, одна из ног – вусмерть загипсована, а за спиной, наподобие рюкзака, висел агрегат с капельницей. Но, несмотря на понесённые потери, жертва сарацинов сохранила неукротимую жажду мести, и только это позволило ей вырваться из гексогенового ада, приключившегося у берегов Омереги.

За спиной капитана-машиниста, заклеенное пластырями, злобно подпрыгивало Аццкое Пингвинятко.

– Беги, брат! – не своим голосом завопил йуный герой, подскакивая к окну. – Беги отсюда!!!

Прежде, чем загребущая лапища мстительного морехода увлекла его обратно и окончательно, Йук смог разглядеть мостовую, на которой, тупо тряся головой, сидел озадаченный Калумп – такой одинокий и беспомщный. Сердце йуного героя сжалось, и он успел ещё раз крикнуть напоследок:

– Беги!

– Побаловались, и хватит, – заявил капитан-машинист, запирая окно и отшвыривая пленников к стенке, где Аццкое Пингвинятко тщательно связало их пластырной лентой. – Ну, уроды, с чего начнём?

– Мы всё равно открыли Омерегу! – презрительно бросил в лицо врагу Гексоген. – С этим вы уже ничего не поделаете!

– Зато мы что-нибудь поделаем с вами, – осклабился мореход. В улыбке недоставало многих зубов.

– Подожди, сначала с ними поговорю я, – проскрипело Аццкое Пингвинятко. – Для начала я выясню у человечишки кое-что насчёт кое-чего...

– Я ничего не скажу! – выпалил Йук.

– Скажешь, – заверило Аццкое Пингвинятко, сворачивая фирменную козу из пальцев. – Ну-ка, признавайся, зачем тебе Истенные Йайтса? А?!!

Йук, повергнутый в первобытный ужас, заорал не своим голосом.

– Правоверные! На помощь!!! – возопил Гексоген.

Капитан-машинист радостно хохотал.

– Никто вас отсюда не услышит, – заверил он, постукивая пяткой по двери. – И сбежать вам больше некуда – дверь под контролем!

– Под контролем ли? – подозрительно переспросило Аццкое Пингвинятко.

– Что за вопросы? – удивился мореход. – Я же лично её запер, и лично охраняю!

– Мы ни в чём не можем быть уверены! – скрипнуло Аццкое Пингвинятко. – У них слишком много союзников. Проверим ещё раз!

На несколько секунд они отвернулись от пленников: капитан-машинист, недоверчиво бормоча ругательные слова, осмотрел дверь, а Аццкое Пиингвинятко со всей возможной тщательностью обследовало запертое окно, проверив на ощупь каждую щёлку, обнюхав каждый винтик и даже попробовав самые подозрительные детали на вкус.

Казалось бы, что могут решить несколько секунд? Тем не менее, именно их оказалось достаточно, чтобы подоспела помощь, и притом с самой неожиданной стороны. В стене, у которой тряслись Йук с Гексогеном, внезапно образовался пролом – как выяснилось, Калумп, прокравшись в соседнюю комнату, с разбегу протаранил перекрытие лбом. Сам он через мгновение на цыпочках прокрался в созданное отверстие.

– Брат! – воскликнул Йук, но Калумп приложил палец к губам и шепнул:

– Тсс... Быстро, пока эти не слышат!

Точно так же, аккуратно и на цыпочках, они ускользнули из нехорошего места.

– Хозяин, вы же могли травмироваться! – переживал Гексоген, но в голосе его звучало неподдельное восхищение.

– Не, пёсик, – заверил Калумп, поправляя причёску. – Если бы я был здоров, то да, травмировался бы. Но травма-то у меня уже была! Этот, блин, мешкокидатель ухобанановый... До сих пор думал, пользы от неё никакой, но тут – как током ударило: раз в голове ломать больше нечего, почему бы её не пустить в дело?

– То есть, то, что этот нечестивец с вами сделал, повернулось против него? – удивился Гексоген. – Но это же провидение!

– Но черепно-мозговые удары всегда имеют последствия, – медицински засомневался Йук.

– Конечно, имеют, – подтвердил Калумп. – И этот тоже поимел. Я вылечился, брат!

В этот момент Йук со всей отчётливостью осознал, что победа близка.

– Точно, провидение, – окончательно удостоверился Гексоген. – Предлагаю помоли...

Дверь с грохотом распахнулась, ударившись об стену и слетев с петель. В лучах дневного света, зловеще струившихся из разверзшегося проёма, показался мощный силуэт капитана-машиниста и другой, поменьше, от Аццкого Пингвинятки.

– Вон они! – надсаживалось Аццкое Пингвинятко. – Хватай!

– Эй, говно! Стоять!!! – бешено заревел капитан-машинист, и от его голоса стены помещения зашатались.

– Попробуй поймать, придурок! – показал ему нос Йук, хотя в глубине души не был столь уверен в беспроигрышности положения. Куда, например, прикажете бежать?

– В дворец, конечно же! – Калумп, избавившись от терзавшего его всё это время психического недуга, вновь обрёл способность к нетривиальным тактическим мыслям. – Нас же там награждать собираются – заодно и защитят!

Народ, выглядывая из окон, провожал бегущих приветственными возгласами и забрасывал цветами, но выйти и помочь избавиться от настырных преследователей ниекто не торопился. В принципе, винить людей было трудно, учитывая крупное преимущество капитана-машиниста в грубой силе – одна эта горилла, пожалуй, стоила доброго взвода. Добропорядочные граждане, впрочем, и так вносили посильную лепту: цветы, швыряемые в героев, были просто так, а швыряемые в преследователей – в горшках.

Разъярённый мореход не обращал ни малейшего внимания на робкие попытки аборигенов затруднить погоню – ослеплённой жаждой мести, он пёр вслед зловредной троице, издавая поистине нечеловеческие вопли. Аццкое Пингвинятко не отставало, хотя перемещалось более продуманно: запрыгивая в какое-нибудь укрытие, оно пропускало партнёра на несколько десятков шагов вперёд, дожидалось, пока бюргеры израсходуют на того все цветочные горшки, и только потом рывком преодолевало обезопасившийся отрезок, корча оскорбительные рожи оставшимся без боеприпасов кидальщикам. Стратегия работала безотказно, но один раз дала осечку – некая бабулька партизанского вида, проницательно разгадав манёвр супостата, приберегла один патрон напоследок. После этого Аццкое Пингвинятко не отвлекалось на построение рож, а передвигалось ещё осторожнее, злобно озираясь по сторонам с удвоенной бдительностью.

– Они догоняют! – оглянувшись, бросил Гексоген.

– Ничего, уже близко, – пропыхтел Йук. – Не сбавляем хода! Не сбавляем!!

Через некоторое время капитан-машинист с Аццким Пингвиняткой действительно настигли преследуемых. Но, к их вящему разочарованию, случилось сие аккурат на входе в царский дворец, где дежурили суровые карацульные, имевшие преимущество в численности и вооружении.

– Вы тоже на награждение за открытие Омереги? – сдвинул брови передний охранник.

Капитан-машинист растерялся, но Аццкое Пингвинятко, отпихнув его в сторону, взяло ситуацию под контроль.

– Ну разумеется! – прошипело оно. – Что за дурацкие вопросы! Разве не видно по нашим благородным лицам, и по нашим ранам, полученным при открытии Омерегу во славу Килограматара?

– Многовато вас что-то в очереди на награду... – Охранник ещё немного похмурился для приличия, но всё-таки сдался. – Ладно, проходите, не задерживайте мероприятие.

Зловещая парочка постоянно маячила в опасной близости от Йука, Калумпа и Гексогена, натянуто улыбаясь встречным придворным и стараясь не пропустить момент, когда судьба занесёт их вместе с преследуемыми в уголок поукромнее. К счастью для преследуемых, подобных уголков не попадалось – всюду торчали бдительные посты и видеокамеры. Но, к несчастью для них же, делать резких телодвижений для отрыва от погони было нельзя: во дворце, под угрозой уголовной статьи за хулиганство в особо извращённой форме, требовалось вести себя исключительно приличным образом.

Йук попробовал обратиться за помощью к знакомому караульному.

– А разве они не с вами за наградой? – удивился тот.

– Конечно, нет! – возмутился Йук. – Они самозванцы!

– Дяденька, повяжите засранцев, а? – попросил Калумп. – Ну пожалуйста!..

– Не могу – презумпция невиновности, – беспомощно развёл руками охранник. – Попробуйте подождать – раз они такие злодеи, то рано или поздно не сдержатся и чем-нибудь себя проявят. Тут-то мы их и оформим!

– Чем-нибудь – это совершат против кого-нибудь из нас грех смертоубийства? – кисло спросил Гексоген. – Ну, спасибо...

Всё это время он держал психологическую дуэль с Аццким Пингвиняткой: цугундеровское подельное, укрывая свои выходки от камер и глаз охраны, исподтишка давило на психику угрожающими жестами и гримасами, а Гексоген отвечал не менее скрытными кукишами и демонстрацией зубов.

– Попробуйте продержаться хотя бы до прибытия настоятеля Перца, – посоветовал караульный. – Он будет здесь с минуты на минуту – что-нибудь наверняка придумает.

– Ну что ж, спасибо и на том, – вздохнул Йук.

Тем временем их затащили в мрачноватое помещение конторского вида, и толстый канцлер подробно ознакомил героев с правилами получения Высшей Королевской Награды.

– Самое главное и важное, – особенно подчеркнул он, назидательно приподняв палец, – вести себя прилично во время получения награды! Допущение безобразий в этот торжественный момент – самое отягчающее обстоятельство из всех возможных...

Йук уже чувствовал, как это будет трудно. Аццкое Пингвинятко, пользуясь близостью, уже неоднократно провоцировало его пинками под зад и щекотанием – сдерживаться стоило немалых усилий.

–...Награждать будут по одному, в порядке вхождения в зал. После вручения награждённому, при желании, предоставляется заключительное слово длиной до десяти минут. Толкнув (или не толкнув) речь, он покидает зал и далее свободен. И только после того, как предыдущий вышел из зала, переходят к следующему. До тех пор оставшиеся стоят, не дрыгаются и поперёк очереди не лезут.

– Нам нужно попасть в зал первыми, – шепнул Калумп всё тому же караульному, зашедшему на инструктаж поддержать их морально. – Третий затянет речь, а двое первых в это время смоются.

– Организуем, – отозвался тот.

Капитан-машинист позеленел, а Аццкое Пингвинятко, в очередной раз пнув Йука, прошипело ему на ухо:

– Ох, не повезёт этому вашему третьему!

– Действительно, брат, – заметил Йук. – Как будем спасать третьего?

– Другого выхода у нас нет, брат...

Калумп, положив руку на братское плечо, молчаливо призвал йуного героя мужественно выдержать непреодолимую превратность судьбы.

– Я останусь! – скрепя сердце, вызвался Гексоген. – Я пожертвую собой во имя торжества справедливости!

– О, здорово – люблю помучить собачек! – Аццкое Пингвинятко захихикало с особо демонстративным злорадством. – Я на курсы вивисекции ходило – гляньте свидетельство...

Йук засунул руку в задний карман и злобно смял всунутую туда бумажку (разумеется, она оказалась предусмотрительно обспусканной).

– Молчали бы в тряпку, удолбища неблагодарные! – шикнул он. – Вы тут вообще незаслуженно награждаетесь... По таким чмошникам не Высшая Королевская Награда плачет, а тумба-юмба с бананами!

Аццкое Пингвинятко злобно заклекотало, а капитан-машинист не проронил ни слова, но физиономия его от бешенства позеленела окончательно – даже на выбеленных стенах помещения заиграли зеленоватые отсветы.

– Все всё поняли? – переспросил напоследок канцлер, дождался от публики удвердительного молчания и командно махнул платком. – Марш на процедуру!

По пути в тронный зал капитан-машинист с Аццким Пингвиняткой норовили вырваться вперёд, но, благодаря помощи дружественных караульных, в решающий момент оказалось, что вход в зал, по причине якобы реставрации, осуществляется не через парадную дверь, до которой цугундеровцы уже радостно додефилировали, а через боковую – неприметный проёмчик, для прохода в который всем пришлось притормозить и сменить направление движения на диаметрально противоположное.

Царь сидел посреди зала, охраняемый шестёркой особо мрачной и торжественной охраны. В церемонии вручения Высшей Королевской Награды он явно играл главенствующую и незаменимую роль – даже вечноприсутствующая царица отодвинулась вместе с троном куда-то на фланг и не отсвечивала. Ещё чуть дальше выстроилась шеренга суровых старцев в геральдических одеяниях. Деды держали в руках толстые конторские книги и готовились по первому сигналу записать туда нечто существенное. На противоположном флаге оркестр лилипутов вкрадчиво наигрывал нечто нелилипутски торжественное, создавая подобающий случаю звуковой фон. Всю прочую публику немилосердно выдворили.

"Что же это за награда такая?" – зашевелилось нехорошее сомнение в глубине йуковского организма. Но отступать было поздно.

Монарх подпирал подбородок субтильным кулачком, а на лице его застыло страдальческое выражение. Оно и понятно – предстояла процедура, скорее мучительно-необходимая, нежели приятная.

– Ну что, паразиты, добились своего? – спросил царь, смерив награжденцев взглядом. – Давайте, подходите по одному.

Как оказалось, Высшая Королевская Награда состояла в следующем: монарх, заключая лауреата в объятия, отвешивал ему мощный, затяжной поцелуй, от которого у жертвы перекручивались уши и оставался внушительный синюшный засос. Плюс, разумеется, незначительный формальный довесок – специальная медалька, удостоверявшая, что объект удостоился чести, которой не удостаиваются даже самые дорогие политические гости. А чтобы никто не увидел и не услышал монарха в положении, могущем иметь компроматное истолкование, шестёрка спецохраны на время ритуала простирала флаги державы, со всех сторон заслоняя ими непотребство, и, заглушая всё вокруг, ритуально горланила: "Ахтунг! Ахтунг! Зееленвандерунг!"

Йук изначально не собирался произносить заключительного слова, но после столь мощной награды, если можно так выразиться, молчать просто не поворачивался язык. Пару секунд йуный герой не решался ничего сказать, теряясь в словах, и в итоге не сумел родить ничего, кроме:

– Это... это... просто ваще... Это просто... Ну, в общем, сами всё увидите.

Он махнул рукой и, пошатываясь, поспешил к выходу.

Калумп после награды тоже порывался было что-то сказать, но в последний момент передумал и ушёл молча.

Заключительное Гексогена, в строгом соответствии со стратегическим планом, затянулось надолго.

– Я очень тронут, многоуважаемые правоверные, и премного польщён доставленной мне свыше возможностию столь полезно послужить державе. Зело благодарен есмь также Его Величеству, не поскупившемуся на вознаграждение наших скромных заслуг, и в связи с этим... – Пёс почувствовал, что запас его красноречия недопустимо быстро истощается, и прибег к стандартному выходу, известному большинству благочестивых и высокоучёных лекторов для случаев, когда говорить надо, но нечего. – ...в связи с этим нельзя не процитировать несколько релевантных отрывков из священного писания.

Лица присутсвтующих подёрнулись безысходно-терпеливой скукой, характерной для большинства слушателей благочестивых и высокоучёных лекций, понимающих, что к чему, но вынужденных дослушивать ради соблюдения регламента. Капитан-машинист и Аццкое Пингвинятко беспокойно переминались с ноги на ногу, и выражения их бандитских морд сулили псу всё менее и менее радостное будущее.

"Интересно, примут ли меня в великомученики? – обречённо думал Гексоген, уже смиряясь с перспективой долгой и мучительной кончины. – Всё-таки жертвую собой ради..."

Но ради чего, додумать он не успел, ибо краем глаза вдруг заметил выбегающее из-под входной двери стадо тараканов. Выбегали насекомые не просто так, а строго дозированными шеренгами – по одному, по два, а иногда и по три. Последовательность цифр складывалась в секретный коммуникационный код Тактической Секты, коим передавалось следующее сообщение: "Не бздо, сын мой, наказание порока свершится с минуты на минуту. Продолжай и не сбивайся – каким образом будет торжествовать добродетель, щас увидишь."

Удивлённый Гексоген продолжал цитировать, гадая, что задумал батя Перец.

Между тем, несколько тараканов протащили в зал миниатюрный диктофон, подкрались к капитану-машинисту и затащили прибор ему в задний карман. Когда они провернули операцию, из приоткрывшейся на мгновение двери высунулась рука с пультом дистанционного управления, и спрятанный во вражеском кармане диктофон громко и неприлично икнул на весь зал.

Гексоген осёкся, оркестровые лилипуты нерешительно прервали своё нудное музицирование, и в помещении воцарилась мёртвая тишина.

– Кто это сделал? – спросил царь, переводя испытующий взгляд с Гексогена на морехода с Аццким Пингвиняткой и обратно.

– Он! – заявил батя Перец, врываясь в зал и показывая на капитана-машиниста. – Святые братья за этими басурманами давно наблюдают – кроме них, на непотребство сие никто и не способен более!

– Не я! – заявил капитан-машинист, выдавив из себя ангельскую улыбку. В ситуации он сориентировался довольно быстро – ненавязчивым засовыванием руки в карман и сжатием железного кулака пакостный диктофон был обнаружен и расплющен.

– Ну и что будем делать, уважаемые подданные? – спросил монарх, обернувшись к геральдическим старцам, лица коих перекосились от гнева.

В зале разгорелись нешуточные дебаты. Спорили на повышенных тонах, не стесняясь в жестах, выражениях и слюнобрызжестве, и умудрились попутно припомнить массу законов с уложениями, начиная от древних времён и заканчивая недалёким будущим. Батю Перца, дабы не давил авторитетом, выдворили в первый же момент.

– Да это просто безобразие! – возмущался наиболее радикальный старец. – На лесоповал всех троих!

– Лучше не на лесоповал, а сразу на кол! – предлагал ещё более радикальный.

– Нет, друзья, так нельзя, – возражал более добрый. – Нужно разобраться по справедливости и наказать только кого следует...

– Можно мне слово? – проскрипело Аццкое Пингвинятко, но стоящий по правому боку охранник, нагнувшись к уху уродца, шепнул:

– Вляпались – так уж помалкивайте, не усугубляйте положение...

Дебаты улеглись через пять минут, и по их результатом постановили следующее: все трое награжденцев – как один получивший, так и два пока ещё ожидающих – должны доказать своё благочестие в испытании, каковое заключается в стоянии по стойке "смирно" и пении килограматарского гимна. Кто первым сфальшивит, собьётся, почешется или допустит инакое безобразие, тот и виноват. Второй тоже, ибо опыт показывает – затаивший гнусные мысли супротив государственности никогда не приходит во дворец в одиночку, без сообщника. И только лишь третий, сумевший сохранить пристойноприличие дольше первых двух, будет достоин считаться лояльным подданным, явившимся на Высшую Королевскую Награду, коего следует наградить, буде ещё не сделано, и отпустить с миром.

Подозреваемых согнали на помост, выстроили в ряд и велели начинать по сигналу, после чего дали тридцать секунд на моральное приготовление.

– Сдавайся, недоделок – вам не победить, – торжествующе шепнул Гексоген, незаметно всаживая локоть под ухо Аццкому Пингвинятке. Уж в чём-чём, а в песенном благообразии он был подкован основательно – не зря муштровали их в школе церковных животных!

– Не радуйся, попик, – отшикнулось то, наступая псу на заднюю лапу. – Ты нас ещё не знаешь.

– Готовы? – спросил главный геральдический старец. – Начи-най!!!

Оркестровые лилипуты грянули гимн.

С первых же секунд Гексоген понял, что встрял. Цугундеровцы, конечно, пели исключительно бездарно, но в голосе Аццкого Пингвинятки сквозило что-то, понемногу повергавшее публику в гипнотический транс. Пёс чувствовал, как глаза, устремлённые на противников, замыливаются, пропускают различные огрехи – сначала мелкие, а потом всё более крупные – и, напротив, всё тщательнее обращаются на него.

Гексоген призвал на помощь всё своё мастерство и подкрепил соответствующей молитвой. Он был предельно безупречен – не дёргал ни единой мышцей, помимо потребных, не фальшивил ни на единую десятую полутона, не ошибался в длительности слов ни на миллисекунду, издавал фонемы с идеально академической артикуляцией; даже самый пристрастный взгляд не нашёл бы, к чему придраться. Но совершенству всего в бренном мире есть некий предел, выше которого не прыгнешь, а достигнув, долго не продержишься. Публика же – пёс это ощущал до самых кончиков шерсти – всё более настраивалась против него, выискивала всё новые поводы придраться, и уже недалеко оставалось до того момента, когда таковые поводы начнут придумывать на ровном месте...

Аццкое Пингвинятко, откровенно пренебрегая правилами смирной стойки, издевательски поглядывало на старающегося оппонента. Капитан-машинист тоже скорее развлекался, чем пел – он начал понемногу вставлять отсебятину, сначала по паре слов, потом целыми фразами, а потом и вовсе насплошняк, причём и мелодия, и рифма, и размер из его монолога исчезли совершенно. Торжественный гимн в его исполнении плавно трансформировался в рассказ об кругах ада, через которые вскорости предстоит пройти бедолаге псу, с подробным описанием процедур и различных инструментально-препаратных нюансов.

"Не сдавайся! – командно вопила сила воли, голосом одного из самых свирепых учителей церковной школы. – Стой до последнего! Высшие силы верят в тебя!"

И Гексоген продолжал.

Погрязнув в гипнозе Аццкого Пингвинятки, ни единая душа не заметила появления нового (или, точнее, повторного появления старого) действующего лица. Батя Перец, заговорщицки улыбаясь, прошёлся вдоль геральдических старцев, помахал рукой перед лицом нескольких наиболее важных особ, убедившись в их глубокой отключке, тщательно закрепил что-то пакостное на задней части одеяния самого главного старца и вернулся на вход, по пути подмигнув Гексогену.

Аццкое Пингвинятко не заметило появления настоятеля, но ощутило, что дела начинают идти не по сценарию, и слегка забеспокоилось. Гипнотический эффект слегка пошатнулся – по публике побежали волны непроизвольных вздрагиваний и прочих неврологических флуктуаций. Беспокойство оказалось вполне обоснованным. Не успело пройти и четырёх секунд, как в задницу наследнику Лысого Черепа вонзился знакомый по Омереге железный репейник, запущенный меткой рогаткой.

– Ай, ё-моё! – возопило Аццкое Пингвинятко, хватаясь за повреждённый зад и подпрыгивая едва ли не выше головы.

Естественно, сей поступок ставил решительный крест на всяком продолжении песенной деятельности, а значит, и на запудривании мозгов почтеннейшей публике. Загипнотизированные моментально очухались, и их реакция не заставила себя долго ждать.

– Есть первый! – радостно завопили сразу с нескольких сторон, и в Аццкого Пингвинятку упёрлись обличающие пальцы различных длин и степеней костлявости. – Вяжи негодяя! Долой смутьяна!

Аццкое Пингвинятко вырывалось и противно верещало, но охрана сработала профессионально: поганую и непомерно широкую пасть заткнули ботинком, а всё остальное, удержав железной хваткой, надёжно завернули в смирительную рубашку.

Капитан-машинист понял, что его песенка, в сущности, тоже спета, и продолжать разыгрывать честность не имеет особого смысла. Но сливать ситуацию без боя злобный мореход не намеревался.

– А вот хрен вам! – взревел он, оглушая могучими кулаками стоящих поблизости охранников и закатывая рукавами. – Контрабандисты в плен не сдаются!

Царь оперативно спрятался за трон, мимоходом пискнув шестёрке спецохраны:

– Взять смутьяна!

Спецохрана, доселе неподвижная, опустила флаги наподобие пик, построилась в штурмового кабана и неторопливо двинулась давить распоясавшегося награжденца. Завязалась драка, подбадриваемая из безопасных мест выкриками геральдических старцев и оркестровых лилипутов.

На мгновение казалось, что наша возьмёт... Но нет. Вскоре шум разборок затих, и из облака пыли, сотрясая пространство поступью слоновьих лап, вышел капитан-машинист – серьёзно помятый, но не побеждённый. Потери, понесённые им в битве, казались ужасными: часть капельницы отломалась, гипс разбинтовался, а в дополнение к уже существующим и залатанным ранам добавилось несколько свежих, не менее несовместимых со здоровьем. И тем не менее, злыдень не утратил боевого запала. С душераздирающим скрипом суставов, немедленно напомнившим о роботах-терминаторах из дешёвой бульварной комиксуры, он покрутил головой, окидывая презрительным взглядом трепещущих по углам членов церемониальной комиссии.

– Вы что думали, я вам этот? – рявкнул он. – Ни хрена не дождётесь! Я вам не тот! Девять дней среди сарацинов! Всех положу!!!

Злобные зафингаленные глазки пошарили по помещению в поисках Гексогена. Бедолага попытался спрятаться вместе с оркестровыми лилипутами, но те, рассудив, что бить будут по площадям, а значит, всех, поспешили выпихнуть его обратно, на достаточно видное место. Там его, беззащитного и открытого для нападения, и засёк мстительный мореход.

– Ты! – завопил он, тыча в сторону побледневшего пса костылём. – Умереть!!!

Но в этот момент царица, доселе непривычно тихая и молчаливая, напомнила о своём присутствии. Неторопливо, разглаживая руками складки и стараясь не сбить макияж, она поднялась с трона во весь свой огромный рост и подошла в упор к обнаглевшему капитану.

– Баба, с дороги! – рыкнул тот, слегка неуверенно (оказалось, что царица не уступает ему ни ростом, ни комплекцией).

– Ты как себя при царе ведёшь, холоп! – завопила августейшая особа, окончательно сокрушив стёкла в окрестностях зала.

Присутствующие, не сговариваясь, отвернулись, ибо стало понятно и ежу – сейчас произойдёт нечто страшное.

Как было сказано ранее, капитан-машинист и царица не уступали друг другу по тактико-техническим параметрам. Случись их противостояние при прочих равных условиях – пожалуй, и не сказать, кто именно вышел бы победителем из схватки. Однако мореход, потрёпанный у берегов Омереги и в только что завершившейся схватке со спецохраной, уже не был тем противником, коий мог бы представить из себя полноценный вызов царской супруге. Схватка получилась короткой – исполины обменялись всего лишь несколькими ударами по мордам. Царица обзавелась фонарём и расквашенным носом, а мореход отправился в глубокий нокаут, в котором его подоспевшая охрана и повязала.

– Р-расплодили хамов! – гаркнула победительница, оборачиваясь к супругу. – Всё ты виноват – из-за твоей мягкотелости!

Немного побушевав для приличия, она успокоилась и вернулась на место, на ходу доставая пудреницу и тщательно гримируя приобретённые боевые травмы.

Старцы с лилипутами заняли положенные регламентом позиции, а царь снова сел на трон, надевая свалившуюся корону. Процедура награждения возобновилась с прерванного момента, а именно – с дослушивания заключительного слова Гексогена.

Поскольку необходимость в заключительном слове отпала, пёс почесал в затылке и развёл лапами:

– Ну... в общем... это... У меня всё.

Публика не сразу решилась поверить в чудесное спасение от дослушивание цитаты из священного писания, а когда поверила – разразилась шквалом аплодисментов и благодарственных выкриков, содрогнувших многострадальный дворец до самого фундамента. Гексоген вышел, осыпаемый почестями героя и кусками рушащейся с потолка штукатурки.

Аплодисменты за спиной ещё долго не смолкали, лишь однажды перекрикнутые неистовым воплем главного геральдического старца: "Какое сцуко на меня налепило этот плакат?!! Убью!!!.." – услышав который, Гексоген прибавил шагу.

Несколько позже, когда он догонял Йука с Калумпом, чтобы поведать о радостном событии, из дворцового окна, отплёвываясь, высунулся царь.

– НЕНАВИЖУ-У-У!!!.. – проникновенно завопил он вслед награждённым, потрясая кулаками. Но в этот момент из кустарника на царском газоне с характерным выхлопным звуком вылетел пенопластовый шарик, метко щёлкнув монарха прямо в лоб. Царь моментально успокоился и, сдвинув глаза к переносице, опрокинулся обратно во дворец. Откуда-то донеслось мерзопакостное хихиканье бати Перца.

...Хороводов не водили, но успех предприятия отмечали с размахом.

Калумп, не скупясь на широту души, разбрасывал стотугриковые купюры направо и налево (и если бы не Гексоген, бдительно стоявший на подхвате и успевший подхватить все двести тугриков, получилось бы весьма глупо). Они прогулялись по кабакам, закатив на радостях несколько нетрезвых драк, и в одной из них наткнулись на Макрамундоса, который нынешнее время был озабочен пробитием нового судна по страховке. Не тратя времени на протрезвение, они все вместе направились в жадную страховую контору и надавили авторитетом получателей Высшей Королевской Награды, после чего корабельная проблема решилась без проволочек. Радостный капитан, улыбаясь своей специфической улыбкой, провожал их до двери следующего кабака, заверяя, что подвезёт домой в любой момент, пусть скажут только слово. Попытались заглянуть и в храмовину, но, к удивлению, обнаружили вместо знакомого здания ровную лужайку, зачем-то обнесённую колючей проволокой, и в самом центре украшенную плакатом: "Они разбежались, но забыли сокровища. Искать вот тута."

Гексоген, будучи подкованным в монашеских премудростях, быстро нашёл секретное письмо бати Перца, составленное из спрятанных за кустами двадцати четырёх утюгов. Письмо адресовалось им. Настоятель передавал тёплые поздравления и выражал некоторое сожаление, что не братия не сможет вместе с ними отметить успех. Он ссылался на непреодолимые обстоятельства – Секта была занята борцунскими действиями против поганых, каковых Высочайший Синод, утомлённый бесчисленными провокациями против правоверных, десять часов назад постановил решительно контратаковать. Но, оптимистично добавлял батя Перец, через недельку-другую проблема разрешится, и тогда, мол, заглядывайте. А в заключение напоминал – гулять на поле с якобы сокровищами, разумеется, не стоит, ничего интересного, окромя мин, там нет.

– Не удивлюсь, если он и послание заминировал, – хихикнул Калумп.

– Конечно, заминировал, – подтвердил Гексоген. – Вдруг бы на него наткнулись мракобесы, которым оно не предназначено? Как только мы начали читать, включился счётчик.

– А раньше не мог сказать?! – возмутился Йук. – Сколько у нас осталось?

– Четыре секунды.

– Мля!!!

Они еле-еле успели запрыгнуть за ближайший мусорный ящик. Жертвами утюжного залпа, таким образом, оказалась лишь группа поганых, как раз подкрадывавшихся к полю с лопатами и готовыми к загрузке чемоданами.

Словом, жизнь налаживалась.

Тем не менее, Йука всё назойливее грызло некое чувство неудовлетворённости. Омерега открыта, царская награда получена... По идее, его миссия выполнена. Но что дальше? Дальше, по идее, ему предстоит движение дальше, вглубь миров и хитросплетений астрала... Но ничего такого происходить не торопилось. Отчего? Почему? Что он ещё забыл?

В самый разгар размышлений семейное предприятие наткнулось на тот самый танк с флагом, недавно распугавший толпу у забегаловки с цугундеровцами. Боевая машина остановилась на дипломатичном расстоянии, и из неё высунулся казначей.

– Подвезти? – любезно предложил он.

– Нет уж, спасибо, мы как-нибудь сами, – поспешно отказался Йук, разворачивая себя и спутников в противоположном от танка направлении.

– Зря, зря, – заметил казначей. – Возвращаться в Граматар без весомого силового аргумента как-то неперспективно, не находите?

– А зачем бы нам туда? – удивился Калумп.

– Ну как то есть? Дом, имущество, родина, родные пальмы... А для брата твоего и ещё кое-какая специфическая польза.

– Не слушайте, хозяин, он враньё разводит и совращает с пути истинного! – нашёптывал Гексоген Йуку. Но йуный герой был слишком озадачен, а потому всё равно остановился на полушаге и прислушался.

– Тебе ведь как сказали? Получение Высшей Королевской Награды в количестве не менее одной штуки. То есть, меньше нельзя, а больше – вполне может. Одной, как видишь, оказалось недостаточно. Но не сдирать же с нашего многострадального отца народов вторую, правда ведь? Придётся наведаться в гости к нашему старому общему знакомому Килжидиану.

– Дык ведь он не даст, – усомнился Калумп.

– А мы попросим.

– Он же будет сопротивляться! – воскликнул Гексоген.

– Будет, конечно, – согласился казначей. – Но фокус в том, что у него не получится. Этот придурок совсем забыл, что, когда он открыл Тотунгсмашину, то запустил один контрактец. Приятная для него часть сделки уже завершилась, очередь за другой – приятной для нас...

Из машинного отделения, злорадно улыбаясь, вылез пацан-ученик, управлявший танком.

– Вофчег, засунься обратно, – посоветовал казначей. – Мы ещё не приехали... Да и потом, нам вдвоём будет просто скучно разводить королевскую морду на выполнение контрактных обязательств. Ну так как?

– Видимо, придётся, – с сожалением вздохнул Йук.

"Кстати, и на танке ты тоже покатаешься – помяни моё слово", – вспомнились слова вещей кукушки...

Судьба.

Без особого удовольствия они погрузились на танк и тронулись в сторону Граматара.

***

По мере продвижения к граматарской границе пейзаж становился всё мрачнее и безлюднее. Вскоре замаячил знакомый дым и начал доносится отдалённый грохот орудий.

– Э, а мы что, посуху едем? – спохватился Калумп. Казначей злорадно улыбнулся.

– Только заметил?

– Дык ведь это... Там же война! Как мы через линию фронта на одном-единственном танке?

– Здоровые лбы, а всё в сказки верят, – подал голос Вофчег. – Нету там никакой войны. На войне стреляют, убивают, грабят, насилуют и мешают спекулировать через границу – кому это на хрен нужно? А народу пудрят мозги, чтобы оправдывать попилы бюджета граматарской военщиной.

– Как же так может быть? – удивился Гексоген. – Нельзя обманывать всю страну!

– Да вот так вот и можно. Свидетелей не подпускают, сочиняют борзописцами типа сводки с фронта, по телевизору кажут репортажи, постановленные в павильонах – а обывателю больше и не надо ничего.

– А как же боевые действия? – Йук указал на задымлённое небо.

– Полноте, какие боевые действия? Стоят вдоль границы и жгут тряпки. Отучайтесь от мифологического мышления!

Между тем, вокруг танка начали проявлять нездоровую активность сомнительные небритые личности в полушубках.

– А это – тоже мифологическое мышление? – забеспокоился Калумп.

– Не, эти настоящие, – сказал казначей. – Борцуны против режима – хитрые и злые партизаны.

– Это они сами себя так называют, – вставил Вофчег.

– Воевать любят, но не умеют, – продолжал казначей. – Полны решимости идти на режим войной, но режиму на них положить. Вот и перебиваются операциями на случайных проезжих.

– Несчастные люди, – подытожил Вофчег.

– И... этого... что же за операции? – продолжал беспокоиться Калумп.

– Ну, они народ неизобретательный, так что – как всегда, будут пытаться пустить наш танк под откос.

Гексоген, ойкнув и перекрестившись, спрятался поглубже в танк.

– И вы, зная их планы, позволяете им так просто орудовать? – возмутился Йук, кидаясь к багажнику и пытаясь вскрыть его на предмет оружия. – Ё-моё, надо же отстреливаться, пока не поздно!

– А зачем? – пожал плечами казначей. – Пусть люди поразвлекутся...

Пока йуный герой на пару с Калумпом тщетно штурмовали танковый багажник, лихорадочно оглядываясь на грозившую со стороны борцунов опасность, те стремительно разворачивали деятельность. Одни подвозили тачки с минами, другие, воровато озираясь по сторонам, пытались раскладывать взрывные устройства на пути танка, а несколько особо колоритных персонажей сидели поотдаль, не замечая обвалившейся над ними маскировочной сетки, и энергично обсуждали какой-то план, тыкая в разложенную на столе бумагу. Обсуждение протекало бурно и поминутно доходило до рукоприкладства.

Вреда от борцунов, впрочем, не было. Даже скептически настроенный Йук вскоре убедился в справедливости слов казначея, негативно отзывавшегося об военном мастерстве данных граждан. Закладываемые мины оказывались то слишком в стороне, то слишком поздно срабатывали. Точнее всех удалось сработать бородатому деду в бескозырке, но в самый решающий момент выяснилось, что его спички отсырели, и герою не удалось поджечь бикфордов шнур. Вофчег даже успел притормозить близ старика, сосредоточенно чиркающего бесполезными спичками, и сочувственно спросить:

– Что, дедуля, поджигаешь? Ну, поджигай, поджигай...

Не меньший вред делу наносила испорченность местных нравов. Вблизи поля брани орудовали мародёры, которые ухитрялись разворовывать половину мин в течение пары минут после закладки. Не сказать, чтобы борцуны совсем не ведали, что творится у них под боком – предусматривались специальные группы, вооружённые берданками и бдительно отстреливающие любой мародёрский элемент, попадавшийся на глаза. Но половину времени они бдили не в те стороны, а результативность оставшаейся половины оставляла желать много лучшего, ибо меткость стрельбы (а точнее, её отсутствие) совершенно удручала.

Несколько подвозчиков мин умудрились подорваться собственным грузом ещё на дальних подступах.

– А я что говорил? – заметил казначей. – А багажник, кстати, оставили бы в покое – всё равно нет там ничего интересного.

Йук, больше по инерции, дёрнул неподатливую крышку ещё раз и сумел-таки открыть, но там действительно оказалось пусто, если не считать подзапылившегося транспаранта: "Говорят же тебе – нет тут ничего интересного!"

Через некоторое время партизаны, истратив боеприпасы и понеся тяжёлые потери от собственного непрофессионализма, вынуждены были отступить. Самые упорные ещё некоторое время маячили в отдалении, предприняв несколько бесплодных попыток подстрелить танк из идиотского приспособления, похожего на рогатку, но и они вскоре отстали. Солнце тоже пропало, скрывшись за фронтовым дымом – теперь зловещее чёрное облако расстилалось прямо над головой.

Стало скучно и одиноко.

Когда через пару часов показались первые живые души, йуный герой даже обрадовался, несмотря на то, что это оказалась группа мрачных людей в противогазах и закопчённой военной форме. Мрачные военные выстроились полукругом вокруг внушительно горящей мусорной кучи, махали в её сторону полотенцами и иногда подбрасывали новый материал. Дым, поднимавшийся от мусорного костра, органично вливался в повисшее над пограничными просторами безобразие.

– Даров, отцы! – гаркнул Вофчег, высунувшись из люка и помахав рукой.

Военные обернулись, и один – видимо, командир – недружелюбно спросил:

– Ну и что за хрень?

– Война пришла, брат! – радостно провозгласил Вофчег. – Китайские танки двинулись через границу! Всем заворачиваться в простыни и ползти на кладбище!

Военные переглянулись.

– А я давно предупреждал – рано или поздно дожгёмся, – заявил кто-то.

– Твоего мнения не спрашивали, – отрезал командир. – Солдаты, бегом на позиции! Ты – докладывай в штаб!

– Какие ещё позиции? – загалдели бойцы. – Можно подумать, мы тут не дым разводили, а к войне готовились? Можно подумать, нам патроны свежие с прошлого года давали?!

– Так подготовьтесь щас! – рявкнул командир. – Марш выполнять приказ, едрипть вашего левого коня за правую переднюю ногу!!!

Солдафоны неуклюже потрусили в разные стороны и скрылись в дыму. Вофчег, самодовольно хихикнув, потёр руки.

– Может, не стоило? – покачал головой Калумп. – Был бы эффект неожиданности...

– А он и так будет, – пояснил Вофчег. – Засекай, через какое время у нас поинтересуются, из какой страны танк приехал.

И он вернулся в машинное отделение, разразившись новой порцией злорадного хихиканья.

– Кстати, хорошо, эти товарищи нам напомнили, – вспомнил казначей, извлекая несколько противогазов. – Наденьте-ка, а то воздух тут какой-то спёртый. Сразу чувствуется, что в Граматаре – всё краденое...

– Гексоген! – позвал Йук.

– Чего? – высунулась благочестивая морда питомца, и тут же была молниеносно одета в противогаз.

Дальше ехали в основном молча – новый прикид не особенно располагал к разговорам. Зато мир вокруг не молчал – в нём всё более массово и нервно проявлялись признаки жизни. Граматарские солдаты, полностью растерянные и дезориентированные, бестолково сновали по окрестностям, пытаясь выстроить хоть какую-нибудь реакцию на внезапно навалившуюся войну. Кто-то прочёсывал окрестности в поисках достойного уничтожения противника, кто-то окапывался, кто-то продолжал жечь костры, ссылаясь на отсутствие прочих приказов, а кто-то, оценив соотношение сил в заведомо не граматарскую пользу, отступал или бежал сдаваться в плен. Сказывалось, впрочем, наличие задатков дисциплины: прочёсывали-окапывались-жгли-отступали-сдавались не поодиночке, а стройными отрядами.

Отовсюду доносились напряжённые расспросы – сколько противника, с какой стороны он находится, далеко ли, чем вооружён, и видел ли его уже хоть кто-нибудь? На последний вопрос отвечали отрицательно или неопределённо, из этого проистекала неопределённость в ответе и на остальные вопросы, и нервозность обстановки постепенно возрастала. С чьей-то лёгкой руки по взбудораженным умам граматарской военщины побежала гипотеза: противник вооружён неким сверхсекретным оружием, от которого ни один, подползший на расстояние наблюдения, не смог уйти живым – потому-то противника никто пока и не видел. Количество отступающих и сдающихся заметно возросло.

По дороге попалось несколько встречных (а иногда попутных) единиц военной техники. Казначейский танк принимали за своего и иногда обращались на различные темы. Казначей отвечал со всей возможной любезностью, оставляя о себе приятное впечатление. Собеседники оттаивали душой и часто разговаривались сверх обычного.

– У нас тут полная суматоха. Совершенно некому отдать приказ на начало ответной войны – главком в запое, король на толчке сидит... Ну да и хрен с ними – будем действовать по ситуации! – поведал один толстый офицер, воинственно потрясая блестящим штыком. – Не люблю хвастаться, но, между нами говоря – я этих китайцев, если увижу, то – ух! Я ведь его для них, паразитов, годами точил – знал, что до этого когда-нибудь дойдёт... Теперь пущай берегутся – я им спуску не дам!

– И в плен сдаваться не будешь? – спросил казначей.

– Только если начнут стрелять. А так – нет, конечно!

– Ну тогда бывай, удачных боевых свершений. Танкисты в тебя верят!

Воодушевлённый воин повёл роту дальше. Казначей критически посмотрел вслед герою.

– А у нас на танке, между прочим, государственный флаг установлен, – заметил он. – Нда. Позор...

Через некоторое время окружение из суетливой военщины рассосалось. Остался позади и зловещий пропагандистский дым (теперь в нём наблюдались значительные прорехи – сказывались последствия дезинформационной атаки). Танк въезжал в места, отведённые обывателям с запудренными мозгами для мирной жизни.

– Родные пальмы! – заметил Калумп, стаскивая противогаз.

– Отож, – заметил Вофчег. – Подъезжаем к столице!

И действительно, вскоре они подъехали к столице. По дороге сделали остановку близ конфискованной родовой усадьбы в Бир-Манате, где передохнули в местном кабаке и встретились со старыми знакомыми.

– Большие дела, говорят, натворили? – интересовался лодочник Дупек, известный знаток мировых новостей. – Везёт вам. А у нас тут всё плохо. Килжидиан, сволочь, лютует. Не удалось, говорит, поймать одних гадов – так хоть на других, говорит, отыграюсь, к ногтю прижму. Налоги задрал. А дом ваш специальной столичной полицией оцепили и много-много сантехники подвезли. Говорят, общественный сортир из него будут делать – в отметку.

– Вот скотина! – возмутился Йук.

– Будь моя воля – ох, я бы с ними разобра-ался... – протянул Калумп со злобной мечтательностью.

– А в чём проблема? – вмешался казначей. – Давайте поедем, разберёмся.

Танк ехал, не торопясь, как и полагает уважающему себя танку, чувствующему неопровержимость несомого им крупнокалиберного аргумента. Раздухарившийся Гексоген не отказал себе в удовольствии покинуть боевую машину, наконец-то избавившись от общества одиозного финансиста с его ученичком, и побегать от танка до дома и обратно, доставляя донесения об изменении обстановки по мере приближения к месту разборки.

– Стоят двойным кольцом. Хамят, богохульствуют, ироды. В танк не верят, смеются. Задуматься о воздаянии за грехи не хотят.

– Ничто так не развращает, как безнаказанность, – философски заметил казначей. – А главное – притупляет чувство самосохранения. Как часто бывает – сидит дурак на месте нарушения и ржёт, и бери его хоть голыми руками – пальцем не пошевелит, пока пороть не начнут. Эх, ничему человечество толком не научилось, даже грешить...

– По-прежнему в двойном кольце, – некоторое время спустя, снова донёс Гексоген. – Про танк уже не смеются. Хамят меньше.

– Неужели так быстро подействовало? – удивился Калумп.

– Отож! – подтвердил Вофчег. – Танк – он вообще на горячие головы волшебно действует. Отрезвляюще.

– Кольцо одинарное, – подбежал пёс с очередным докладом. – Больше не хамят. Слова подбирают тщательно, много думают.

– Разбегаются, – скрипнул зубами Йук. – Трусы подлые, а я с ними так поговорить хотел... об законности и легитимности...

– Осталось полкольца. Трясутся во все поджилки, – снова вернулся Гексоген. – Предлагали мне денег, чтобы уломал вас не ехать. Я не взял, прочитал лекцию о пагубности греха взяткодательства.

– Правильно, – одобрил казначей. – Взятки должны давать органам, а не наоборот, иначе чёрте что получится.

Гексоген брезгливо поморщился от похвалы финансиста.

Когда танк собственной персоной подъехал к дому, от грозного мероприятия остался лишь одиноко стоящий грузовик с сантехникой, который ушлые окрестные рыбаки уже успели подразграбить. Ни малейшего следа охраны вокруг не наблюдалось. Точнее, следы охраны-то наблюдались, но только от ботинок, оставленные на клумбах и газонах – бравые полицейские улепётывали, кто во что горазд.

– Может, в налоговую тоже съездить, мужичкам подсобить? – предложил Калумп, воодушевлённый результатами.

– В налоговой уже пусто, – сообщил лодочный Дупек, известный проныра, появляясь неизвестно откуда.

– Неудивительно, – заметил Вофчег. – Расследование и самоличное осуществление налоговых махинаций развивает дальновидность – в том числе относительно скорого получения звиздюлей.

– Да и нафик нам эти второстепенные кровопийцы сдались! – заявил Йук, начёсывая кулаки. – У нас – самый главный на очереди!

– Только бы он смыться не успел, – выразил опасение Калумп.

Для уменьшения вероятности подобного развития событий Гексогену запретили бегать на разведку и запихнули в танк.

У королевского дворца оказалось непривычно пусто: штатные язычники, хипари и меньшинства, едва заметив подъезжающее под вражеским флагом орудие возмездия, испарились с первой космической скоростью. За ними последовала и охрана. Остался только один особо стойкий боец, охранявший вход в оплот граматарской государственности. Он перекрывал проём, взяв наизготовку оружие и напустив на физиономию неубедительное воинственное выражение, но колени его лихорадочно тряслись.

– В-в-вам сюда н-н-нельзя, – пролепетал герой.

– Где король? – сурово спросил Йук.

– Его В-в-величество разм-м-мышляют о в-в-важных д-д-делах... Уб-б-бирайтесь, а т-т-то...

– Постойте, хозяины! – заявил Гексоген, вылезая из танка и тыча пальцем в ответственного стража. – Не это ли мракобесное чмо конфисковало наше имущество?

Йук с Калумпом пригляделись к бойцу. И действительно, это оказался знакомый по килжидиановским покоям холуйский элемент, в своё время дважды подвергнутый наезду при исполнении служебных обязанностей.

– Точно, он, – подтвердил йуный герой. – Никак, вылечили урода?

– Мы знаем этого козлопаса, – пояснил Калумп.

– Знаете, да плохо, – ответил казначей. – Королевский племянничек.

– Ах, даже та-ак... – угрожающе протянул Йук.

– А что вылечили – не беда, это легко исправить, – хихикнул Вофчег.

Королевский холуй-племянник держал поднятое оружие в трясущихся руках, даже не замечая от волнения, что развернул его стволом себе в морду.

– Б-б-буду с-с-стрелять!.. – предупредил он почти шёпотом.

– Слышь, королевич, будь другом, – фамильярно попросил казначей, щёлкая пальцами, – сбегай-ка к дяде в сортир, передай, что к нему танк приехал – пусть аудиенцию даст.

– П-п-пошли вон!..

Но тут ствол пушки немного опустился и уставился в точности на королевского племянника. Напускной пафос бедняги окончательно выдохся, и холуй побежал во дворец, потеряв по пути перо от шапки и один ботинок.

– Вот так-то! – заметил Вофчег. – Во всём важен подход.

– Танком и добрым словом можно добиться значительно большего, чем просто добрым словом, – согласился Йук.

Гексоген, пользуясь моментом, рисовал поверх надписей на стенах дворца свои собственные, информирующие о "предании сего нечестивого места анафеме".

Маршрут холуя внутри дворца прослеживался достаточно оригинальным образом: вдоль его пути распахивались окна, из которых с малодушными воплями неуклюже сыпались и драпали откормленные охранники, проинформированные о стоящем напротив входа орудии возмездия. По очерёдности выпрыгивающих охранников можно было судить о прогрессе.

– Медленно двигается, сволочь, – с неудовольствием констатировал Вофчег. Он внимательно наблюдал за радаром, регистрируя всех выпрыгнувших – на тот случай, если одним из беглецов вдруг соизволит оказаться сам Килжидиан.

– Немудрено, с таким-то пузом... – отозвался Гексоген, уворачиваясь от очередного выпрыгивальца.

Остальные, коротая время до аудиенции, разговаривали о политике.

– А что, в Китае и не знают, что против них как бы война идёт? – поинтересовался Калумп.

– Не, почему – всё официально объявлено, – сказал казначей. – Другое дело, что иметь под рукой пугало войны выгодно и тем, и другим – под эту волынку столько всего можно пропихнуть, что ого-го!

– А из-за чего воюют? – спросил Йук.

– Не знаете? – удивился казначей. – Вроде всем известно, по телевизору показывали...

– Мы тогда ещё маленькие были.

– Да дело, в общем-то, обыкновенное, и без телевизора можно догадаться. Была у государей наших по молодости дипломатическая встреча, так Килжидиан там на фуршете нализался до свинской кондиции и обозвал царя лопоухим губошлёпом. Царица в долгу не осталась и влепила ему по уху. Говорят, он после этого до сих пор как-то странно смеётся.

– Подтверждаю, – подтвердил Йук. – Смеялся при нас целых два раза...

– О, а вот и он сам, – заметил Вофчег.

Из недр дворца решительно приближался топот двух владетельных ног в шлёпанцах.

Очевидно, племянник от волнения забыл уточнить государственную принадлежность заявившегося на аудиенцию танка, и Его Величество сочли, что танкисты относятся к родной армии. По данной причине в королевском шаге, затихшем в паре шагов у двери, угадывался скорее гнев, нежели готовность к переговорам.

– Эй, козлы! Почему не на войне? – рявкнул взбешённый голос монарха.

– Даже явиться перед народом впадлу засранцу, – неодобрительно заметил Йук.

– Злые вы дети, – возразил казначей. – Сделайте скидку на тяжёлое детство, плохое воспитание, прибитые к полу игрушки... И вообще, я с ним щас сам поговорю. Вофчег, остаёшься тут за старшего, следи, чтобы на танке чего-нибудь нехорошего не нарисовали в моё отсутствие. А то есть тут умельцы...

Гексоген ответил на многозначительный взгляд финансиста суровым своим.

– А вы, молодёжь, пойдёмте со мной, вам тоже интересно будет, – пригласил казначей, сгружаясь с танка и доставая из-за пазухи какую-то бумагу.

Килжидиан действительно стоял у двери и действительно имел крайне суровое выражение морды лица – каковое, впрочем, при виде танка значительно скуксилось, а при виде казначея и вовсе приобрело испуганно-подобострастный вид.

– Это вы, мессир? – непривычно кротким голосом спросил король, медленно пятясь назад.

– Я! – гордо ответил казначей, оглянулся на Йука с Калумпом и пояснил. – Величество продавались с потрохами лично мне. Подписывало вот этот вот самый контракт, по которому получало выигрыш в споре о престолонаследии и Тотунгсмашину в нагрузку. А щас будет – ведь будет! – уверять, что забыло...

– Никак н-н-нет, мессир, – заплетающимся языком бормотал король, пытаясь сохранять на лице подобострастную гримасу. – Что вам угодно?

– Хороший вопрос! Начнём с самого простого. – Казначей предвкусительно потёр руки и указал на братьев. – Посмотри на этих несчастных детей. Ты им зажал Высшую Королевскую Награду – согласись, нехорошо. Давай с этого и начнём.

Посмотрев на несчастных детей невыразимо мучительным взглядом, Килжидиан на мгновение скривился, но быстро вернул на морду лица дежурное выражение.

– Откладывать незачем, не так ли? – риторически спросил казначей. – Давай, вперёд!

Король обречённо повёл их к тронному залу, изредка бросая по сторонам исполненные тщетной надежды взоры в поисках хоть какой-нибудь помощи. Увы, от хоть сколько-либо вооружённой охраны оставались только редкие простывшие следы.

– Ну и, само собой, без резких движений, – посоветовал финансист. – Вофчег – достаточно нервный молодой человек. Да и за собачку не поручусь – у неё была мощная школа!

В зале уже стояли геральдические старцы, лилипутский оркестр и шестёрка спецохраны – каждый персонаж как две капли воды напоминал свой аналог при килограматарском дворе.

Килжидиан тяжело взгромоздился на трон и уставился в одну точку затуманенным взором. Страдальчески перекосившаяся королевская харя доставила Калумпу трудновыразимое чувство удовлетворения.

– Наконец-то он ответит за всё, – шепнул он брату.

Йук хотел ответить нечто согласное, но вдруг вспомнил, в чём состоит Высшая Королевская Награда. Живо представилось, каково будет получать её от вонючего, заплывшего жиром и прокуренного Килжидиана... Злорадство мигом сползло с лица йуного героя.

– Слушайте, а может, не надо награды? – испуганно шепнул он казначею.

– Увы, надо. Если монарх согласился давать Высшую Королевскую Награду – традиция не велит от неё отказываться...

Йук растерянно переглянулся с Калумпом.

– Но, правда, традиция ничего не говорит насчёт того, при каком параде должны быть награждаемые, – продолжал казначей, доставая пару противогазов. – Ничего крамольного не случится, если вы наденете, скажем, вот это.

Братья, не скрывая облегчения, напялили предложенные детали парада. Монарх, воспрявший было духом при виде замешательства в стане награждаемых, вновь впал в депрессию.

– Да и насчёт того, чем смазывать или не смазывать парад, традиция тоже ничего не говорит... – Финансист достал тюбик и старательно смазал противогазы неким весьма тошнотворным вазелином, мимоходом подмигнув Килжидиану. Королевская депрессия ещё более усугубилась.

– Не смущайтесь, Ваше Величество, – поощрил короля Калумп, показывая два поднятых пальца на негритянский манер. – Нам тоже будет противно.

– А вот теперь – приступаем, – постановил казначей, когда слой вазелина достиг достаточной толщины.

...Стоя у двери тронного зала и провожая взглядом выходящих старцев, оркестрантов и спецохрану, Йук понял, что никогда ранее не испытывал столь глубокого удовлетворения. Из опустевшего помещения доносились звуки страдания: Килжидиан, едва завершив награждательные обязанности, подбежал к окну и перевалился через подоконник в приступе жесточайшей тошноты.

– Совсем и не страшно, правда? – выглянул казначей. – Зато теперь будете потомкам рассказывать, как получили Высшую Королевскую Награду сразу от двух держав. Это, согласитесь, не хухры-мухры!..

– Да уж, – согласился Калумп.

– Если не влом, можете задержаться и подождать, пока я закончу. У нас тут щас начинается второй пункт ответственности величества по договору.

Плотоядно улыбнувшись дважды награждённым, финансист вернулся в тронный зал.

Через пару минут звуки страдания затихли, и на смену им пришёл весьма нехороший визг.

– Эй! – донёсся из-за окна вопль Гексогена. – Королевскую морду мучаете? Подождите меня, я помогу!

– Отлично, давай запрыгивай сюда, – отозвался казначей. – Подержи-ка вот это...

– Интересно, что с ним делают? – задумался Йук.

– Думаю, брат, нам с тобой лучше этого не знать, – предположил Калумп. – Давай лучше запомним этот исторический момент. Омерега открыта, порок наказан...

– Ну, положим, ещё не наказан, – заметил Вофчег, встречая их у выхода. – Наказывать его будут долго. Предлагаю пока что-нибудь пожрать.

Из недр танка появилась скатерть-самобранка с различными продуктами.

– Только смотрите внимательно, – посоветовал ученик казначея, – не берите ничего с тарелок с нечётными номерами – там всё заминировано. Приём от любителей подсесть отобедать на халяву.

Йук, имевший неосторожность взять печеньице как раз с такой тарелки, поперхнулся и поспешил выдавить полупроглоченную порцию обратно.

– Интересное дело, – рассуждал Калумп, жуя огурец. – Вы с батей Перцем на ножах, а методы – одни и те же...

– Ну, на ножах – это слишком сильно сказано, – сказал Вофчег. – Мы с ним своего рода нанайские мальчики. Работаем, в сущности, на одно дело, но с кардинально противоположных сторон.

Йук кивнул, доставая новое печенье, на сей раз из безопасной тарелки:

– Угу, я примерно так и догадался.

– А скажи мне одну вещь, – поинтересовался Вофчег. – Тогда, в забегаловке, лысое чмо от тебя домогалось насчёт каких-то Истенных Йайтс. Это что такое?

Йук задумался. С одной стороны, ему рекомендовали про это не говорить и не вспоминать, и знать про это никому, кроме него, не обязательно. С другой...

Но что с другой стороны, сообразить он не успел – развернулось непредвиденное действо.

Часть стены дворца с треском развалилась, проломленная чем-то непомерно мощным. Из образовавшейся дыры резво выпрыгнул Килжидиан. Монарх имел крайне помятый вид, и из одежды ниже пояса на нём оставались лишь подштанники, в которых что-то позванивало. Тем не менее, король орудовал с совершенно неожиданной прытью.

– Ты ж скотина! – донёсся изнутри свирепый вопль Гексогена. – Держи его!!!

Килжидиан повернулся к озадаченным братьям и Вофчегу. На морде монарха играла чрезвычайно злорадная улыбка.

– Что такое Истенные Йайтса, спрашиваешь? – крикнул он, хлопая по звенящему содержимому подштанников. – О, это такая крутая вещь, которую вам никогда не получить... Потому что вот они где!

Гексоген, путаясь в развёрнутых бинтах, вывалился из пролома, следом за ним выскочил казначей, вооружённый плёткой. Но король, совершив умопомрачительно лихой прыжок, уже стоял на крыше дворца.

– Идиоты! – хохотал он. – Сборище недальновидных идиотов! Даже придурок Цугундер не догадался, что я – не формальное действующее лицо, а самая что ни на есть ключевая фигура! Моя задача до самого последнего момента состояла в сокровении Истенных Йайтс от всяких придурков – и, как видите, я с ней справился! Как тебе это нравится, ты, недоделанный йуный дрокон? Ты был в паре сантиметров от победы, и сам не знал этого! Как впечатление? Обидно?

Казначей сурово глядел на беснующегося Килжидиана.

– Так вот он ты что собой представляешь... – процедил он.

– Что с ним делать? – встревоженно спросил Йук.

– Брать манёвром, – коротко ответил казначей. – Делаем так...

– Каким ещё, нафик, манёвром? – издевательски хихикал король. – Шо, не поняли? Всё, раунд закончился! Не сказать, чтобы вы просцали, но Истенных Йайтс вам не видать!

Засмотревшись на Килжидиана, все не сразу заметили, как их за спинами растворилась дверка неприметной сортирной будки, а за ней пузырится некий подпространственный туннель. Совершив не менее лихой прыжок, король оказался у этой конструкции.

– До встречи в другом мире и в другом качестве, придурки! – брызнув слюной и придерживая рукой спадающие подштанники, крикнул он напоследок, потом повернулся куда-то вправо-вверх и добавил ещё кому-то невидимому. – Цугундер, Огогастес, Эдик, обмылок Лысой Черепушки! Лузеры позорные! Фтанг Ктулхович просил передать – вы фсе разжалованы!

Казначей сориентировался быстрее других и предпринял бросок, достойный нетривиального вратаря, но опоздал буквально на долю секунды – зловредный монарх улизнул в туннель, и тот свернулся за спиной беглеца, превратившись в обычную начинку сортира.

– От же ж блин, – плюнул финансист, поднимаясь и отряхиваясь. – Мой недосмотр. Ну, и батя Перец с кукушкой тоже хороши, поганцы. Не вычислили сцуку...

– А я-то причём? – спросила кукушка (оказывается, она уже сидела на одном из кактусов, подстелив на иголки матрасик). – Не стояло такой задачи ни разу. И краевые условия не предрасполагали, между прочим.

Братья впервые видели вещую птицу воочию, вне тьмы дупла. Только теперь достоверно выяснилось, что кукушка действительно курила.

– Ладно, ну его в сортир, – махнул рукой казначей. – Не будем умствовать задним числом. Ни к чему уподобляться убогим предсказунам, верно?

– Ты, полегче, – примирительно огрызнулась кукушка. – Я, как-никак, тоже какой-никакой предсказун...

Йук почти ничего не понял, но впал в уныние.

– И как же мне теперь быть?

К месту завершившегося действия подошла псих-Оррэйра.

– Для начала, воин, насладись победой, – посоветовала она. – Ибо победа в раунде осталась за нашими, как бы ни изгалялись проигравшие. Йайтса в этом мире были важны, но не играли ключевой роли. За ними ты ещё всегда успеешь.

– Как? – Йуный герой убито смотрел вслед убёгшему хранителю Истенных Йайтс.

– Да элементарно, – сказал казначей. – Когда почувствуешь в себе силы возобновить погоню – подойди к этому сортиру, и портал откроется.

– Но не обязательно спешить немедленно, – добавила псих-Оррэйра. – Когда речь идёт об играх вселенского масштаба, пространство и время – фигня. Когда бы ты ни вернулся к порталу – хоть сейчас, хоть через сто лет – в следующем мире ты начнёшь действовать с одной и той же точки, и никогда не опоздаешь. Если хочешь, можешь отдохнуть телом и духом.

– Тогда я, пожалуй, сперва передохну, – решил Йук и вернулся к прерванной трапезе.

– Никакого рвения искателя и пофигизм по отношению к возложенной миссии. Полная бездуховность, – заключил казначей и ухмыльнулся. – Собственно, оно и правильно. Не каждый раз выпадает на халяву отпуск произвольной длины, верно?

– Мудрое решение, воин, – одобрила псих-Оррэйра. – В наше суровое время нужно пользоваться любой возможностью причинить лишнюю крупицу добра, даже если это не играет роли в судьбах вселенной. Как знать, вдруг ещё остались дела, которые ты мог бы доделать в этом мире...

– Точно, – согласился Йук, доканчивая последнее печенье. – И я даже знаю, какие именно.

Вофчег копался под танком, проверяя механику.

– Пока мы ещё тут – не желаете куда-нибудь съездить?

– Пожалуй, желаем, – кивнул Йук.

Члены семьи, чувствуя ответственность момента, встали рядом и глядели на йуного героя с суровой братской любовью.

– Брат, если мы можем тебе чем-нибудь помочь – можешь на нас рассчитывать, – заверил Калумп.

– И да убоятся еретики и мракобесы, – присоединился Гексоген, взвешивая в лапе канделябр, прихваченный из дворца в качестве нового кадила.

Йук приобнял семейство.

– Конечно же, брат, вы с Гексогеном мне пригодитесь.

– Будем спасать мир? – спросил пёс.

– Мир спасать, я так понимаю, больше не нужно. Но мы совсем забыли про папку – он же, бедолага, в кутузке томится ни за что... Его и спасём.

– И это тоже правильно, – подала голос кукушка, пересаживаясь на плечо психу-Оррэйре и меняя сигарету. – За беспредел надо драть по попе нещадно, шоб условный рефлекс вырабатывался. Не то, сцуки, совсем себя с гопотой различать перестанут!

– Не хотите прошвырнуться с нами? – предложил Вофчег. – Не всё же в башне штаны просиживать.

– Не откажусь, – согласилась провидица. – Как знать, многое ли вы преуспеете без моих мудрых советов...

И, погрузившись на танк всей весёлой компанией, они поехали к кутузке освобождать папашу.

...А мир, свернув в сортире невидимый портал и затаив питающие его загадочные силы, ждал, когда посланец, наигравшись с чужими географическими открытиями, вернётся сюда, чтобы продолжить нелёгкий путь в своей причудливой миссии. Мир знал, что рано или поздно это произойдёт. И вот тогда, спровадив йуного героя, можно будет со спокойной совестью взяться за наведение порядка, привнесённого чуждой вселенской игрой: где-то прибрать, где-то, возможно, даже слегка откатить историю, чтобы устранить возникшие несообразности – ну, а где-то и ничего не делать, предоставив вещам протекать сообразно установленным законам.

Возможно, этот желанный момент наступит не скоро.

Но миры умеют ждать.

***

...Преодолев последние метры, воровато осмотрев округу в поисках возможной опасности и не обнаружив оной, братья сделали последнюю ритуальную переглядку перед таинством. Из карманов дружно появилось по отвёртке и гаечному ключу.

По ряду причин, полиция не бдила против портового вандализма, поэтому капитанам и прочим ответственным лицам приходилось присматривать за своими корытами самостоятельно. Что они и делали – каждый в меру своей злобности, изобретательности и материальных возможностей. Но никакая охрана не смущала братьев – как показывал опыт, умелой тактикой берётся всё. Единственная трудность состояла в том, чтобы правильно подобрать укрытия и подгадать моменты для переползания между ними, пока охрана посудины, буде таковая имеется, не смотрит в их сторону... С этой частью задачи справились без затруднений.

– Ну что, брат, – произнёс Бармале-Йук ритуальную фразу, с которой они всегда начинали ответственное мероприятие, – выясним, в чём сила?

– Выясним! – ответствовал Калумп.

И только после этого приступили к основной части.

Откручиваемые винтики противно поскрипывали. Это нервировало, вызывая подсознательные опасения на тему: "Вдруг услышат?"

– Буржуи проклятые, даже ржавчину соскрести руки не доходят... – бормотал Йук, пытаясь звуком собственного слова заглушить глупые страхи, наползающие из глубин психики. В чём они с братом несомненно походили друг на друга – в такие вот нервные моменты их всегда тянуло на бессмысленные разговоры, не преследующие никакой практической цели – просто чтобы отвлечь мысли и морально продержаться против предательски подкрадывающейся измены. Яркая индивидуальность и личностная неповторимость всплывала в другом – в выборе тем для бессмысленного разговора. Йук предпочитал материи приземлённые и прагматические, Калумп же, напротив, проявлял интерес к глобальному, вечному и романтическому.

– А знаешь, брат, что земля круглая?

Ответа не последовало.

– Брат?

Калумп беспокойно оглянулся на брата. Так и есть! Раскрасневшаяся физиономия, торчащие в стороны волосы, вытаращенные глаза, смотрящие в разные стороны... Оставалось только гадать, где он прятал заветный тюбик и когда успел употребить его в дело.

Нездоровая тяга Бармале-Йука к клеенюхачеству могла соперничать лишь с его изобретательностью и рационализаторством. Несмотря на многочисленные меры по отучению от пагубной страсти, братик всегда умудрялся объегорить бдительно присматривающих за ним родственников и дёрнуть в самый неожиданный момент.

– Брат, с тобой всё в порядке?

– Да... – нерешительно ответил тот, понемногу приходя в себя и крутя головой. – Просто мне сейчас такое вдруг приглючилось...

– Завязывай-ка с этой своей токсикоманией, – озабоченно посоветовал Калумп. – Неровен час...

– Нет, брат, ты не понимаешь! Мне щас такое приглючилось, что... Короче, знаешь, брат, давай-ка прикрутим всё обратно, от греха подальше. Разве у нас мало этого дела накопилось?

Калумп собрался было возразить, но, увидев выражение лица брата, понял, что дело серьёзное, и лучше не сопротивляться.

Увлеченные привинчиванием похищенных болтов на место, братья не заметили, что сверху, перегнувшись за борт, за ними давно наблюдает капитан посудины. Однако был это отнюдь не гориллообразный машинист, а совершенно другая личность. Правда, не сказать, чтобы более приятная. Она сильно напоминала казначея.

– Скажем им, мастер? – предложил подручный, страшно похожий на Вофчега.

– Не, Вофчег, не надо. – Капитан-казначей смотрел на прилежно трудящихся братьев, одобрительно ухмыляясь. – Хорошие молодые люди, сознательные – такая редкость в наши дни. Из них может выйти толк... Зачем преждевременно огорашивать детишек страшной правдой? Быть может, потом – когда повзрослеют, заинтересуются всякими нюансами нашего несовершенного мира...

Пару недель назад два придурковатых братца организовали из недружественной державы Килограматара экспедицию по открытию Омереги. Много ли здравого смысла можно ждать от подобной инициативы? Вот именно. Здравого смысла в ней и не было ни в одном разе – начиная с кораблей, и заканчивая грузом. Организаторы, видите ли, решили нагрузить корабли сахаром, дабы выгодно продать аборигенам свежеоткрытой Омереги. Грузчики, не меньшие придурки, перепутали сахар с гексогеном. Им ещё повезло, что сумели доплыть с таким товаром до вожделенного острова. Ну а потом, как раз у самого берега, везение закончилось, и всё это дело крепко рвануло...

Словом, Омерега в очередной раз осталась неоткрытой.

Пикантность заключалась в том, что незадачливые братцы-торгаши были родом из здешнего города, и начинали примерно тем же скользким путём, как и большинство местного молодняка – сначала с мелкого вандализма в порту, потом перешли на более крупные делишки. В итоге были выставлены из державы, как решительно неперевоспитуемые паразиты, побирались в Китае, сиречь Килограматаре, там и дошли до такой жизни.

Да и звали их не как-нибудь, а Бармале-Йук и Калумп – в точности, как этих милых сознательных детей.

Ни к чему юной податливой психике, растущей в нужном направлении, знать, какие поучительные совпадения случаются в этом странном мире...

Копец второму тому.